Легко могу представить, как воспримет новость о Нобелевской премии моя дочь, когда им в школе в Праге объявят новость: «Анна, писательница из твоей Беларуси получила Нобелевскую премию!» — «Да? Супер!» И точно так же награда будет воспринята в мире: получила премию писательница из Белоруссии.
Казалось бы, другого и быть не может: формально нобелевский лауреат принадлежит той страны, чей у него паспорт. Но здесь-то начинаются нюансы. Сама возможность присуждения Нобелевской премии писательнице из Белоруссиии, которая пишет по-русски, воспринимается неоднозначно.
В 1998 году в эфире Радио «Свабода» состоялась дискуссия на тему потенциального белорусского литературного Нобеля, процитирую два суждения.
Сергей Дубовец, белорусский журналист и издатель: «Лично я ничего не имею против Светланы Алексиевич. И если бы звезды легли для нее счастливо, следовало бы искренне порадоваться за писательницу, которая пишет по-русски. Но не «за» Белоруссию. Ведь, парадоксальным образом, такая премия могла бы стать последним гвоздем в гроб белорусского языка, который после такого признания русскоязычной литературы в Белоруссии вряд ли уже вернется к полноценному существованию в обществе. Возможно, он бы получил статус ирландкого языка, на котором еще разговаривают крестьяне в стране, где семеро англоязычных писателей носят звание лауреатов Нобеля».
Александр Лукашук, директор Белорусской службы Радио Свобода: «Нобелевская премия для Белоруссии — это как Чернобыль наоборот. Ее излучение проникло бы в жизнь нации на несколько поколений вперед и осветило бы несколько поколений назад. В этом свете открылась бы — и таким образом начала бы существовать — вся Белоруссия, и прошлая и будущая, для мира и для себя самой. Претворилась бы в жизнь метафора Янки Купалы про «пачэсны пасад мiж народамi» («достойное место среди народов). С Нобелевского пьедестала заговорила бы вся наша задушенная, замученная, расстрелянная в ХХ столетии литература и язык. Она бы воскресла как Христос после снятия с креста. То, что я сказал, — аргументы слабости. Внешнее признание, подтверждение важности существования, его ценности — оно для тех, кто сомневается в себе. Белорусы сомневаются. Для меня лично это был бы самый счастливый день в жизни. Только слабые знают, что такое победа».
Должен признаться, что долгое время я был солидарен с оценкой Сергея Дубовца, но недавно скорректировал мнение. Нет, я не могу применить фразу Александра Лукашука («Чернобыль наоборот») — именно к Светлане Алексиевич (впрочем, автор фразы и не имел в виду именно ее — напомню, что в 1998 году, когда записывалась беседа, среди наиболее вероятных белорусских писателей в качестве Нобелевских лауреатов называли Василя Быкова). Просто я убедился, что мы сильно преувеличиваем фактор иностранного признания, иностранного авторитета, вообще — иностранного влияния на внутреннюю жизнь Белоруссии. Преувеличиваем чаще всего в политике, но и в культуре — тоже.
Судьба Белоруссии, ее культуры, ее языка, как и прежде, будут зависеть в первую очередь от самих белорусов, от нашего самосознания, от нашей преданности и солидарности. А не от Нобелевского комитета Шведской академии наук.