Наблюдатель в Донбассе Александр Гегальчий: От самого региона мало что зависит

«Сепаратист», «пособник террористов» и «персона нон грата» — так украинские СМИ на минувшей неделе окрестили гражданина Чехии русского происхождения Александра Гегальчего, побывавшего на донбасских выборах в качестве наблюдателя от Чехии. В это же самое время волна критики внутри страны накрыла еще двоих чешских наблюдателей — сенатора Ярослава Доубраву и совсем молодого народного демократа Ладислава Земанека. Всего из Чехии в Донбасс поехало четверо наблюдателей. Все благополучно вернулись обратно. «Пражский экспресс» расспросил бизнесмена, учредителя литературной «Русской премии» Александра Гегальчего о поездке, а также попросил его поделиться своими записями, сделанными на месте.

«Пражский экспресс»: Давайте начнем с самого главного чешского вопроса: кто оплачивал поездку?

Александр Гегальчий: Со мной связались мои ростовские партнеры по бизнесу, которые знали, что мы отсюда, из Чехии, оказывали гуманитарную помощь украинским беженцам, оказавшимся в Миллеровском районе. По два официальных приглашения я и мои коллеги по поездке получили от председателей избиркомов ДНР и ЛНР. Они и оплачивали поездку. Где они раздобыли деньги, — одолжили в Москве или в ведомстве Виктории Нуланд, или продали Украине антрацит, — меня не интересовало. Практической, диспетчерской работой занималась молодая украинско-русская команда «Пресс-центр Новороссия», они заказывали авиабилеты, отели. Мне в виде поощрения достался еще и билет в театр имени Пушкина в Москве на «Доброго человека из Сезуана». Купили...

— Как вы себя чувствуете в шкуре персоны нон грата и пособника террористов?

— С этой возней вокруг персоны нон грата много неувязок — нас было около 40 человек, а опубликовано 18 имен. Мои израильские коллеги, которых не включили в список, смеются: «Кишка у Киева тонка, боятся с евреями связываться». Они своих граждан действительно защищают. А наш Любомир Заоралек, естественно, ни слова в защиту не скажет. Он и волынских-то чехов не знает, и подкарпатских русин. Пособник террористов?! — это опять о беззубости чешского МИДа. Вон, поляки уже за это оскорбление подают в суд. Но у меня лично, увы, нет денег на адвокатов международного уровня. Вообще-то оформление статуса «персона нон грата» — это и дипломатическая процедура. Не исключено, что это только крики, истерика. Мы ведь действовали в духе Минских соглашений, которые предусматривали выборы и там, и там. А то, что потом стороны не сошлись в решениях, не перечеркивает эти соглашения.

— А если не только истерика?

— Знаете, я уже был «человеком без гражданства», у меня даже этот занятный документ до сих пор хранится. Ну, теперь буду «персоной нон грата». Конечно, это неприятно очень. Это может уничтожить мой бизнес на Украине, но с ним в войну и так все плохо, а поставками бронежилетов я не занимаюсь. Тревожно и за родственников — могут ведь и начать издеваться.

— Вас еще и сепаратистом называют, потому что вы выступаете за независимость Подкарпатской Руси.

— Как только я стал защищать, поднимать из небытия литературу и историю подкарпатских русин, я сразу был объявлен политическим русином, потом — сепаратистом. А ведь я не имею никакого отношения к референдуму 1991 года, на котором русины Закарпатья потребовали автономии. Я не участвовал в конгрессе 2008 года, когда они объявили о восстановлении своей предвоенной государственности. Кстати, Подкарпатская Русь входила тогда в Чехословакию, и русины были ее гражданами. Я поддерживаю все мирные легитимные средства, которыми русины добиваются своей автономии и самостоятельности. Увы, Киев на это «кашле», как говорят чехи. Ну и получает в ответ «Новороссию».

— Как вы думаете, побывав там, что ждет этот регион?

— Увы, от него самого и от моего визита туда очень мало что зависит. Все крутится в Киеве, Вашингтоне, Берлине, Москве. А вот украинский неонацизм может быть побежден только «антигитлеровской коалицией». Ее нет и, боюсь, еще долго не будет. Поэтому «совсем новых русских» ждут тяжелейшие испытания, они ждут и русских, и украинцев, и, возможно, чехов. Военная горячка нарастает не только в Киеве.

— Читала такую теорию, что это чья-то гениальная мысль дошла до того, чтобы о событиях на Украине рассказывать языком Великой Отечественной войны — «фашизм, хунта, каратели»... Мол, вот русский народ и оболванен. Вы что на это скажете?

— Война средствами массовой информации действительно приобрела фантастические размеры. Но все, что происходит, имеет исторические аналогии. Например, Геббельс в свое время очень активно пугал французов, рассказывая о зверствах наступающей французской армии на освобождаемых ею территориях. То же самое рассказывает сегодня Киев о Новороссии или о тех районах, которые новороссы теряли, а потом опять завоевывали. У меня на Украине много знакомых, которые ничего, кроме украинского телевидения, не смотрят. Я говорю с ними как с больными арийцами, сверхчеловеками.

— Ну, это понятно. Украинцы считают, что воюют с российской армией…

— Я видел только добровольцев из России. Причем немного. Большинство ополченцев однозначно местные, оторванные от мирной жизни, вооружившиеся и защищающие себя и свои семьи от агрессии.

— Ваше самое сильное впечатление от выборов?

— Это множество людей, пришедших на избирательные участки. Им было важно опять собраться вместе, после подвалов, окопов, лагерей беженцев, похорон. Стояли в многочасовых очередях. Кто-то пришел, посмотрел на очередь и ушел, мол, попозже разойдутся, я и появлюсь. Поэтому после обеда очереди бывали и длиннее, уже стояли до победного. В Луганске продлили голосование на два часа. Явка по республике была более 68 %. Вспомните 32 % на коммунальных выборах в Чехии или 12 % в украинском Славянске.
 
Монологи ополченцев, записанные Александром Гегальчим

Володя: «Они все время стреляли отсюда, из аэропорта. Эта куча — гильзы от гаубицы. Не менее двухсот. И вон там стояла гаубица. И там. Это ящики от ГРАДов. А здесь ложбинка от миномета, вот след от ствольного упора, а это от передних. Видите, стреляли по Луганску. Когда мы их погнали из аэропорта, они с той стороны открыли по нему шквальный огонь… еще по своим. И чтобы здесь уничтожить все, выжечь землю. Еще поедем, покажу аграрный колледж, ну, раньше ПТУ, он тоже разбит, и общежитие разбито. А девчонки и мальчишки там живут и учатся. Ни воды, ни тепла, ни электричества».

Денис: «У меня с дома второй этаж снесло. Я тут недалеко живу. Дома у меня жена, дочь. У друга рядом весь дом разбило. Сосед, комбайнер, пшеницу убирал, а они мины там положили, в поле. Они в Киеве думают, мы это забудем?! До войны был строителем, отстроим, шифер положили временно, но вот сейчас стекла не достать. Уже сколько лет как из армии пришел, никак не ожидал, что так быстро все приемы восстановлю. Я гранатометчик».

Роман: «Я был уже командиром батальона, но на мину попал. Два месяца лежал, реабилитировался. И думал, как же он — Порошенко — спит? Послал на смерть сотни, тысячи украинских пацанов! Послал убивать граждан Украины. Ведь за него голосовали, надеялись, остановит кровь. Знаю, где укропы зарывали в ров трупы своих, пересыпали негашеной известью и новым слоем клали, и зарывали. Когда мы их окружили и разбили под Георгиевкой, думаю, положили там человек 600, то мы все ждали, что они за телами своих приедут. Не приехали! Гнали этих призывников необстрелянных перед собой на убой. А те не хотели воевать, готовы были сразу сдаваться. Но очень боялись, что над их родней СБУ издеваться будет. Со мной пленный молодой в госпитале лежал, так он счастлив был, что ранен, тем более легко, потому что сослуживцы видели, знали, что его в плен раненым взяли. У меня здесь трое детей. Сидели с женой в подвале. Дочка спрашивает, за что они так нас ненавидят?».

Елена: «Я в эти выборы верю. Мы начнем новую, нормальную жизнь. Нам очень не хватает законного правительства. Пусть Америка и Европа его не признают, оно нужно нам. Чтобы строить, чтобы договариваться, чтобы работой обеспечивать. Конечно, сейчас выберут в основном тех, кто воевал, гнал укропов. И специалистам, что все готовили, обеспечивали, организовывали, немного обидно, что они не будут на главных постах. Я прямо за передовой была. А считаюсь как чиновник. Но к следующим выборам все утрясется. Сейчас главное — начать! С украинцами мы в одной стране вместе больше не будем. Я, конечно, не о тех, что у нас здесь живут, говорю, а о тех, из Киева и Львова. Это же нелюди, что они здесь творили. Хуже, чем немцы в Краснодоне в той войне. Но и тогда там полицаи были, сейчас — дети тех полицаев».

Русич: «Воюю четыре месяца. Бывалый. Просто обмундирование новое. Вот, выжил. Много друзей погибло. Я из России. Мне 23. Не женат. Я против несправедливости. Должен был ехать. Мама сказала: ну что же, решил — поезжай. Мы здесь как семья. Они Луганск практически окружили и расстреливали. А мы вырвались и погнали их. О чехах и русинах не знаю, может быть они есть в Донецке... Но свои здесь есть из всех украинских областей. Даже вроде из Львова. Здесь еще сербы и французы. Свои».

Серб: «Когда нас гуманно бомбили американцы, я еще не мог воевать. Теперь делаю здесь то, чего тогда не смог».

Француз: «Я понимаю, что меня могут после возвращения арестовать. Европа не терпит самостоятельных и гордых людей. Я антифашист. Здесь сейчас главный фронт. Здесь свои»