Украина попала в поле зрения политизированных людей на Западе, в том числе и анархистов, во время протестов 2013-2014 гг. на Майдане: западные активисты чувствовали потребность дать политическую оценку происходящим в этой стране массовым низовым выступлениям. Многие из них для этого решились посетить эту неизвестную им ранее страну: Киев пережил волну «революционного туризма» в 2014 г.
Но все «туристы», имевшие отношение к анархическому движению, на киевских улицах практически на каждом шагу остро нуждались в комментариях со стороны местных товарищей: они не могли понять, почему красно-чёрный флаг может стоять в одном смысловом ряду со свастикой и кельтским крестом, что делает портрет Нестора Махно на палатке националистической группы, почему прохожие на улице могут с готовностью назвать себя анархистами, но при этом продолжить фразу призывом к построению моноэтнического государства. Анархическая идеология занимает особое место в комплексе представлений о мире среднестатистического жителя Украины.
В политическом мейнстриме и среди неполитизированных обывателей нередко можно услышать признания в симпатиях к анархизму и махновщине. При этом Махно воспринимается главным образом в духе советской кинопропаганды: как олицетворение дикой степной вольницы, хаоса и неповиновения центральной власти.
Советская пропаганда
Начать объяснение этой ситуации стоит, как это часто бывает, со времён СССР. Анархизм как политическое движение был, подобно другим левым оппозиционным течениям, истреблён большевиками ещё в 1920-е годы.
К хрущёвским временам — когда складывалась картина мира наиболее старых из ныне живущих украинцев — никаких анархистских организаций или кружков давно уже не существовало. А свои представления об анархизме жители страны Советов черпали из школьных курсов истории и обществоведения (упоминавших анархистов как наивных мелкобуржуазных путаников или злобных предателей рабочего дела) и из продукции советской культурной индустрии, прежде всего кинематографа.
Именно советское кино, а также литература, сформировали тот образ анархизма и анархистов, который лежит сегодня в основе современных массовых представлений в Украине. Образов на самом деле два. Первый — это дикий, необузданный и малограмотный полубандит-махновец, подверженный самым тёмным предрассудкам и исполненный жестокости. Чаще всего это крестьянин, не способный мыслить категориями, которые бы выходили дальше родного села; иногда — матрос, злоупотребляющий кокаином и оторвавшийся от своего класса.
Субъективно он может себя считать защитником интересов трудящихся, но на деле он обыкновенный криминальный элемент, чуждый созидательному труду и поэтому выступающий против большевиков. Социальная структура анархистских отрядов обычно изображалась жёстко авторитарной: циничному и расчётливому лидеру (Махно или безымянному условному атаману), живущему в роскоши, часто в обществе буржуазных женщин, подчинялись беззаветно преданные «батьке» глуповатые бойцы, а бунтовщиков усмиряли жестокие палачи из его окружения. Если речь шла о махновцах, иногда их изображали украинскими националистами, почти всегда — антисемитами.
Второй образ — анархист-интеллигент, наивный мечтатель, неприспособленный к жизни, оторванный от реального мира и мыслящий книжными догмами. Если первый анархист, в матросской тельняшке или крестьянской шапке, представлял угрозу, то второй, в широкополой шляпе и очках, был безобидным посмешищем. Однако при этом он всё же представлял «доброе» начало.
После 1991: казаки и полиция
В постсоветской Украине многие идеологические установки были развёрнуты на 180 градусов, без каких-либо попыток более глубокой переоценки: например, есть популярная история о том, как в начале 90-х кафедру научного коммунизма в Киевском университете переименовали в кафедру «научного национализма». Нечто похожее происходило и с анархизмом как новым общественным явлением, которое нужно было инкорпорировать в существующую картину мира, причём желательно в соответствии с националистическими устремлениями интеллигенции, занявшейся гуманитарной политикой молодого государства.
Логика была проста: наиболее известный украинский анархист, Нестор Махно, известен прежде всего тем, что воевал против большевиков. Кроме того, он был крестьянским лидером и выступал также против белогвардейских войск Деникина.
Эскиз декораций «Махно и махновцы» к спектаклю «Дума про Опанаса». © А. Черняк / VisualRIAN. Поскольку это происходило во время Гражданской войны (которая в новой историографии считалась освободительной борьбой украинской нации), то напрашивался вывод: Махно представлял одну из многих армий, воевавших в те годы за украинскую государственную независимость в том или ином варианте. В «народной историографии» закрепилось мнение о том, что Махно сражался за украинскую государственность вместе с предводителем Украинской народной республики Симоном Петлюрой (против которого он, на самом деле, воевал). Националистические писатели распространяют мифы о том, как жена Махно якобы самолично сшила для него жёлто-голубой национальный флаг.
Почему людям не бросается в глаза очевидное противоречие: анархист якобы боролся за государственность? Дело в том, что вся украинская патриотическая мифология в огромной мере построена на романтизированном образе Запорожской Сечи — квазигосударственного формирования казаков, существовавшего в центре Украины в 15-18 веках.
В отличие от большинства соседей, у Украины нет государства-предшественника, на которое можно было бы опереть национальный миф: Киевская Русь была уничтожена татарами в 13 веке, и с тех пор украинская территория находилась под властью Литвы, Польши, Крымского ханства и России. Поэтому казацкая военно-демократическая клерикальная республика была взята за образец и «прецедент» украинскими историками 19 века — тем более, что большинство из них, будучи социалистами, искренне симпатизировали архаичным демократическим порядкам Сечи, контрастировавшим с тогдашними монархиями.
Писатели и художники романтической школы тоже с большим энтузиазмом разрабатывали тему казаков. Поддержала эту традицию и советская историография, рассматривавшая Запорожскую Сечь как прогрессивное явление. В результате сложился мощный романтический национальный миф о предках — живших в дикой степи казаках, превыше всего ценивших свободу и независимость, не признававших никаких монархов и с оружием в руках воевавших против всех окружающих государств за украинскую нацию (стоит отметить, насколько этот миф отличается от российского, в котором казачество предстаёт сословием, наиболее верным российскому царю и старым порядкам).
Популярные представления о Махно с лёгкостью наложились на миф о казаках, и анархо-коммунист 20 века превратился в общественном сознании в продолжателя дела казацких атаманов 17 века, яростного защитника права крестьянской нации на собственную государственность. Популярные апокрифы о Махно — например, легендарная тачанка с надписью: «Бей красных, пока не побелеют; бей белых, пока не покраснеют», — подкрепляли такое представление. Таким образом, Махно представал наиболее близким к народу сторонником украинской государственности — не учёным социалистом-доктринёром из Центральной Рады, а человеком дела, готовым без лишних рассуждений с оружием в руках отстаивать якобы самоочевидные ценности и бороться против всех «политиков» непосредственно за «народ».
Помимо национализма, Махно приписали все те же негативные характеристики, которыми наделил его советский кинематограф, но уже со знаком «плюс». Антисемитизм махновцев, выдуманный советскими идеологами, на низовом уровне ставился им в заслугу; точно так же выдуманный антикоммунизм принимался за самоочевидную истину; авторитаризм и социальный консерватизм воспринимался как продолжение патриархальных военно-демократических порядков Запорожья; локальный патриотизм также стал добродетелью.
Следует учитывать и особенности социально-политического контекста постсоветской Украины: на протяжении последних 20 лет недоверие любой власти стало здесь практически основной национальной идеей. У всех президентов Украины после их избрания в считанные месяцы рейтинг падал до крайне низких отметок. Не доверяя никакой центральной власти, население мечтало о радикальной «антиполитической» силе, которая выступила бы против «системных» политиков и партий, обманывающих народ.
Это очень похоже на лозунги испанского движения 2011 г. за «реальную демократию прямо сейчас», с одним отличием: противоречивое советское прошлое не позволяло увидеть такую антиполитическую антисистемную силу в левых движениях, поэтому такие настроения работали на рост популярности воинственно настроенных националистов и антикоммунистов. Соответственно, и образ Махно, которому пришлось олицетворять эти чаяния, приобрёл дополнительный националистический окрас.
Ярким примером парадоксальной судьбы образа Махно в современной Украине является «Махно-Фест» — музыкально-художественный патриотический фестиваль, который с 2006 г. организовывался в Гуляйполе, родном селе Махно, при содействии бывшего министра внутренних дел (т. е. руководителя полиции) Юрия Луценко 24 августа, в главный государственный праздник — День независимости Украины. По словам организаторов, «чиновники празднуют в Киеве, а настоящие украинцы едут в Гуляйполе».
Более свежий пример — художники национал-патриотического направления, наиболее ярким представителем которых является Иван Семесюк. Описывая перманентное политическое противостояние между правыми и левыми украинскими художниками, одна из журналисток выразила это словами «конфликт между анархистами и леваками». Под «анархистами» она имела в виду именно Семесюка и других представителей его группы, активно эксплуатирующих образ Махно для трансляции правонационалистических посылов; тогда как «леваками» она назвала Никиту Кадана и других художников, исповедующих левые взгляды разной степени радикальности и лишённых патриотических сантиментов.
Вожди и традиции
Впрочем, она не единственный человек, отказывающийся считать анархистов левыми. Анархо-капиталисты, или либертарианцы — известное в западных странах течение, представители которого упорно именуют себя анархистами, а анархо-коммунистам, наоборот, отказывают в этом звании.
Большинство украинских либертарианцев — высокооплачиваемые квалифицированные рабочие (чаще всего из области IT), сторонящиеся любой организованной политической активности. Но есть в Украине и организованные анархо-капиталисты, которые, к тому же, не имеют ничего против государства или консервативных ценностей. Речь идёт о Союзе анархистов Украины — «первой в мире легальной партии анархистов», имеющей штаб-квартиру в Одессе. Эта партия выступает в защиту интересов бизнеса и против «пропаганды гомосексуализма», почитает Айн Рэнд и сотрудничает на выборах с разнообразными правыми политиками.
Отдельного упоминания заслуживает и ещё одна организация, которая удивила бы многих западных анархистов: Революционная конфедерация анархо-синдикалистов (РКАС им. Нестора Махно), действовавшая в Донецке.
Эта организация, основанная ещё в 1994 г., строилась вокруг своего бессменного лидера — любителя восточных боевых искусств, известного под псевдонимом «Самурай». Немногие в состоянии долгое время выдерживать армейскую дисциплину, культ физической силы, подчинение лидеру и почитание консервативных ценностей, принятые в этой организации, поэтому в РКАС сформировался специфический жизненный цикл: активисты бунтуют против руководства организации, выходят из неё в большом количестве, примыкают к другим инициативам или основывают свои собственные, после чего Самурай набирает новое поколение молодых анархистов, которые и составляют организацию вплоть до следующего раскола. Среди организаций, появившихся из таких расколов — израильское «Единство» и Международный союз анархистов (МСА), действовавший в разных регионах Украины. Впрочем, после Майдана ни о РКАСе, ни об МСА не было больше никаких новостей.
Наконец, учитывая общую популярность правых настроений в обществе, неудивительно, что в Украине (как и во многих других странах Восточной Европы) весьма распространён национал-анархизм: отрицание государства сочетается с приверженностью национализму разной степени радикальности — от любви к народным костюмам и традициям до отрицания прав мигрантов.
Анархизм как политическая философия не имеет ничего общего ни с принятием ценностей свободного рынка, ни с консервативными предрассудками, ни с национализмом, ни с авторитарной иерархической организационной структурой. Но все эти качества стали штампами, закреплёнными за анархистами в советской пропаганде — и спустя годы люди, разделяющие соответствующие ценности, удивительным образом самоидентифицируются как анархисты.
Красное и чёрное
Даже если принять неоднозначность образа Нестора Махно и самого понятия «анархизм» в Украине, остаётся вопрос относительно красно-чёрного флага: почему он ассоциируется здесь с ультраправыми, а не с ультралевыми? В Западной Европе сочетание красного и чёрного цветов по умолчанию интерпретируется как символика анархо-синдикалистов, объединивших коммунизм (красный цвет) с анархизмом (чёрный). Аналогичное понимание присутствует и в украинских левых субкультурах. Более того: иногда этот символизм интерпретируется слишком буквально, и возникают забавные споры насчёт того, какой цвет должен быть сверху: «красные под чёрными» или наоборот.
Но в мейнстримной культуре в Украине распространилась другая трактовка. Дело в том, что красно-чёрная цветовая гамма активно использовалась и фашистскими движениями в первой половине 20 века. В этой традиции красный и чёрный цвет символизируют идею «крови и почвы» — Blut und Boden из немецкого национал-романтизма. Неудивительно, что в начале 1940-х Организация украинских националистов (революционная) под руководством Степана Бандеры выбрала именно эти цвета для своего флага.
В 1990-х гг. красно-чёрный флаг стал «зонтичным» символом радикального национализма, эти цвета использовало множество праворадикальных организаций, считавших себя историческими преемниками Бандеры. После того, как на Майдане в 2013 г. был создан Правый Сектор, взявший себе эту символику и добившийся большой популярности, красно-чёрный флаг ещё сильнее закрепился в массовом сознании как флаг националистический. Тогда как об анархистской традиции его использования подавляющее большинство населения не знает.
Это постоянно приводит к различным комичным ситуациям на акциях, организованных анархистами — когда прохожие принимают их за националистов. Стараясь избежать путаницы, анархисты подчёркивают, что их флаг диагональный, а националистический — горизонтальный (хотя в истории были анархистские флаги, где эти цвета были расположены горизонтально друг над другом). Но и это далеко не всегда помогает. Борьба за символы, к сожалению, является немаловажным пунктом политической повестки дня украинских левых.
Знамя протеста
В отличие от стран Западной Европы, в Украине протестной идеологией молодёжи и студенчества по умолчанию является национализм, а не анархизм. В этом и сила, и слабость украинского анархизма: большинство «случайных людей», заинтересованных в хорошем времяпрепровождении, а не в серьёзной политике, идут всё же к правым, а не к анархистам. Но общая малочисленность и малоизвестность не позволяют анархистам стать заметной политической силой.
Большая часть «настоящих» анархистов в Украине являются субкультурными активистами, чей основной род деятельности — это сквоты, панк-концерты, раздача еды бездомным (Food Not Bombs) и т. д. Анархо-синдикалистов, которые бы ставили себе за основную цель организацию трудящихся на рабочих местах, очень мало, и они не могут похвастаться заметными успехами.
Надолго ли такое положение дел? Перспективы развития социального анархизма, который бы не изолировался от общества, а распространял своё влияние, однозначно связаны с установлением надёжного мира на востоке страны. До тех пор, пока продолжается война и напряжённость, говорить о развитии левого движения в Украине будет преждевременно: потенциальные анархо-активисты будут пополнять ряды патриотов или откажутся от активизма вообще, считая, что для него сейчас «не время».
