Как-то раз этой весной я ехала в такси и разговаривала с матерью по сотовому телефону на русском языке. Когда я закончила разговор, водитель спросил меня, откуда я родом. «Из России», — ответила я ему. Ответ мой ему явно понравился, поскольку таксист точно вычислил язык, на котором я говорила. Но мне он понравился меньше, ведь хотя мой ответ был удобным, практичным и передавал самую важную информацию, он был не совсем верным.
Я приехала не из России. Я родилась в Харькове, который в то время входил в состав Советского Союза, а сегодня является частью восточной Украины, где идут боевые действия.
Действительно, русский — это тот язык, на котором я говорила там в детстве. Как и большинство евреев в Советском Союзе, я слышала, как на русском говорят у меня дома, добавляя для выразительности чуточку идиша. Воспитатели в детском саду говорили со мной по-русски. В советские времена русский язык и культура подавляли собой все остальное, хотя формально мы жили в Украинской ССР. И даже сегодня город Харьков, находящийся примерно в 40 километрах от российской границы, остается в основном русскоязычным.
Но то, что в детстве я говорила по-русски, вовсе не означает, что я русская. Я не русская, и я не из России.
Так как же мне отвечать на этот безобидный с виду вопрос таксиста? А такие вопросы мне задают довольно часто — продавцы, коллеги по работе, друзья друзей. Прошло 24 года с тех пор, как я уехала из Советского Союза в Америку, и я не находила ответов ни на один вопрос, которые казались бы мне правильными. До недавних пор.
***
Когда я в возрасте семи лет эмигрировала в Соединенные Штаты, формально я уезжала из Советского Союза. Но через год СССР прекратил свое существование. Так что какое-то время я говорила школьным учителям, что я с Украины. Я говорила правду в буквальном смысле. Советского Союза больше не было, и в моем американском паспорте было написано, что я родилась на Украине. Но меня начали называть украинкой, не понимая того, насколько далекими от украинцев чувствует себя большинство евреев из восточных областей страны.
На самом деле, главная отличительная особенность моей семьи в те годы, когда я была маленькой, состояла в том, что мы были евреями. В то время наша национальность считалась близкой к русским и украинцам, но в то же время взаимоисключающей. Когда американцы называли меня то русской, то украинкой, это казалось каким-то парадоксом, поскольку, по мнению коммунистов, я в детстве не принадлежала ни к той, ни к другой группе. Но если в Советском Союзе я была просто еврейкой, и в Америке говорила друзьям и учителям, что я просто еврейка, это не могло быть ответом на основополагающий вопрос: откуда ты? Кто ты?
В колледже я придумала ответ, который вселил в меня уверенность. Это был полный и честный ответ. Я говорила, что я еврейка из бывшего Советского Союза, и что родилась я на Украине. Меня такой ответ устраивал и устраивает до сих пор. Но он длинный и похож на неприятный урок истории, а не на быстрый ответ на быстрый вопрос при знакомстве.
Когда в этом году русские осуществили вторжение и аннексировали Крым, я с возросшим беспокойством начала думать о том, как мне говорить о своих корнях. Я никогда не думала, что город, в котором мне довелось родиться, окажется на грани войны. За 24 года с момента отъезда я ни разу там не бывала. Он казался мне далекой заморской землей, о которой я узнавала из рассказов родителей и из «Википедии». Часть моего собственного «я» ощущает вину за то, что я живу жизнью, которую трудно сравнить с другой жизнью — которая была бы у меня, не получи моя еврейская семья разрешение эмигрировать. Единожды в жизни мне повезло от того, что я еврейка. Но я не в силах отождествлять себя с сегодняшним конфликтом между Россией и Украиной. Таксист, правильно угадавший, что я говорю по-русски, задал другой вопрос: что я чувствую по поводу ситуации на Украине. А я чувствовала, что не могу давать ответ или занимать чью-то сторону.
Но та отчужденность, которую я ощущаю по поводу этого далекого для меня конфликта, помогла мне точно понять, какой ответ я должна давать, когда мне задают вопрос, откуда я, или кто я. Я из Чикаго. Я американка. Ответ короткий и правдивый. Что еще важнее, он напоминает о том, что я буду вечно благодарна за возможность жить в стране, где многочисленные свободы сильнее несправедливостей.
Но мне грустно от того, что я реже и реже говорю о своих советских корнях. Рассказывая о том, что я приезжая, я могла налаживать какой-то контакт с теми, кто тоже приехал в Америку из-за границы. У нас одинаковая жизненная история, и она помогает мгновенно создать некую близость, некую связку. С другой стороны, представляя в лучшем свете свое прошлое, я принимаю свое будущее как американка, как жительница той страны, где люди разной национальной принадлежности могут довольно успешно сосуществовать.
Я никогда не буду скрывать свои корни; я буду и дальше говорить по-русски, на своем родном языке, и у меня всегда будут воспоминания о моем советском воспитании. Меня это не смущает, и я не пытаюсь просто избежать сложного ответа. Люди всегда будут задавать вопросы о происхождении других людей. Это своего рода социальный нивелировщик и повод завязать разговор. Но мой ответ на вопрос «Откуда вы?» порождает у людей первое впечатление о том, кто я такая. А сегодня мне хотелось бы называться и быть американкой.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Как-то раз этой весной я ехала в такси и разговаривала с матерью по сотовому телефону на русском языке. Когда я закончила разговор, водитель спросил меня, откуда я родом. «Из России», — ответила я ему. Ответ мой ему явно понравился, поскольку таксист точно вычислил язык, на котором я говорила. Но мне он понравился меньше, ведь он был не совсем верным.
