Сейчас о русском языке в бывших колониях Российской империи и СССР говорить стало трудно. Если под довольно тухлым предлогом защиты «русского мира» у Российской Федерации получилось оттяпать столько чужой земли у ближайшей союзницы — Украины, то что же Россия может учудить в других, куда менее населенных соседних странах?

Правда, Литва, говорят, лучше всего защищена от угрозы российского вторжения как раз тем, что доля русскоязычных здесь намного ниже, чем в Латвии или Эстонии. Кроме того, сегодняшняя повседневная житейская практика людей в многонациональной Литве так тесно переплетена с большими историческими эпохами и такими людскими потерями, что сама мысль о повторении в какой бы то ни было форме вооруженного противостояния кого бы то ни было с кем бы то ни было выводится за скобки любых дискуссий.

Но война в Украине вызвала в Вильнюсе, как выражались советские официальные лица, крайне нервную реакцию. Несмотря на членство в НАТО и на право воспользоваться помощью альянса в случае такой агрессии. Все-таки старый советский начальник, недавно сбросивший не только маску, но и одежду цивилизованного соседа, не мог не смутить европейское спокойствие. Президент Литвы обвинила большого соседа в «государственном терроризме», а потом в Вильнюсе приняли закон, вернувший воинскую повинность, пусть и в смягченной форме.

Всего этого, может быть, никто и не заметил бы — в силу привычки игнорировать слова и действия таких маленьких, таких геополитически незначительных стран, как Литва, когда дело идет о споре больших панов. На их, панов, больших и распространенных языках.

И все-таки к некоторым ключевым русским политическим словам, рожденным в пространстве бывшего Союза ССР, но не в самой Российской Федерации, хочется прислушаться. Вернее так: нужно прислушаться. Литовский Сейм ведь не просто так публикует все свои материалы еще и на русском языке. Используя его как язык межнационального общения.

Но в демократическом обществе бывает так, что слова все правильные. И все-таки чего-то не хватает. Уточнения, которое позволяет не попасть в тень врага. В нашем случае это значит не начать говорить на том варианте русского языка, которым пользуется нынешнее руководство Российской Федерации.

На этот раз такое уточняющее слово произнесли сначала по-литовски, а потом перевели на русский две художницы: актриса и популярная в Литве телеведущая Беата Тышкевич-Хасанова и фотограф Неринга Рякашуте. После принятия Литовским Сеймом огромным большинством голосов закона о восстановлении всеобщей воинской повинности Беата Тышкевич-Хасанова вспомнила, видимо, 33 параграф еще одной конституции, опубликованной в Вильнюсе на двух десятках языков в вольном районе под названием Ужупис. И этот параграф гласит: «Каждый имеет право плакать». Полтора десятка молодых мужчин города Вильнюса оделись в солдатскую форму, чтобы попозировать со слезами на глазах. Плачущие солдаты, да. А что делать, если эмоции толкнули парламентариев в тень врага?

С двух сторон схватились за совковые лопаты и литовские записные патриоты, которые усмотрели в фотосессии плачущих призывников «предательство национальных интересов», и российские перцы-имперцы: «Гляди-ка, литовцы признали, что их солдаты умеют только плакать!»

Вся мифология бесслезного солдатского мужества всплыла в этом разговоре. Ну, благодаря «скупой мужской слезе», не совсем бесслезного, а просто якобы неслезливого. Природа человека такова, что слезы проливают все — больше в раннем детстве и в старости, но — все. Мальчикам и солдатам, говорят, плакать не полагается. Маяковский, помнится, писал, что совсем не умеют плакать большевики. Что, мол, если бы выставить в музее плачущего большевика, то в музее собралась бы толпа. Но я сейчас не о задолбавшем краснобайстве о «душащих слезах», которые тонут в мужестве.

Моя речь — только толкование художественного жеста, автором которого стала актриса и философ.

Почему плачущие солдаты Беаты Тышкевич так всколыхнули и тупых, и глумливых остроумцев по обе стороны границы?

После двух мировых войн, которые велись из символических и идеологических соображений, начинать третью? Особенно это касается Российской Федерации, где вместо оплакивания жертв давно практикуется восхваление героев, а еще чаще — самовосхваление тех, кто затесался среди портретов павших героев. В бога или в загробную жизнь эти субъекты не верят, поэтому юзают своих погибших как хотят.

Этой публике чужой плачущий солдат — счастье. А своих плачущих солдат не бывает. Не бывает у них и родственников, и сослуживцев — всем заткнули рты и прижгли слезные железы.

Натиск на человеческую природу идет нешуточный. Что украинские националисты, избившие участников гей-парада в Киеве 6 июня 2015 года, что их российские или белорусские братья-геееды, — эти прямо пишут в соцсетях: «Ну да. мужикам следует плакать и долбицца в задницу а не воевать»...

Не случайно, что и вызверивать российское общество российские СМИ и парламентарии приступили со стороны так называемой сексуальной ориентации. Мальчикам, говорят нам милоновы-мизулины, положено драться и брать силой девчонок. Девчонкам, говорят нам жириновские, положено рожать и пеленать детей в героические портянки.

Если все-таки в этой картине мира есть место слезам, то это слезы вдов и матерей. Но это было давно, мы таких не знаем.

Отчего же не задевают плачущие солдаты Беаты Тышкевич-Хасановой тех в России, кто должен был бы задуматься?

Будет ли осознано и нами, москалями, что возникла острая человеческая нехватка тех, кто должен был бы плакать по своим солдатам, тех, кто должен был бы оплакивать каждую напрасную жертву, тех, кто должен был бы объявить не минуту, а час, день, год молчания по каждому напрасно убитому в Восточной Украине, но не сделал этого?

Боюсь, что пока нет. Насквозь лживый, но такой ми-ми-милый фильм предперестроечной эпохи назывался «Москва слезам не верит» — по в высшей степени мерзкой, хоть и мутной, но довольно правдивой пословице. В фильме выведена героиня труда, своими руками сделавшая себя депутатом и директором завода; был у нее муж — работник телевидения, который так и остался плаксивым журналюгой на подхвате. Из этой помеси голливудской эстетики и советской этики вырос и нынешний заворот мозгов у целого поколения людей с отключенной эмпатией. Которые уверены, что «Моска бьет с носка», и что это правильно, и что это дело девчонок и слабаков — плакать по убиенным.

Нужно сказать, что здесь, в Вильнюсе, некоторые тоже так думают. Думают, например, что людям, говорящим по-русски, бесполезно объяснять и свое, и чужое горе. Например, в Вильнюсском музее толерантности, где персонал в летах отлично говорит по-русски, а сотрудники помоложе торопятся перейти на английский, мне не удалось найти ни одной подписи под экспонатами на русском языке. Только по-литовски и по-польски. Редко — еще и по-английски. «Да, — говорит одна из смотрительниц, — у нас книга благодарностей — вся в просьбах написать объяснения и по-русски...»

А вот о продаже недвижимости самым крупным кеглем все еще набирают объявления на русском языке. По-русски говорят с прохожими и люки на дорогах и тротуарах — подземная связь по-прежнему диктуется недавней историей.