Сын Натальи Горбаневской: Никакие условности политического мира ее не останавливали

28 октября, в День образования независимой Чехословакии, языковая школа Czech Prestige получила право носить имя русской диссидентки, поэта и публициста Наталья Горбаневской. Согласие на это дали не только чешское Минобразования, но и, в первую очередь, сыновья Горбаневской, которые приехали в Прагу на это торжественное мероприятие из Парижа. Наталья Горбаневская — одна из «восьмерых смелых», вышедших 25 августа 1968 года на Лобное место в Москве в знак протеста против ввода войск Варшавского договора в Чехословакию.

Вечером 28 октября президент Чехии должен был посмертно наградить отважную женщину. Мы беседовали с сыном Горбаневской Ярославом накануне награждения.

«Пражский экспресс»: Вы приехали на награждение большой семьей, с детьми. Это как бы символизирует связь поколений Горбаневских. А что вы помните из того, как вас воспитывали в семье? Что передаете своим детям?

Ярослав Горбаневский: У меня плохая память на факты, но у меня сохранились очень ясные ощущения. И они не только от матери, но и от бабушки. Ощущение того, что не надо бояться сказать правду. А этому никто не учил. Это было ясно. Ощущение абсолютного веса правды — оно всегда присутствовало. Но оно же присутствует во всех сказках и текстах для детей, будь то Золушка или Крокодил Гена. Мои дети знакомы с моей матерью, своей бабушкой. Она непререкаемый авторитет. Моя мать сделала для меня одну из самых ценных вещей, самое ценное из того, что мать может дать сыну — я ею гордился и восхищался. Ребенок, который гордится своей матерью, — это очень хороший задел на будущее.

— Чем Наталья Евгеньевна занималась в последние годы жизни? В чем состояла ее правозащитная деятельность?

— Мама пользовалась всеми современными средствами связи и была очень активна в интернете. Была на связи с людьми из разных уголков России. Но она не отбирала людей для общения по наличию дипломов или постов. И как-то никогда не ошибалась. Никто не подстроил ей свинью. Те, кто могли, приезжали к ней в Париж. Она их кормила супом, будучи знакомой только через Интернет. И никогда ничего плохого не выходило. Но это, собственно, форма. А когда она могла, она всегда говорила, давала интервью. Она работала в журнале «Новая Польша» — это русскоязычный журнал о Польше. Она не стремилась где-то выступить, но когда ее спрашивали, она всегда отвечала, и умела сказать весомо.

Когда я работал на Международном французском радио, мне приходилось брать интервью у матери. И каждый раз она умела посмотреть на события по-новому, под другим углом, свежо. Это было очень ценно. И все, что она говорила, оставалось в информационном поле. У нее не было возможности обратиться к президенту Шираку и сказать: скажите так-то и так-то. Нет, у нее таких связей не было. Она не была особым персонажем, который мог обратиться к президенту. Но когда появлялась возможность высказаться, она всегда говорила. Президента Чехии Милоша Земана она призывала не посещать Олимпиаду в Сочи.

— Не возникает ли у вас диссонанса — принимать награду вы будете именно из рук этого президента?

— Диссонанс — это вообще вещь, свойственная жизни. В жизни не бывает все по правилам. Здесь есть два аспекта. Первый — память Чехии о Наталье Горбаневской, о демонстрации на Красной площади. А значит, не только о Наталье Горбаневской. Вот вчера, когда президент Словакии вручал, посмертно, орден моей матери и орден при жизни — Файнбергу, и объявил о вручении орденов еще двум оставшимся в живых участникам демонстрации, которые они получат в словацких консульствах в США (Павлу Литвинову и Владимиру Дремлюге), президент Словакии перечислил имена всех демонстрантов. Этот момент меня задел за живое. Вдруг, когда я услышал — на словацком языке! — имена этих людей, которых я помню, я знал их... У меня в душе что-то дрогнуло. Они жили в этот момент! Это поминовение оживляло память о них. Не знаю, сделает ли это Земан.

Уже само вручение награды моей матери — это живая память. Это с одной стороны. Но она ведь необходима, эта память, и сегодня, чтобы прошлое не повторялось, а ведь повторяется. В России опять политзаключенные. Россия опять нарушает международные договоры, и опять российские солдаты воюют на чужой территории, что бы об этом ни говорил президент Земан. То, что российские солдаты находятся на территории Украины, это знает любой человек, который хочет знать, что там происходит. С другой стороны, украинские события очень сложны, и я не возьмусь судить, как их разрешить. Я сейчас говорю об участии России в этом. О том, что путинский режим, разрушающий образование и здравоохранение в своей стране, несет все это и в другие страны — это ужасно. Живая память о моей матери должна нам сказать, что и сегодня надо выступить. Ни мне, ни Земану не грозит заключение в психиатрическую больницу специального типа. Нам не грозят пытки. Мы можем потребовать освобождения политзаключенных в России. Когда я могу это сказать, я говорю. Завтра, 29 октября, здесь, в Праге будет аукцион моих произведений, деньги от продажи которых пойдут на помощь политзаключенным. Я туда даю гравюры. Это не много. Это капля в море. Но хоть что-то я пытаюсь сделать (аукцион не состоялся — прим. автора).

— Как они встретились? Почему эти восемь? Они дружили? Что это за метафизика?

— Нет, они не все были друзьями. Кто-то дружил, кто-то был в гражданском браке, а кто-то вообще случайно попал. Владимира Делоне, он был среди них самый молодой, сначала вообще не хотели с собой брать, потому что у него был условный срок по предыдущему делу. Файнберг вообще приехал из Ленинграда и как-то туда ворвался. Думаю, это словами не объяснить. Это одно из тех удивительных обстоятельств, из которых возникает история.

— Как Наталья Горбаневская получила гражданство Польши?

— Мать жила во Франции, в Париже, и многим собеседникам она говорила, что если бы было парижское гражданство, то, конечно, она бы его взяла. Без Парижа она жить не могла. А французское гражданство она не хотела просить, потому что ни политика этой страны, ни какая-то гражданственность французская ее не привлекали, хотя она была вполне довольна своей жизнью во Франции. И дело было как-то в Польше, на вручении премии Ежи Гедройца. Она приехала на церемонию вручения премии (Горбаневская не была среди награждаемых — прим. ред.), где присутствовал и президент Польши. А Гедройца мать хорошо знала, он был редактором польского эмигрантского журнала и жил в Париже. На той церемонии мать обратилась к польскому президенту: «А вы мне не дадите польское гражданство?» Он сказал: «Пожалуйста». И после этого пошел процесс.

Надо сказать, что у моей матери были очень тесные связи с польской политикой, культурой, литературой, с «Солидарностью». В то время мать работала в «Русской мысли» — эмигрантской газете. И знаете, газету тогда прозвали «Польской мыслью». И из уст эмигрантов первой волны это не было комплиментом. Мать публиковала там все о событиях в «Солидарности», и ее связи с польскими диссидентами были настолько хороши, что практически все было известно об арестах, об интернированных поляках. Кроме того, она переводила польские стихи, прозу. Но потребовался толчок. Она была человеком без особых комплексов, и я даже представляю, как она повернулась и сказала: «А что если?». И никакие условности политического мира ее не останавливали.