Станут ли успехи Партии свободы началом пропутинского наступления в Европе?

«Теперь они должны будут с нами разговаривать. Больше нас игнорировать нельзя!» — Хайнц-Кристиан Штрахе, лидер праворадикальной австрийской Партии свободы (ПС), после успеха на местных выборах в Вене не скрывал торжества и откровенно издевался над двумя основными соперниками своей партии — социал-демократами и консерваторами. В течение двух последних недель правые радикалы показали отличные результаты на выборах в двух важных австрийских регионах — столице, Вене, и Верхней Австрии. В качестве одной из главных причин успеха ПС обозреватели называют испуг и неприятие, которое вызвал у части австрийцев недавний наплыв беженцев. Не исключено, что Австрия — это только начало, и «правый поворот» в Европе в ближайшие месяцы ускорится — не без моральной и политической поддержки Кремля.

Справедливости ради: и в Вене, и в Верхней Австрии правые радикалы не победили, а заняли второе место: в одном случае — после левых, в другом — после умеренных правых. Однако 30 с лишним процентов голосов, набранных ПС в обоих случаях, впечатляют: таких успехов Партия свободы не знала с конца 90-х когда под руководством своего наиболее успешного лидера Йорга Хайдера она набрала 27 процентов голосов на общенациональных выборах и на некоторое время вошла в правительственную коалицию. Что же происходит сейчас? Действительно ли Австрия — первая ласточка предстоящего резкого поправения европейской политической сцены, вызванного мигрантским кризисом? Комментирует австрийский политолог, профессор Центральноевропейского университета Антон Пелинка.  

​— Успех праворадикальной Партии свободы в двух австрийских регионах можно считать неожиданным?

— Нет, совсем нет. Партия свободы находится на подъеме, и уже не первый год. В свое время ее лидер Йорг Хайдер, ныне покойный, расколол эту партию, но с тех пор она вновь добилась довольно заметных успехов. Ожидались и нынешние положительные для ПС результаты. А в Вене эта партия, если сравнить ее результат с предвыборными прогнозами, можно сказать, даже недобрала немного голосов. Социал-демократы остались крупнейшей партией в Вене. Так что все зависит от того, что считать победой и что — поражением. Партия свободы добилась некоторых своих целей: ее позиции усилились. Но ей не удалось достичь главной цели: стать самой сильной партией в Вене, получив тем самым пост бургомистра.

— А каковы причины этого пусть относительного, но все же заметного успеха? Большинство наблюдателей рассматривают его как следствие нынешнего миграционного кризиса, затронувшего и Австрию.

— Этот кризис — одна из важных причин, но не единственная. Другая причина — рост безработицы и неспособность коалиционного правительства социал-демократов и консерваторов с ним справиться. Еще один важный момент, характерный для Австрии, — латентная ксенофобия. В отличие от Германии, — точнее говоря, от западных земель нынешней Германии, — у нас никогда не было того, что принято называть политкорректностью, в том числе и в том, что касается собственной истории. Немцы давно понимают, что для них ксенофобия неприемлема хотя бы потому, что Гитлер — это их прошлое, и не такое уж и далекое прошлое. Для Австрии такой стыд в отношении определенных глав своей истории не характерен. (В Московской декларации союзных держав 1943 года Австрия была признана «первой жертвой нацистской агрессии», несмотря на то, что ее присоединение к гитлеровской Германии в 1938 году произошло при поддержке значительной части населения — прим. ред.).

Поэтому ксенофобия в австрийском обществе как бы более приемлема. Я не говорю об открытом расизме, скорее о предрассудках, которые более остро выражены, чем в некоторых других западных странах. Но в общем и целом успех правых популистов — следствие того, что часть общества испытывает страх перед будущим, хотя причины этого страха могут быть разные. Это не только австрийская проблема, это характерно сейчас для всей Европы: уже ясно, что следующее поколение, впервые в истории ЕС, не будет иметь такого уровня жизни, благосостояния, социальных гарантий, как предыдущее.

— То есть по своим взглядам нынешняя Австрия скорее ближе к своим восточным соседям вроде Чехии и Венгрии, крайне негативно отреагировавшим на приток мигрантов, чем к более «гостеприимным» странам Западной Европы?

— Да, в каком-то смысле. Тут нашу ситуацию можно еще сравнить с востоком Германии, где настроения людей более консервативны, где сильнее ксенофобия, и эта картина отличается от западной части страны. Но и в Австрии все неоднозначно: когда начался нынешний приток беженцев, в сентябре со стороны Венгрии, тысячи австрийцев их приветствовали, помогали, участвовали в акциях солидарности. Их принимали в Австрии куда лучше, чем в Венгрии. Но в целом австрийское общество поляризовано по этому вопросу. И тут есть определенное сходство с Венгрией, Чехией, Словакией, Польшей, где тоже нет действительно массовой солидарности с беженцами.

— Это значит, что нынешний «поворот направо» в австрийской политике будет продолжаться?

— Если говорить о феномене Партии свободы, то, скорее всего, да. Она отбирает голоса у умеренных правых, у консервативной Народной партии, которая была главным проигравшим на этих региональных выборах. Вот именно это смещение предпочтений избирателей на правом фланге от умеренных к радикалам, я думаю, будет продолжаться. Но если не произойдет чего-то совсем неожиданного, то абсолютного или даже подавляющего большинства у ПС не будет. Они могут набрать 30-35 процентов голосов, но вряд ли 45-50 процентов. Какой-то резерв для роста у них, правда, еще есть, за счет страха части общества перед мигрантами, а также евроскептицизма — важной части программы правых популистов. В этом смысле их ситуация схожа с нынешним положением Национального фронта Марин Ле Пен во Франции.

— Я как раз хотел спросить: Австрия — это часть общеевропейского «правого поворота», и какую роль тут играет мигрантский кризис?

— Да, этот процесс уже начался. Посмотрите на рейтинги той же Ле Пен — она на первом месте по популярности среди французских политиков, претендующих на президентское кресло, а Национальный фронт, по некоторым опросам, — самая популярная партия Франции, хоть и с небольшим отрывом от соперников. Но это не «старомодный» правый экстремизм фашистского типа. Это новый тип популизма. И Марин Ле Пен, и Хайнц-Кристиан Штрахе заявляют, что как раз они и защищают ценности либеральной демократии, например, права человека и гражданские свободы. Против кого? Против исламских иммигрантов и бюрократического Евросоюза. Так что правые популисты в наши дни в Европе стали «либеральными демократами». Но я бы взял эти слова в кавычки — я сам не убежден в том, что эти люди в действительности демократами являются.

— Владимира Путина сложно назвать приверженцем либеральной демократии, но вот в плане антиевропейской направленности, враждебности интеграционному проекту Евросоюза его интересы вполне пересекаются с интересами европейских правых популистов, со многими из которых Кремль уже установил тесные связи...

— Именно. Партия свободы, скажем, сейчас весьма пророссийская. Несколько месяцев назад они посылали делегацию в Чечню. Она вернулась оттуда и заявила следующее: Чечня — мирная, благополучная территория, ее ни в коей мере нельзя рассматривать как жертву российского империализма, там все спокойно, а потому и каких-либо беженцев из Чечни принимать не стоит. А перед выборами в Вене кандидаты от ПС высказывались за строительство забора против беженцев на австрийских границах — по венгерскому образцу. Но, в отличие от Венгрии, Австрия находится посреди ЕС, у нее нет внешней границы, а забор на нашей границе со Словенией или той же Венгрией был бы прямым нарушением Шенгенского соглашения. Правые популисты намеренно подрывают общеевропейские соглашения, и тут они действительно заодно с Путиным, который, как известно, любит противопоставлять одни страны другим в своих интересах. Они нашли друг друга: правые радикалы Европы ведут игру с Путиным, направленную на подрыв Евросоюза.

— Какие тут возможны контрмеры?

— В общем и целом понятно, что следует придать ЕС больше полномочий за счет национальных государств. Миграционный кризис отдельные государства решать поодиночке не в состоянии. А Евросоюзу в целоми это вполне по силам — например, усиление пограничного контроля по внешнему периметру ЕС. Должны быть также общие стандарты. Сейчас в Швеции принимают до 80 процентов лиц, ищущих убежища в этой стране, а в Венгрии — 5 процентов. Отсюда масса сложностей. Нужны единые европейские стандарты. Но на практике до этого еще далеко. Центральноевропейские страны, как известно, решительно против этого — отсюда их сопротивление мигрантским квотам.  

— То есть это предмет упорной политической борьбы, которая затянется надолго?

— Да, будет борьба, и она будет долгой. Относительно ее исхода я не являюсь пессимистом, потому что ЕС уже принес входящим в него странам массу выгод, прежде всего экономических. И даже правые популисты вряд ли пойдут в своих разрушительных действиях против Евросоюза слишком далеко. Они могут разыгрывать антимигрантскую карту, подстегивать исламофобию, но как только дело дойдет до самих основ европейского проекта,им ничего не останется, как дать задний ход. Свобода передвижения, свобода выбора работы в любой стране ЕС без специального разрешения — всем этим европейцы уже пользуются, и отказ от этого означал бы проблемы для самих тех стран, чьи интересы правые популисты вроде бы защищают. В общем, защитить Евросоюз от дезинтеграции удастся, но вот удастся ли его сместить в сторону необходимой большей интеграции — большой вопрос. В ближайшем будущем это вряд ли произойдет. Нас ждет время долгого и непростого «перетягивания каната». Будущее, как мне кажется, не столь мрачно, но его нельзя назвать и блестящим.