«Султан-деспот» — один из неотъемлемых образов ориентализма. Конструируя воображаемый Восток, Запад, наравне с экзотическим климатом и неизведанными вкусами, испытывал необходимость в «тиране».
Как полагал Эдвард Саид, ориентализм — это отношение силы между Западом и Востоком. Когда Запад установит свое господство, он «освободит» Восток. Для этого необходим народ, который на землях деспота-султана будет ждать спасения. Однако ориентализм — это не мечта, которая осталась на страницах истории; это форма мышления, которую мы наблюдаем и сегодня как реализуемую Западом идею «либерализации» Ближнего Востока. А «тиран» — это всего лишь полезный инструмент для оправдания этой идеологии.
Султан, угнетающий свой народ, был одним из излюбленных персонажей литературы периода романтизма, став привлекательным образом, вдохновившим лорда Байрона на создание «Восточных поэм», а Эргара Аллана По — на стихотворения о Тамерлане. А Родерик Кавальеро (Roderick Cavaliero) даже несколько лет назад пришел к выводу, что образ «больного человека», приписываемый Османской империи, на самом деле, сформировала романтическая литература.
Элементом, дополняющим образ тирана, являлся «роскошный дворец». Самым странным в западной литературе романом о «султане», пожалуй, можно назвать произведение «Ватек» Уильяма Бекфорда (William Beckford). Этот опубликованный в 1786 году роман, который считается одним из шедевров готической литературы, автор написал на французском языке, находясь в изгнании. Мистическое повествование, которое для придания восточной экзотики было опубликовано с примечанием «перевод с арабского языка» и описывает историю главного героя — аббасидского халифа Васика (Ватека), представляет собой один из текстов, подпитывающих образ султана в исторической памяти Запада. Главный герой увлекается астрологией и желает заполучить сокровища дворца подземного пламени. Он строит султанские дворцы, башню («потраченные сокровища несметны»), с этой целью он даже отбирает имущество и собственность своего народа. Пойдя на сделку с дьяволом, халиф верит, что он так же велик, как Сулейман, и ему не придется отвечать за что-либо.
В этой истории есть множество элементов, представляющих стереотипные суждения об ориентализме. Например, халиф — угнетатель, но народ, который в той или иной форме подвергается тирании, не может, продемонстрировав свою волю, избавиться от угнетений. Мать Ватека однажды говорит своему сыну: «Они быстро забудут все беззакония, которые ты учинил».
Я не могу отнести себя к числу тех, кто вдоволь насладился этой странной описанной в книге историей султана. Но сцены из ада, представленные в конце издания 1876 года, вступление к которому написал Маларме (Mallarme), я назвал бы едва не лучшим в истории литературы описанием ада. Бекфорд изображает ад с некоторой живостью, оставляя в тени даже Данте, и именно этим страницам автор «Ватека» должен быть обязан своей славой.
В любую эпоху ориентализм воспроизводит себя сам, при этом ему несложно найти клише, необходимые для этого. Но когда такого рода клише возникают из-за невежества или властных амбиций, тогда нет смысла сетовать на Запад. Именно с этой точки зрения было бы полезно взглянуть на публикации о «новом дворце в Турции», которые вот уже несколько дней появляются в западной прессе. Если не обращать внимания на историю западного мышления, то возникающую в этой связи комичную ситуацию становится невозможно полностью осознать. Корни дворцового ориентализма восходят к началу эпохи романтизма. Например, в годы, когда Бекфорд создавал «Ватека», Моцарт написал «Похищение из Сераля». В представлении романтиков дворец был источником силы султана-угнетателя: лабиринт, идентичный удовольствию, окруженный тишиной и неизвестностью.
Напоминающий ориенталистские клише, новый президентский дворец в Турции будет символизировать не только наш моральный упадок, но и интеллектуальную нищету. И, действительно, главные споры вызвали такие конкретные стороны вопроса, как огромная площадь дворца, колоссальные расходы, тысяча комнат и прочие. Как справедливо заметил Борхес, тысяча — банальная цифра, она только свидетельствует об отсутствии силы воображения. И, возможно, этот дворец снискал бы несколько большее уважение, если бы по аналогии с восточными сказками речь шла о «тысяче и одной» комнате.
Увы, никого не волновало интеллектуальное и культурное измерение вопроса. Все, кто одержим «сооружением», чрезвычайно далеки от «письменного выражения мысли». Как известно, китайский правитель, отдавший распоряжение о возведении Великой китайской стены, построил дворец с наибольшим в ту эпоху количеством комнат. Но тот же правитель сжег все книги, которые были в его стране к этому моменту написаны.
Пока сооружения становятся роскошнее, умы скудеют. Во все времена.