Легко ли быть британцем?

Если Шотландия проголосует за независимость, шотландцы и англичане потеряют страну — Великобританию, но взамен получат новые страны. Я тоже потеряю страну, но что я получу взамен? Я — иммигрант в первом поколении, и могу быть британцем, но не англичанином (а также не шотландцем, не валлийцем и не ирландцем). Это будет уже вторая страна, которую я потеряю. Первой был СССР. Я не жалею о его участи, но меня по-прежнему смущают анкеты в аэропортах, в которых надо писать, где я родился. Я каждый раз хочу написать, что родился в СССР, но мне говорят, что я должен вместо этого указывать Украину. Зачем уничтожать историю?

В детстве я не думал о себе, как о британце. Мои родители могли осесть в Германии, Австралии или в США. Но так вышло, что мой отец нашел работу в BBC World Service. Я рос лондонцем, в густом иммигрантском, постнациональном — поствсяческом — мареве. Частью еврей, частью русский, частью украинец с американской родней и английским акцентом, который, когда я освоил язык, начал скакать по классовой лестнице в зависимости от того, с кем я говорил. Когда мой отец работал в Мюнхене или в Праге я тоже жил там. Англичанином я почувствовал себя только однажды — когда учился в Шотландии. Я ехал на велосипеде по Эдинбургу в день матча между английской и шотландской сборными по регби, и какой-то мужик в футболке с шотландским флагом закричал мне: «Англичане, убирайтесь отсюда!» Я ничего не ответил. Интересно, я как-то необычно ехал?

После университета я лет 10 катался по миру. Из иммигранта я превратился в эмигранта. На вопросы о том, откуда я, я старался отвечать честно, но мои ответы только сбивали людей с толку. Иногда я думал, что мне стоило бы называть себя просто «европейцем». Беда в том, что в свое время пару лет я провел в Мюнхене в «Европейской школе», созданной отцами-основателями ЕС. Ее ученики должны были стать «европейцами по менталитету, приучившимися и готовыми жить в единой, процветающей Европе». У большинства школьников родители были чиновниками, у некоторых — журналистами. Школа делилась на разные языковые секции: английскую, немецкую, французскую, итальянскую, голландскую. Основные предметы шли на одном языке, история и география на другом. В итоге все овладели несколькими языками, но в целом эксперимент провалился: вместо того, чтобы стать «европейцами по менталитету», многие из нас, напротив, скатились к национальным стереотипам. Скажем, пухлый итальянец Густаво отказывался говорить на других языках из патриотизма. При этом вырос он во Франкфурте и в Италии никогда подолгу не жил. Именно в Европейской школе мне объясняли, что я больше не был ни лондонцем, ни русскоговорящим — я был «из английской языковой секции».

В итоге в своих путешествиях по миру я начал говорить людям, что я британец. Сначала это определение просто казалось мне формально корректным, но со временем я с ним сжился. Оно достаточно гибкое, чтобы включать в себя мое прошлое и настоящее, и достаточно жесткое, чтобы быть узнаваемым. Что означает «британскость» с эстетической точки зрения? Когда мой отец работал в World Service, он говорил мне, что главным, чему ему пришлось научиться, было умение составить радиопередачу BBC — структурировать материал так, чтобы достигалась полифония разных голосов. Он также однажды заметил, что «британскость» для него воплощают наши странные парковые скамейки с отдельными сидениями, разделенными маленькими поручнями.

Конечно, если Шотландия скажет «да», Англия с Шотландией могут разорвать свой союз: их страна — их выбор. Но я намерен сохранить Великобританию лично для себя. Я никогда не найду другого образа, который так бы мне подходил. В обрубке Южной Британии мне будет тесно. Боюсь, в итоге мне придется стать последним великобританцем в мире — жить в аэропортах, упорно называть в анкетах местом жительства «Великобританию», скандалить, когда меня с моим старым паспортом не будут пропускать через границы, и в подпитье с руганью таскать свою парковую скамейку по Duty Free.