Как не переводятся борцы с ошибками, так нет износу и тем, кто ищет в ошибках собственные закономерности. Эти закономерности не обязательно лингвистические, но обязательно — психологические.
И вот вам доказательство, проистекающее из некоторой вредности самой человеческой натуры. Не знаю, как это лучше назвать. Поиск правильного нового слова может показаться кому-нибудь подозрительным. Мало тебе словаря, дурачина! Поди почитай: не то что каждый день, каждый час твоей жизни на тебя будет вываливаться новое слово с таким букетом значений, что сдохнешь, надышавшись.
Вот, например, подполз к активному военно-политическому языку таинственный русско-греческий двутавр — технический термин для обозначения формы балки. В других языках он заменен куда более примитивными обозначениями. Чаще всего говорят о форме прописной латинской буквы I, изображающей нашу балку в разрезе. Но вот буквально в конце мая 2015 года оказалось, что форму двутавра имели поражающие элементы ракеты «Бук», которой был сбит малайзийский самолет над театром военных действий на востоке Донбасса.
Этот сугубо технический термин вырвался из уст одного из специалистов, чуть ли не самого посвященного в скорбные дела ракетостроения и амуниции. Слово это возымело, судя по реакции некоторых моих знакомых, прямо-таки волшебное действие. «Ну, раз был замешан двутавр, то все ясно! Двутавр меняет дело! Наконец-то прозвучало слово, которого ждали...»
Но живой язык устроен иначе, и мы, его так называемые носители, живем в, можно сказать, фатальной неполноте коммуникации. Не только с собой, но и с прошлым, и с настоящим, и с будущим.
Вот почему человеку свойственно восполнять эту неполноту. Иначе говоря, заниматься приращением нового знания. Чем люди отличаются от пчел и муравьев? Тем, что пчелы и муравьи всегда говорят одно и то же. А люди говорят новые вещи, даже сложенные из старых слов и знаков. Потому что способны, в отличие от вечных спутников человечества — насекомых, наделять старые слова новыми небывалыми значениями.
Вот почему даже самая сообразительная пчела, имея богатый набор знаков, не имеет языка. Но даже самый недалекий человек, знающий меньше знаков, чем иной муравей, все же имеет язык, с помощью которого может сказать миру что-то новое, свое, чего до него никто никогда не говорил.
А поскольку новое создается из перекомпоновки старого, то иной раз все словари бессильны. Очень часто новое рождается из соседства далековатых друг от друга языков. Например, при встрече еврейского, немецкого и славянских языков родилось чудо идиша. Из каких слов состоит лексикон этого язык, формально считающегося диалектом немецкого?
Он состоит не из слов, а из атмосферы между словами. Вот вам старый русский анекдот. Возвращается из Одессы в местечко выпускник ешивы Коган, впервые покидавший черту оседлости и услышавший, как говорят по-русски в большом русском городе. Всем интересно, что понял мудрый местечковый юноша о языке крупного университетского города.
— А ферюкте шпрахе ис а русише шпрахе! — начал он. «Русский язык — совершенно безумный».
— Вос же штейст ду? — говорят застывшему в позе изумления юноше. Говори! И вот он говорит.
— А баум ис акаце. Т. е., дерево — это акация, но одесская акация в исполнении Когана звучит как кошка — а каце, отсюда следующее звено в его доказательной цепи:
— А каце ис а кошка! (буквально: кошка — это окно!)
— Акошка ис а фенстер (буквально: окно — это лучший, изящнеший!), поэтому -
— А фенстер ис а лучче... (буквально: лучший, фейнстер, — тот, кто отправляет не всем известные сексуальные практики вроде минета или куннилингуса).
Цепочка тянется дальше и выдает, возможно, тайный источник знаний нашего Когана о русском языке.
— А лучче ис а Настя.
— А Настя ис а шикса (Настя — совсем не еврейская девушка).
— А ненастя ис а унветтер (А вот не Настя — это непогода).
Понятное дело, смешное рождается здесь из столкновения русского и немецкого языков на полпути следования каждого к идишу. Иностранное слово, которое залетело в твой язык в странной, смешной, вызывающей форме, называется ксенонимом. Слово-чужак, которое освоилось в твоем языке. Слово, которое пустило в нем корни.
И хотя любой язык состоит из ксенонимов, как мел из кальция, на узнавании таких слов построен эксцесс, языковая шутка. А когда человек говорит по-русски с акцентом, он легко превращает в ксеноним хорошо знакомое слово.
Но когда начинаешь показывать устройство такой шутки на конкретном примере, на самой такой шутке, обыгрывающей акцент или непонятливость, многим культурным людям это поперек шерсти.
Со мной как раз на днях такое случилось. В одной из таких шуток — бородатой, советского еще пошиба, — обыгрывается акцент. Изучающий русский язык дипломат сообщает, что за время пребывания в России познакомился с тремя значениями слова «посол» — «пряный посол», когда говорят о селедке, «чрезвычайный и полномочный посол», когда говорят о начальстве, и «посол в зопу», когда говорят о простом человеке.
Объяснить устройство такого анекдота иностранцу не так уж просто. Но почему же так уязвлены в лучших чувствах и некоторые носители языка?
Например, многие так называемые образованные люди в России не возмущаются вслух, когда их прекрасным языком злоупотребляют высокопоставленные лжецы и негодяи. Молча страдают носители языка.
Слезы великой миссии омывают их невинные души. А вот когда простой человек использует в речи сквернословие, они возвышают голос, вспоминают о моральной чистоте и духовности. Бандита, которого он боится, такой посол доброй воли оправдывает высшими государственными интересами. А тот, кого наш пурист не боится, тот, известное дело, покушается на святыни, и ему-то уж точно надобно указать на священные для всякого человека нормы.
Зачем «выражаться», спрашивают они, если можно было бы оставаться в рамках прекрасного и возвышенного? Разве сквернословие не оскверняет человека и общество, разве пошлость не опошляет личность самим фактом упоминания ея? В головах таких людей происходит что-то похожее на короткое замыкание.
Почему одни видят в таких шутках источник смеха, пусть горьковато-солоноватого, а другие — источник только горечи и тем самым оправдание морализаторства?
Как пел Высоцкий, «а ответ ужасно прост, и ответ — единственный».
Снявши голову, по волосам не плачут. Ты разрешил врать на твоем языке тому, кому подчинился, получай же и ответ.
Никто не обязан ни любить твой язык, ни говорить на нем так, как тебе любезно. Заслужи уважение. Не сумел — молчи, как и привык.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Многие так называемые образованные люди в России не возмущаются вслух, когда их прекрасным языком злоупотребляют высокопоставленные лжецы и негодяи. Молча страдают носители языка. Слезы великой миссии омывают их невинные души. А вот когда простой человек использует в речи сквернословие, они возвышают голос, вспоминают о моральной чистоте и духовности.
