«За свою землю»: истории двух женщин, воюющих по разные стороны фронта

В добровольческих батальонах на стороне украинской армии и в рядах сепаратистов самопровозглашенных Донецкой и Луганской народных республик воюют не только мужчины. Специальный корреспондент на востоке Украины поговорила с двумя женщинами, воюющими по разные стороны фронта.

Они — примерно ровесницы. Обеим около 40. Они говорят на одном языке. Живут в одной стране. И уже 10 месяцев воюют друг против друга.

Первую зовут Ядвига Гданьска. Она — боец батальона «Кривбасс» и член «Правого сектора». «Кривбасс», который сейчас является спецподразделением МВД Украины, стоит возле поселка Лебединское недалеко от Мариуполя. В здании пострадавшего от войны сельского дома культуры темно, на полу разложены спальники, раздается мужской храп. Ядвига, невысокая блондинка в камуфляже, предлагает конфеты. Рассказывает, что родом из Кривого Рога, у нее есть немецкие корни, что в 1990-е годы она жила в России и училась в Калининграде.

В прошлом я когда-то служила в армии. Потом я была сотрудником милиции — оперативным работником. По профессии я — менеджер по экономической безопасности. Потом был период гражданской жизни, а когда на моей земле началась война для меня вопрос, где мне быть, не стоял. Я пришла защищать свою землю.

С осени я воевала в Песках в составе «Правого сектора», а потом перешла в спецназ МВД, и сейчас я в батальоне «Кривбасс». Я оказалась в нем не случайно. Здесь люди, которых я знаю — мои бывшие коллеги по службе в милиции.

Женщина вообще более эмоциональна. А я, так вообще, человек без кожи. Я на все реагирую. Мне тяжелее, потому что у женщины есть какие-то свои физиологические особенности, тем более, что здесь нет никаких условий. А с другой стороны, у меня были из Польши тактические медики — я проводила в подразделении обучение, готовила каждого бойца, чтобы они могли оказывать себе помощь. Они сказали: «Ядвига — ты собака войны». Я — человек, который уже втянулся в войну. Мне, наверное, легче, чем им всем. Я уже давно в этих условиях, у меня есть боевой опыт. Я привыкла здесь выживать.

У них этого опыта нет. Те, у кого есть опыт предыдущих войн — это разные войны. Эта абсолютно другая война. Это подлая, коварная война. Работают снайпера, работает тяжелая артиллерия. У этой войны совсем другое лицо, которое меняется в зависимости от населенного пункта. В Иловайске — это было одно, в Дебальцево другое, в Песках (они там зубы себе сломали) — это было третье, потому что там стоят мои побратимы из «Добровольческого украинского корпуса». Их никогда ничем не преодолеть. Эти люди обороняют свою землю, и за каждый сантиметр они готовы отдать жизнь.

Мне очень часто задают вопрос, почему я пошла на войну. Я не на войну шла. Я пришла оборонять свою землю. И все. Я знаю, что такое война, я не хочу, чтобы эта война пошла туда дальше, вглубь.

Я здесь, я никуда не отойду. Это не я пошла. Это ко мне пришли. Я здесь, потому что я когда-то давала присягу.

В перемирие я, конечно, не верю. Его нет. Я пережила два так называемых перемирия в Песках. В первое перемирие нас обстреливали так, что мы не успевали из одного дома во второй перебежать. Второе перемирие, накануне нового года, было подлым и тихим. Работали снайпера и диверсионные группы. Когда мы отвечали, все начинали кричать «вы не соблюдаете перемирие». Сейчас относительно тихо, но мы видим, что они делают под этой тишиной. Перемещают личный состав и технику, подтягиваются ближе. А мы не имеем права отвечать, но мы понимаем, что нас ждет. Так что, никакого перемирия нет, есть только иллюзия. Цинизм, ложь и неправда. В духе России. Так было всегда.

Дипломатические переговоры — это театр абсурда. Все понимают, что происходит, и делают хорошую мину при плохой игре. Но этот театр абсурда не может длиться вечно. А на фронте в это время создают новую Украину. Закладываются новые связи, закладывается будущее страны. Те, кто играет в этом театре, увлечены своими играми и даже не понимают, что сейчас здесь рождается будущая Украина. У них игры, а у нас жизнь. Суровая, тяжелая, голодная, холодная. Но мы знаем, во имя чего все это делается. И все у нас будет хорошо. Хотя не сразу и тяжело.

До Майдана я вообще хотела эмигрировать. Но когда цинично ночью на Майдане побили детей (имеется в виду силовой разгон студентов 30 ноября 2013. — RFI), меня это возмутило. Сейчас я понимаю, что я никуда не уеду. Для меня — самое главное — это та вера, с которой я вышла и отстояла весь Майдан, вернулась и ушла в войну. Я хочу, чтобы Украина была нормальной европейской страной, полноценной самостоятельной державой в составе ЕС.

Будущее Донбасса я однозначно вижу в составе Украины. Просто это будет не так быстро и не так радужно, а через муку, через большую боль для нас всех.

Вообще мне не понятно. Мы жили одной державой. Я всегда жила, так же как и они. А потом все искусственным образом появилось, аккумулировалось и рвануло. Но я думаю, что этот исход должен быть — все очистится и станет на свои места.

Сейчас они находятся под влиянием российской философии, но мы должны помочь им понять и принять себя как этнос, как часть какой-то державы, как часть того, чем можно гордиться. По большому счету, к каждому надо подходить, обнимать, каждому протягивать руку и помогать.

Анна Щетинина, помощник коменданта города Енакиево, «ДНР»

С другой стороны фронта, тоже в окружении мужчин помощником коменданта города от «ДНР» служит 37-летняя Анна Щетинина. Инженер по профессии, она ушла с работы в мае прошлого года, чтобы вместе с мужем воевать на стороне сепаратистов. Мы встречаемся в здании бывшего СБУ города в большом кабинете. На стене висит портрет Владимира Путина. Сегодня Анна носит болотного цвета свитер с четырьмя капитанскими звездочками от армии «ДНР» на погонах, но все начиналось с прошлогодних выступлений на Майдане, за которыми она неотрывно следила по телевизору.

Мы все понимали, что мы делаем правильный выбор. Это решение было принято, когда мы все смотрели по телеканалам Майдан и понимали, что может прийти сейчас. Тогда никто не думал, что это подойдет настолько близко к нашим домам. Я понимала, что с теми людьми мне не по пути. Я понимала, что если те люди с Киева придут сюда, придется защищаться, чтобы фашизм тут не прогрессировал. Новый год (2014) у нас никто не отмечал, все смотрели телевизор, все жалели «Беркут» и делали свои выводы. Все стали быстро очень политически подкованы.

Окончательный выбор мы вместе с мужем сделали в мае месяце, после референдума. Когда все это только начиналось, я понимала, что принесу больше пользы, будучи здесь. В каком виде, я тогда еще не знала. Сначала я помогала в обеспечении продовольствием, горючим — начинала с каких-то бытовых нужд. Становление было сложным. Финансирования как такового не было. Доходило до того, что все несли из дома то, что могли, — постельное белье, сковородки. Потом мы стали в определенную колею, начали понимать наши функциональные обязанности, дружно искали в интернете и учили устав. В общем, учились быть не ополчением, а военными.

Я — инженер по техническому надзору, у меня техническое образование и был опыт работы на руководящих должностях. Я просто ушла с работы. Сначала брала оплачиваемый отпуск, потом бесплатный. Помогала ополчению. Тогда это было ополчение. Хотя это слово не очень хорошее. Это люди, которые отстаивают свои интересы. Я защищаю свой дом, своего ребенка. Я хочу, чтобы она воспитывалась и училась в той стране, в которую я верю.

Моей дочери сейчас 11 лет. Она осталась в Макеевке вместе с моими родителями. Конечно, она знает, чем я занимаюсь. Она смотрит телевизор с бабушкой и дедушкой, и теперь принципиально не хочет учить украинский язык. Она у меня — вообще отличница. Мы с ней спорим, я ей говорю, что украинский язык тут не причем, что она должна быть грамотным человечком и учить.

Мы не хотели уезжать. Вокзал, чемодан, Россия — это неправильно. Это моя территория, это мой дом, это моя квартира, какая бы она ни была. Почему я должна бежать из своего дома? В гости я буду ездить туда, куда я захочу, но это будет мой выбор.

Я родилась в России, в Вологодской области. Я никогда не делила, украинка я или россиянка. Моя родина — там, где я живу. Но у меня в паспорте написано «русская», а не как-то иначе.

Я учусь. Я хочу быть нужной. В дальнейшем я хочу быть военной, если будет возможность. Мне интересно. В мои функции входил подвоз продовольствия в зону военных действий, помощь раненым. Давайте, на этом я остановлюсь.

Очень много гражданских лиц приходят к нам со своими просьбами. Кто-то по поводу пенсии, кто-то по поводу гуманитарки. Часть доверяет, часть не доверяет. Но с просьбами обращаются и мы пытаемся по-человечески помочь.

Конечно, бабушки и дедушки больше доверяют мне, потому что я женщина, начинаю жалеть. Каждый рассказывает о том, что дети уехали, помощи нет. Мужчины в этом смысле более хладнокровны. Но я не думаю, что в армии есть разница между мужчиной и женщиной. Если я стою на этой должности, я не пользуюсь тем, что я женщина. Функции у меня мужские.

Конечно, за время войны я очень изменилась. Очень. Я не стала жестче. Я, наоборот, стала мягче. Я вижу, сколько боли принесла эта война. Я смотрю на людей, которые стали нищими, — это жуть. И я помочь ничем не могу. Чем можем, мы помогаем. Есть остатки какой-то крупы — приходят, мы насыпаем, даем. Но это такая капелька.

Я думаю, все наладится. Пройдет еще полгода, и у нас все будет хорошо. Будем более или менее спокойно жить. На становление страны нужно время. Людям невозможно объяснить, что это все-таки война. Но она закончится, и мы будем строить ту страну, которую мы хотим.

Сейчас переломный момент. Конечно, есть много нюансов. Но это все построим. Все, что мы хотим мы построим. Так, как мы это видим. Как мы хотим. Как правильно. Без навязывания чьего-либо мнения. Причина не в украинском языке. Причина в том, что все-таки люди должны быть толерантны друг к другу и иметь право выбора.

Смысл в фашизме. То, что мы видели на Майдане? В моем понимании — это люди малоразвитые. Управляемая толпа. Мне бы не хотелось, чтобы у нас на площадях было то же самое.

Подразделение — для нас это семья. У нас и раненые были, и погибшие. Мы переживаем за всех, как за свою семью. С каждым из них я ходила по госпиталю, как с маленьким ребенком. Как я хожу со своей дочерью, так я и с ними хожу по кабинетам. Они порядочные, они уверенные, они защищают свой дом и свои семьи. И это не пафос. Это люди, готовые отдать жизнь за своих соседей.

У нас не зловещие люди. Никто из них не пошел во Львов убивать ничьих детей. Никто не пошел мстить. Мы хотим жить на своей территории. Мы не нападаем на другие территории. Мы воюем не потому, что мы хотим воевать. Мы хотим защитить свои дома. Меня вообще не интересует, как будет жить Львовская область. Это их больше интересует, как они будут жить без нас.

Общего будущего с Украиной я не вижу. Эти люди принесли очень много боли и горя. Они навязывают свое мнение. Мы сначала должны защитить нашу территорию, а потом включат дипломатию и начнут сотрудничать с тем, с кем считают нужным. Сначала должны прекратиться военные действия.

Вообще, все это очень неправильно. Украинской стороне нужно было с самого начала найти с нами компромисс. С людьми нужно разговаривать, как с людьми, а не как с ватниками. Это унижает.

Тут люди погибают в шахтах. Тут люди работают. Ни одна западная Украина в шахту не полезет. Мы готовы работать, трудиться на благо всей страны, но мы хотим, чтобы нас уважали. Нас надо было услышать, но никто не захотел. Сейчас нужно выключить амбиции, снять короны, сесть за стол переговоров и услышать друг друга.

От России мы ждем поддержки. Экономической. Здесь висит портрет Владимира Владимировича, потому что лично я хотела бы (это только мое мнение) видеть такого правителя в своей стране. Сильного, умного, уверенного. Тогда у нас все будет хорошо. Но не именно его. Его клонировать невозможно.