Боевики с Донбасса — это источник опасности для Путина

Какую бы активную борьбу за власть не вели между собой сепаратисты, решать, кто из них выживет и будет править псевдореспубликами на Донбассе, все равно будут в Кремле. О том, что означают участившиеся конфликты в стане боевиков, почему пророссийские сепаратисты станут объектом репрессий в России и каким образом будут разворачиваться события в зоне боевых действий, рассказал политолог, глава Центра прикладных политических исследований «Пента» Владимир Фесенко.

— В последние дни стало больше сообщений о том, что в рядах боевиков участились выяснения отношений и между собой, и с Россией. Это можно считать знаком того, что в их рядах не все спокойно?

— Думаю, ситуация выглядит несколько иначе. Безусловно, эти сепаратистские марионеточные образования имеют некоторую автономию. Нельзя сказать, что Россия там контролирует все, вплоть до низшего чиновника. Но их специфика в том, что к власти пришли люди, зачастую, «из низов». Что называется, кто был ничем, тот стал всем. Там много людей с мародерской психологией. Людей с криминальными наклонностями. Плюс эффект людей войны — когда человек с автоматом законность видит в автомате; для него нет никаких законов, кроме права силы. У нас, кстати, такие процессы тоже происходят — та же история с Мельничуком и некоторыми другими добровольческими батальонами. Просто у террористов они сильнее — у них меньше контроля и больше безнаказанности. Россия была заинтересована в том, чтобы в этих сепаратистских республиках навести хотя бы относительный порядок, чтобы не разворовывали ее деньги и гуманитарную помощь. Поэтому все эти события последних месяцев, убийства всяких «бэтменов» и прочих местных командиров — это попытка навести некий порядок, подавить анархические очаги, которые создавали проблемы и для новых руководителей. В случае усиления анархических проявлений, Россия бы потеряла контроль над этими территориями, а для нее очень важно контролировать их, чтобы использовать для войны против Украины. Внутренняя анархия же очень снизит эффективность сепаратистских республик.

— А борьба за власть между самими сепаратистами?

— Имеет место быть, конечно. Не будем забывать, что речь идет о квази-государствах, где государственное строительство идет достаточно интенсивно — они создают государственные институты, свои квази-парламенты, министерства. Там идет борьба за власть. Так что все, что там происходит — это достаточно закономерно. Но я бы, все-таки, не преувеличивал значение этих процессов. Потому что реальная власть находится в руках России, и именно она будет определять, кто будет руководить этими «республиками», кого казнить, а кого миловать. Эти вопросы решаются в Москве, а не в Донецке или Луганске.

— Соответственно, сомневаться в том, что такие проявления анархизма в рядах сепаратистов будут придушены, не приходится?

— Нет. Москва будет их придушивать. Для этого туда и спецназ посылают, и тому же Плотницкому помогают бороться с «казачками». Кстати, у Москвы возникла еще одна проблема — там столкнулись с тем, что эти «казачки» и наемники с оружием пытаются вернуться в Россию. Это еще один вызов.

— Вот как раз уже появилась информация о том, что за счет того, что вооруженные боевики спокойно курсируют в обе стороны границы, преступность в пограничной Ростовской области выросла на 23%...

— Совершенно верно. Как только в России увидели, к чему это приводит, они стали ужесточать пограничный контроль и пытаются закрыть границу со своей стороны, чтобы эти люди не курсировали туда-сюда и не использовали это оружие на российской территории. Парадокс в том, что Путин Крым вернул, кузькину мать всем показал, но, тем самым, создал проблему для РФ

— Можно рассчитывать на то, что эти вооруженные «возвращенцы» станут фактором, который еще с одной стороны подорвет успешность России?

— Сейчас про успешность России можно говорить, скорее, в прошлом времени. Парадокс в том, что Путин Крым вернул, кузькину мать всем показал, но, тем самым, создал проблему для РФ. По мере нарастания этих проблем — сначала экономических, потом социальных — будет расти социальное напряженность. Особенно — в отдельных регионах. Вот тут, действительно, эти люди, которые прошли войну, сыграют свою роль. Это же не только казачки. Там много русских националистов, людей, которые раньше были в оппозиции к Путину. Те же нацболы Эдуарда Лимонова, например. Это люди, которые раньше критиковали власти, которым не нравились коррупция в России, всесилие местных властей и их своеволие. Теперь они уже знают про шины, которые можно поджигать, про то, как использовать оружие, как поднимать мятежи. Они этот опыт уже освоили на Донбассе и могут применить его в России. Похоже, что у Путина это стали понимать и всерьез этого опасаются. Думаю, в Кремле будут пытаться купировать эту проблему разными способами.

— Какими?

— Во-первых, этих людей будут пытаться оставить на территории Донбасса и использовать их против Украины. Это, к сожалению, говорит о том, что ожидать полного прекращения огня и прекращения войны в ближайшей перспективе не приходится. Потому что в противном случае эти боевики будут возвращаться в Россию, а Путину это не выгодно. Тех, кто будет возвращаться с оружием, будут брать за шкирку, блокировать на границе, а с другой стороны — при любых проявлениях оппозиционности или криминальности они окажутся в тюрьме. Они станут объектом репрессий. Для Путина это потенциальный источник опасности и если эта проблема выйдет из-под контроля, она станет дополнительным и очень серьезным риском. Причем риском не просто протестных настроений, а экстремистской политики внутри России. Вот такая тактика — «тут перемирие нарушили, но теперь опять соблюдаем» — будет использовать в ближайшее время

— Вот Вы говорите, что полного прекращения огня ожидать не приходится. А эскалации конфликта?

— То, что произошло под Марьинкой — это локальная и латентная эскалация. Ближайшие два месяца я ожидаю не столько возобновления полномасштабных военных действий, сколько вот таких локальных атак на отдельных участках фронта. Сепаратисты попытаются решить те задачи, в которых они очень заинтересованы: отбросить украинские войска от Донецка и Луганска. Потенциальные горячие точки также — Мариуполь и Бахмутская трасса, Артемовское направление. Но, думаю, что наибольший риск — попытка сепаратистов, формально не отказываясь от перемирия, отбить населенные пункты у украинских войск, захватить их и успокоиться. Мол, все так и было, ничего страшного не произошло, мы взяли свое, но мы теперь опять соблюдаем перемирие. Вот такая тактика — «тут перемирие нарушили, но теперь опять соблюдаем» — будет использовать в ближайшее время. Очень важно, чтобы не только Украина, но и западные партнеры по переговорам, жестко реагировали на такие нарушения. Наша задача военным путем давать отпор, как это было в Марьинке, сдерживать и демонстрировать, что такая попытка закончится очень плохо для самих боевиков. С другой стороны должны жестко реагировать и партнеры по переговорам.

— Как, например, на саммите «Большой семерки»?

— Да. На мой взгляд, очень хорошо, что на саммите Путину, вопреки его ожиданиям, пригрозили новыми санкциями. Думаю, это произошло, в том числе, и из-за атаки на Марьинку. Мне кажется, Путин рассчитывал напугать военными действиями Германию и Францию, чтобы они надавили на Украину и вынудили Киев на уступки для принятия российского плана урегулирования конфликта на Донбассе. Получилось наоборот: в Париже и Берлине поняли, что именно Россия несет ответственность за новую эскалацию. Это стало неприятным сюрпризом для России. Вот надо и дальше так действовать — демонстрировать РФ, что любая попытка эскалации конфликта на Донбассе приведет к усилению давления на саму Россию. На Западе есть понимание того, что только санкциями всех проблем не решишь. Мы это тоже должны понимать: санкции не приведут к капитуляции России

— После каждой более-менее значительной международной встречи, как тот же саммит G7, политологи напоминают, что Путин человек с крайне уязвимым самолюбием, и когда ему надавливают на эту болевую точку — нужно ждать обострения ситуации…

— Риск такой есть. Он, кстати, очень хорошо осознается на Западе. Поэтому в прошлом году, например, говорили о том, что в рамках мирного урегулирования конфликта и на Донбассе, и по Крыму, надо искать такие варианты, которые бы позволили Путину сохранить лицо. Сейчас поняли, что задача сохранения лица уже не стоит. Оно уже утрачено. Сейчас нужно найти какой-то работоспособный компромисс. С другой стороны, на Западе очень хорошо понимают риски непредсказуемости Путина, и что если загнать его в угол — возможна нерациональная агрессивная реакция, как у загнанной крысы. Именно поэтому они не спешат и с предоставлением летального оружия Украине, и с введением более жестких экономических санкций против России, как, например, отключение SWIFT-кодов. Они не спешат выкладывать все козыри. На Западе есть понимание того, что только санкциями всех проблем не решишь. Мы это тоже должны понимать: санкции не приведут к капитуляции России, это, скорее, инструмент долгосрочного давления и сдерживания, чтобы не было более масштабной агрессии. Поэтому Запад осуществляет гибкое давление на Путина. Хотя, что интересно, они же применяют ассиметричные формы воздействия.

— Например?

— Ситуация с FIFA и проведением футбольного Чемпионата Мира в России. Возникновение этой темы — отобрать или не отобрать чемпионат — это тоже способ давления. Многие мои российские коллеги говорят, что для Путина это очень болезненная тема.

— Ну, в Кремле действительно на нее очень эмоционально отреагировали.

— Конечно. Но, заметьте, что вопрос до сих пор окончательно не решен.

— И при этом в России чуть ли не брыкаются при его обсуждении.

— Да. И то, что вопрос поставлен на повестку дня, это тоже давление. Путину угрожают не только экономическими санкциями, но и символическими вещами — лишить удовольствия принять чемпионат и, заодно, продемонстрировать, что ему могут наступить на пятки не только в плане санкций. Вслед за внешней агрессией Путин начал агрессию внутреннюю — против инакомыслия

— Почему Путин настолько болезненно реагирует на такие достаточно незначительные, казалось бы, вещи, как FIFA и футбол?

— Это естественно. С одной стороны, если бы он посыпал голову пеплом и сказал, что был неправ, признал ошибку — это было бы воспринято как проявление слабости. Поэтому вот это, как Вы сказали, брыкание Путина и его окружения — это, с одной стороны, естественная реакция обиды на незаслуженное (с их точки зрения) наказание. С другой — чисто функциональные действия. Такой политический режим, как российский и такие авторитарные лидеры, как Путин, не могут себе позволить показать слабость. Они должны демонстрировать силу постоянно. Российское общество ждет, что их лидер утрет нос американцам и покажет, что не боится их санкций. На силу и жесткость лидера есть внутренний запрос.

— Несмотря на иллюзорную законность его действий?

— В российском обществе нет полноценного запроса на законность. У нового среднего класса такой запрос есть. Но в целом в обществе хотят порядка и стабильности. И еще там есть запрос на империю — чтобы быть великими и всем угрожать. Путин это чувствует и пытается на это отвечать. Учитывая возрастание внутренних рисков и нарастание внутренних проблем, он также пытается усиливать давление против оппозиции. Фактически, Россия все больше становится авторитарным режимом. Репрессивная машина там уже оформляется и начинает работать. Вслед за внешней агрессией Путин начал агрессию внутреннюю — против инакомыслия.