Литература как наркотик

Сначала для заголовка этой статьи я хотел использовать распространенное в английском языке выражение «substance abuse», его аналог в турецком языке — «madde suiistimali» («злоупотребление психоактивными веществами»). Но так как у нас это выражение не является достаточно распространенным, я предпочел выбрать более понятный термин.

Злоупотребление психоактивными веществами предполагает их использование не по прямому назначению, а с целью добиться наркотического эффекта. Это понятие сегодня очень хорошо отображает картину, возникшую в современной турецкой литературе, которая в нашей стране в значительной степени выполняет функцию наркотика. Эта ситуация характерна практически для всех частей общества, хотя и проявляется на разных уровнях.  

Один из ведущих теоретиков литературы Терри Иглтон (Terry Eagleton) устанавливает связь между утратой влияния религии в общественной жизни Европы и подъемом литературы, подкрепляя это соотношение примерами. Люди обращаются к литературе с такими преподносимыми религией целями, как вера без подвергания сомнению, погружение в таинственный мир, эмоциональную глубину, получение желаемого за рамками логической структуры. Иными словами, литература — это некая находящаяся за гранью логики область, в некотором смысле расслабляющий напиток или подчас коктейль, в который подсыпано какое-нибудь наркотическое вещество (как мы часто можем это наблюдать в турецких фильмах).  

В нашей стране литература выполняет функцию опиума, который приводит людей в оцепенение. Такое же сравнение использует Маркс в отношении религии. Если взять какую-либо тему, которая обычно не согласуется с разумом, логикой и может у любого вызвать возражения, и приправить ее несколькими словесно-художественными средствами, вот увидите, никто не ополчится. А если, к примеру, правильно выбрать стихотворение, то на ваших глазах общество примет вашу мысль и вместе с вами будет повторять эти поэтические строки.

Использование литературы в качестве наркотика в нашей стране характерно, прежде всего, для консерваторов. Откройте любой хорошо продаваемый роман, и вы найдете множество противоречащих здравому смыслу и расходящихся с исторической действительностью суждений. В одурманивающем контенте консерваторов вы найдете много суфизма, османской истории и сомнительной божественной любви. Начиная с 80-х годов прошлого века, консерваторы стремительно продвигаются по пути становления средним классом; книги издаются, продаются, читаются миллионными тиражами. Какой вопрос эта литература помогла подвергнуть фундаментальной критике? Какая из затронутых в этих изданиях тема способствовала просвещению, развитию сознания, какому-либо изменению или трансформации в обществе? Ответ — ни одна. И причина очевидна: наркоманы не протестуют. Они устремлены только к получению удовольствия и поиску следующей дозы. А книги выходят одна за другой, как две капли воды они похожи друг на друга, и в каждой из них — любовь, Османская империя, суфизм. Поэтому они не служат никакой другой цели, кроме как удовлетворить потребность в новой дозе.

Да, мы потребляем литературу как наркотик. Для самоудовлетворения, снятия нахлынувшего беспокойства, получения удовольствия от возможности укрыться от несовершенной стороны жизни… Но не для того, чтобы понять общество и человека, воспользоваться чьим-то жизненным опытом, узнать, что пришлось пережить другим, и перейти от уровня животного к уровню человека.

Об одном хорошо продаваемом романе, изданном на английском и турецком языках, я спрашиваю своих студентов. Нет ни одного критического отзыва. Все выражают восхищение. С вопросом об этой же книге я обращаюсь к американцу. Из его ответа становится понятно: он верит, что «дети цивилизации», которые, как описывается в романе, сровняли башни-близнецы с землей, могли сделать это на самом деле. То есть литература одурманивает наших студентов. Они находятся в неведении относительно того, какое восприятие формирует то или иное литературное произведение. 

Тевфик Фикрет (Tevfik Fikret) — поэт, утративший религиозную веру. В его произведениях мы слышим вопль смертного человека, человека, который не верил, но хотел верить. Тем не менее, мы получаем странное удовольствие, когда узнаем, что его сын до конца жизни был протестантским священником. Мехмет Акиф (Mehmet Akif) — поэт, который познал не только себя, но и свою эпоху, свою нацию. Тем не менее, я еще не встретил ни одного историка литературы, который смог бы объяснить, почему в тексте национального гимна Турции «Марш независимости» он дважды превозносит слово «раса». И что происходит с нами в каждом из этих случаев? «Злоупотребление», при этом наша цель — не столько понять, сколько прочитать и войти в состояние транса. 

«Там, вдали, есть одна деревня, это наша деревня». Метрика и ритмика этих строк, несмотря на откровенное отсутствие логики, вводят нас в оцепенение. И у нас даже не возникает вопроса: как деревня может быть «нашей», если «мы там никогда не бывали»? Стихотворение «Бингельские пастухи» начинается так: «Я — сын пастуха, еще никогда не видел я моря». Но почему, представляя себя, сын пастуха из Бингеля говорит о море? Жителей населенных пунктов, расположенных вдали от городов, имеющих выход к морю и развитых с точки зрения торговли, поэт представляет оторванными от остальной нации и в стихотворной форме говорит: «Пусть не мешает твоей мечте ни город, ни рынок». Поэтому мысли о том, что в данном стихотворении сельские жители находятся в унизительном положении, у нас не возникает. В этом и проявляется одурманивающий эффект поэзии, литературы. Если сказать точнее, с этими строками мы соглашаемся где-то за пределами нашей логики и после этого «потребляем» данный продукт.

К самым нелепым, самым непоследовательным речам, выступлениям на площадях добавьте цитаты из произведений Неджипа Фазыла (Necip Fazıl), Мехмета Акифа (Mehmet Akif), Сезаи Каракоча (Sezai Karakoç) или Назыма Хикмета (Nazım Hikmet) — и вы почувствуете, как они мобилизуют массы и заставляют пульс биться чаще. Ваши советники найдут подходящие стихи буквально по каждому вопросу! А вам останется эмоционально их прочитать, используя назальный или басистый оттенок голоса.

Литература искажает реальность, но эта ситуация характерна не только для нынешних времен. В «Таджут-теварих» («Корона летописей») — одном из образцов изысканной прозы (автор — Саадэддин Ходжа Эфенди) — описывается, как один османский командир, рассчитывая стать визирем, переходит на сторону султана Гияс ад-Дин Джема. Близ нынешнего города Караман происходит столкновение двух армий. Командир погибает. Историк описывает это так: «Голову влюбленного, прельстившегося визирьским титулом и впавшего в заблуждение от собственной страсти, отделили от плеч». Стиль, подобранные слова смягчают ужасающую правду, причем настолько, что там, где читатель должен ужаснуться, он, напротив, восхищается и даже ставит себя на место командира. Это одурманивающая сторона литературы.

Именно эта особенность объясняет то высокое значение, которое в СССР Коммунистическая партия придавала литературе, стараясь держать советских писателей под жестким контролем. Когда наперекор политике партии идет человек, действующий рационально и трезво оценивающий свои решения, достаточно просто предсказать, что ему может прийти в голову. Но литература работает в плоскости, где разум не властен, рассудок и вовсе не включен в этот процесс, поэтому угадать, что последует дальше, почти невозможно. В этой связи советские писатели всегда находились под пристальным вниманием Коммунистической партии. 

Знание о том, что литература побуждает человека мыслить, направляет к доброму, правильному, возвышенному, пробуждает у людей желание быть великодушными и милосердными, кажется, теперь относится к тому времени, когда конопля использовалась только для изготовления мешков.