Триумф воли

Стивен Коткин (Staphen Kotkin), профессор истории Принстонского университета в течение десяти лет работал над новой трехтомной биографией Сталина, используя при этом ставшие сегодня доступными материалы советской военной разведки, а также архивы советской секретной службы. Результаты проведенного исследования позволили ему показать поразительный контраст между личными качествами самого Сталина и других членов советской элиты того времени.

В конце своей книги профессор Коткин задает вопрос: Что было бы, если бы Сталин умер в 1928 году, перед тем, как он начал коллективизацию советского сельского хозяйства? Что бы изменилось в таком случае? Масштабы гигантских преобразований в области социальной инженерии в период с 1928 года по 1933 год были уникальными в мировой истории. Они затронули судьбу 100 миллионов людей, живших в деревнях и в кочевых степях. Около 5 миллионов человек, преимущественно продуктивные труженики, были насильственно «раскулачены», посажены в вагоны для перевозки скота и направлены в ссылку в Сибирь и другие удаленные российские сельские регионы. Чтобы избежать переселения, миллионы крестьян продавали свою собственность или покидали родные места. Во многих случаях люди, силой загнанные в коллективные хозяйства, сжигали урожай, забивали свой скот и делали все возможное для того, чтобы убить притеснявших их представителей власти и солдат.

Потери были, поистине, беспрецедентными. В результате последовавшего за этим голода — со значительным отрывом он оказался самым продолжительным периодом голода, сотворенным человеком, — погибли от 5 до 7 миллионов человек, а 40 миллионов оказались на грани голодной смерти. Количество овец сократилось с примерно 22 миллионов до менее 2 миллионов, поголовье крупного рогатого скота уменьшилось с 70 миллионов до 28 миллионов, лошадей — с 35 миллионов до 17 миллионов, а свиней — с 26 миллионов до 12 миллионов.

Все эти гигантские усилия не имели никакого рационального оправдания. Царистская Россия была неэффективным государством, но под воздействием быстро развивавшегося капитализма она с впечатляющей скоростью избавлялась от этого недостатка. Сельское хозяйство реформировалось без лишних страданий. Все происходило без какого-либо вмешательства со стороны государства. Коллективизация остановила процесс улучшения и повернула его вспять, а потери были восполнены лишь через 50 лет, тогда как в некоторых случаях этого вообще не произошло. Решение о проведении коллективизации было чисто политическим, оно было лишено какого-либо экономического, демографического, культурного или гуманитарного обоснования. Это был образец деспотического теоретизирования, и действия по реализации принятой концепции предпринимались без подготовки и без практического планирования — они основывались на самонадеянной вере в то, что эта форма социализма была правильной.

Принятие подобного решения, а также его реализация, осуществлявшаяся год за годом, несмотря на данные о том, что новая система не работает, требовала постоянного проявления воли особого свойства — так и хочется сказать «уникального свойства». Сталин был способен на проявление такого исключительного волевого акта и, по мнению профессора Коткина, именно это качество и выделяло его на вершине советской власти того времени. Коткин подробно анализирует все возможные альтернативные варианты. Идеи Николая Бухарина были безнадежно запутаны, особенно в вопросах сельского хозяйства. Он также считал, что Советский Союз должен каким-то образом «врасти в социализм» с помощью Новой экономической политики (НЭП). Кроме того, у него не было политических навыков и организационной основы власти. Алексей Рыков, участвовавший в разработке концепции НЭПа, возглавлял заседания Политбюро и был ключевой фигурой на XV съезде партии. Рыков обладал качествами политика, но не верил в коллективизацию — он предсказывал ее тяжелые последствия, однако у него не было другой альтернативы в случае неудачи НЭПа, а признаки подобного исхода стали появляться в 1928 году. Григорий Сокольников, заместитель председателя Госплана, получил степень доктора наук в Сорбонне и прекрасно говорил по-французски. Он был экспертом в области финансов и умело защищал политику Советов на международных конференциях. Но у него не было необходимой поддержки, за ним не стояла никакая фракция, и у него не было сторонников среди военных или сотрудников тайной полиции. Никто не был в состоянии потеснить Сталина.

Коткин считает, что Сталина спас крах на Уолл Стрит, который произошел 29 октября 1929 года, а также последовавшая за этим Великая депрессия, во время которой производство в Соединенных Штатах упало на 46%, в Германии — на 41% и на 23% в Великобритании. «Ничто другое не способствовало в такой степени легитимации сталинского режима», — подчеркивает Коткин. В отличие от хорошо освещенных трудностей и невзгод на Западе, (на самом деле) значительно более серьезная трагедия коллективизированной Советской России — наличие голода там всегда отрицалось — отошла на второй план.

Таким образом, насильственное насаждение социализма в России, по мнению Коткина, явилось результатом действий одного человека. Сталин был интеллектуалом, то есть он полагал, что идеи значат больше, чем люди. В конфликте между идеями и народом именно народ должен был подчиниться, страдать и, если нужно, умереть. Однако значительное большинство интеллектуалов не обладают сильной волей. Основное отличие Сталина — в этом отношении он не был похож ни на одного большевистского лидера, за исключением Ленина, — состояло прежде всего в подавляющей силе его воли. Поэтому трансформация России из полной неразберихи капитализма и авторитарного правления, сложившейся в результате проведения НЭПа, в централизованный государственный монолит и тиранию Советского Союза, удерживаемого с помощью ГПУ и архипелага ГУЛАГ, была творением одного человека. И если бы Сталин умер в 1928 году, то этого бы не случилось, и не было бы тех огромных последствий, которые дают о себе знать и по сей день.

Единственным человеком, сравнимым по силе воли со Сталиным, был не русский, а немец — Адольф Гитлер. Он также был интеллектуалом, хотя его идеология базировалась на расе, а не на классах. Его воля позволила создать целую систему, соответствовавшую его представлениям, — тоталитарное нацистское государство. Эти две системы были, практически, обречены на столкновение, что и произошло в июне 1941 года. Это был единственный момент в жизни Сталина, когда его воля дрогнула. В течение месяца он пребывал в отчаянии. Однако созданная им система оказалась довольно живучей, а размеры России были достаточно большими для того, чтобы поглотить наступление нацистов до того момента, когда Сталин смог взять себя в руки. В этой смертельной борьбе двух воль — его и Гитлера — Сталин получил поддержку от воли, сравнимой с его собственной — от воли Черчилля. Принятое Уинстоном Черчиллем в день нападения на Россию решение о предоставлении России всего, что может дать ослабленная войной Британия для продолжения участия России в войне («Если бы Гитлер вторгся в ад, то я в своей следующей речи, по крайней мере, благоприятно отозвался бы о Дьяволе»), коренным образом изменило ситуацию в узком уравнении соотношения сил. Но это уже другая история.