Газета — это не только...

Газетное дело обычно связывают в мире с двумя птицами — сорокой и уткой. С сорокой — потому что на мелкой монетке, за которую можно было купить первую итальянскую газету, была изображена эта болтливая птица. С уткой, потому что произношение латинского акронима NT по-немецки — это как раз имя этой крякающей водоплавающей.

Возможно, отмирание газетной культуры в России опытный лингвист-конспиролог объяснит когда-нибудь отношением в этой стране к обеим болтливым представительницам пернатых. Мол, не любят у нас ни уток, ни сорок, а любят, чтобы была, наоборот, чистая беспримесная правда. Поэтому предпочтут любой ответственной, но неискренней и многословной аналитике простую и откровенную надпись на заборе. Что обычно говорят о профессии журналиста? Что «все проплачено», что «джинса», что «кто платит, тот заказывает музыку», что «независимой прессы не бывает», что журналистика — «вторая древнейшая профессия», что надо защищать свой «медийный рынок», поскольку, дескать, повсюду в мире его защищают.

Включишь радио, а там выступает какой-нибудь представитель законодательного органа и рассказывает всю правду об устройстве медийного рынка там, у них, у санкционеров и супостатов. Слушателю полагается верить. Еще бы, если иностранец завладеет, например, половиной акций какой-нибудь газеты, то это что же будет?! Это же открывается какой простор для манипулирования общественным мнением.

Говорят и пишут это в сетевую эпоху. Когда всякий желающий может найти в интернете сколько угодно разнообразной информации на любом языке, в том числе на английском в исполнении вполне лояльных россиян, или на русском в исполнении куда менее лояльных немцев, французов или англичан. Бизнес-менеджмент пока никак не прокомментировал угрозу передела российского рынка, и я хочу воспользоваться этой природной паузой, чтобы рассказать свою историю. Вернее, даже не историю. Просто хочу пересказать, что я увидел в двух газетных киосках 24 октября 2014 года.

Один киоск был в Москве, в типовом международном аэропорту. Там было несколько известных российских газет — «Коммерсантъ», «Российская газета», «Известия», множество гламурных журналов — клонов известных западных марок, но при ближайшем рассмотрении — совершенно самостоятельных в своем интересе либо только к России, либо, если и к путешествиям, то к таким, где можно «себя показать». На мой вопрос, есть ли в продаже зарубежные издания, я получил совет:

─ Мужчина, а у вас что, интернета нету?

─ Да, есть интернет, но...

─ Вот и «но»: Иносми.ру, Инопресса.ру. Все, что надо, давно в интернете. А газеты только провинция пузастая берет. А иностранных газет у нас никогда и не было.

Задумался я над этим советом. Не стал огорчать киоскершу воспоминаниями о начале 1990-х, когда в московских газетных киосках, особенно в аэропорту, вполне можно было купить две-три немецкие, две-три французские, три-четыре английские или американские газеты. Правда, с опозданием на день-два, но почти свежая настоящая иностранная печать была.

Ну, сел в самолет. В кишке, ведущей на борт, в самом устье ее, стоял столик. На нем разложены все те же свежие газеты. И журнал «Огонек». Думаю, в Рим вроде летим. Неужели ни одной итальянской газетки не будет? Нет, не оказалось. «В Риме и купите!»

И правда, в Риме мне было легко реализовать этот добрый совет московской киоскерши.

Но я не смог этого сделать. Потому что, бродя между стендами с текущей бумажной периодикой, я стал просто отмечать, газеты на каких языках и из каких стран представлены на итальянском медийном рынке.

Что же там было, в этом римском киоске? Во-первых, десятки газет на иностранных языках — от японского до албанского. Во-вторых, довольно взвешенный ассортимент изданий. Не только газета «Правда» — бывший центральный орган ЦК КПСС, которую товарищ Ленин прозорливо назвал «коллективным организатором», но и еженедельники первых пост-перестроечных лет, жившие все-таки в своем остро нуждавшемся в переменах пространстве. «Литературная газета», «Аргументы и факты», «Комсомольская правда». Разумеется, «Российская газета», «Независимая газета», «Коммерсантъ». А еще русские газеты, выходящие в Европе — в Германии, во Франции, где-то еще.

Сначала мне показалось, что я вернулся в начало 1990-х годов, но я быстро понял, что сравнение не выдерживает никакой критики. Потому что дальше пошли газеты на других языках, по-прежнему использующих кириллицу — на сербском, на болгарском, на македонском. Потом пошли турецкие газеты. Немецкие, французские, британские и американские, швейцарские и испанские. Газетный киоск вмещал в себя весь современный мир.

Точно такой же можно найти в Париже и Лионе, в Берлине, во Франкфурте-на-Майне, в Мюнхене и в Кельне.

Понятия не имею, какую долю иностранного капитала терпит законодатель Германии или Австрии: разнообразие политических окрасок тамошних газет и журналов всегда можно расширить за счет немецкоязычных швейцарских или бельгийских газет.

Мне трудно поверить, что в Москве намного меньше людей, читающих по-немецки или по-английски, чем в Риме. А вот в то, что в этом московском мире большинство людей чихать хотело на сам факт наличия или отсутствия так называемой зарубежной печати, охотно верю. Может быть, ответственные за СМИ чиновники потому и вышвырнули иностранную печать с российских прилавков, что появилось слишком много людей, способных понять нехитрую премудрость свободы слова? Или они и в самом деле верят любимой формуле Ленина, которую вдалбливали каждому совслужащему, совстуденту и вообще совчеловеку — про газету, которая «не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но и коллективный организатор». Ленин забыл добавить — и дезорганизатор.

Сравнение политической свободы с птичьим базаром, со стрекотом сорок и кряканьем уток оказалось таким удобным инструментом. Смурное и малоподвижное большинство так легко научить более или менее агрессивно откликаться на провокацию начальства. Когда же он народится, квалифицированный читатель газет, грамотный критик властей и, в их лице, остальной России?