— Сегодня медиа-пространство напоминает вторую половину 30-х годов прошлого века, когда в прессе ситуация характеризовалась как предвоенная, и все стороны обвиняли друг друга в «разжигании войны». Мы знаем, к чему это привело тогда. Находимся ли мы сегодня в похожей ситуации?
— Могу сказать, где мы не находимся. Мы не находимся там, где, как мы думали, оказались в 90-е годы. Эту ситуацию один из экспертов охарактеризовал, как постисторическую нирвану, в которой Центральная и Восточная Европа никогда не пребывали. А именно: страны этого региона обрели независимость; им никто не угрожает; есть ЕС, есть Россия, которая стала «нормальной»; и мы пришли к конечному пункту, за которым история для нас закончилась. Немного в другом разрезе, чем думал Фрэнсис Фукуяма. События последнего года напомнили, что мы не пришли к нирване конца истории. У нас по-прежнему сосед, у которого есть определенные амбиции, и который говорит: вы получили независимость в тот момент, когда мы были слабы, а теперь мы стали сильнее и имеем право кое-что вернуть.
— Главную роль в формировании общественного мнения играет телевизор, а в России телевидение почти полностью контролируется государством. Российские телеканалы занимаются созданием крайне воинственного настроя. Сейчас формирование агрессивно настроенного общества ведется целенаправленно. Какова цель, к которой подготавливается общество? Вряд ли разжигание воинственности происходит просто так.
— Путин хорошо понимает значение СМИ в формировании мировоззрения. Мне кажется, для Путина были травматическими 2011-2012 годы, когда оказалось, что его возвращение ожидалось вовсе не так сильно, а в Санкт-Петербурге и Москве его сторонников менее 50%. В 2012 году, перед Путиным, когда он повторно стал президентом, встал вопрос: что дальше? Общество достигло определенного уровня благосостояния и хотело чего-то большего— больше свободы, демократии, новых личностей в политике, потому что старые надоели, и у Путина возникли серьезные опасения, сможет ли он дотянуть до 2024 года? Патриотизм— отличный эмоциональный раздражитель. Другой раздражитель — страх, и они сочетаются. Появился рассказ о том, что есть те, кто пытается навязать России свой порядок. Это американцы, которые создали однополярный мир, а мы — российская нация — это не примем. Путин нашел эту карту патриотизма, национальной гордости, которая оказалась привлекательнее, чем демократия. СМИ сыграли самую важную роль в разыгрывании этой карты, они подготовили почву для Крыма, Украины, Сирии.
— Патриотизм— это, как печь, в которую постоянно надо подбрасывать дрова. Вы упомянули Крым, Украину, Сирию, но до 2024 года еще далеко. Что последует?
— Путин вместе с медиа-пространством загнал себя туда, откуда совсем нелегко выбраться. Путин создал себе имидж человека действия. В ситуации, когда экономика не демонстрирует признаков улучшения, он должен будет доказать способность защищать свои интересы. Путин всегда находит виноватых и в «унижении» государства (что постоянно акцентируется), и в экономических неурядицах. Виноваты Запад и США, которые навязали свой геополитический порядок. И это наводит на мысль, что Сирия во всем этом не последний рассказ. Кто будет следующим? Кандидатов несколько, но, что касается намеченных Путиным максимальных целей, то он должен бросить вызов не, скажем, Белоруссии или Казахстану, а там, где 5-й параграф НАТО может не сработать. Если 5-й параграф не сработает в Балтии, то Путин достигнет своей максимальной цели, потому что бросит вызов тому, против кого все время борется. Против одностороннего мирового порядка, навязанного американцами и их союзниками. Если Путин хочет этого, то он должен бросить вызов именно государствам Балтии. Определенные риски для нас есть.
Необходимо признать, что только в 2014 году, мы, наконец, вступили в НАТО — здесь появилась живая сила альянса. Это немаловажный элемент. Сдерживание — это не только построение линии Мажино и как можно больше танков, но и укрепление понимания, что конфликт здесь станет конфликтом со всеми странами Запада. Несмотря на то, что я достаточно уверен в 5-м параграфе НАТО, он имеет свои ограничения. Не зря на них указал посол США в НАТО, который сказал: если НАТО не будет действовать (значит, он допускает, что альянс не будет действовать), то будут действовать США. При достаточно объективном взгляде: мы говорим НАТО, а подразумеваем США.
— Является ли политика Запада в настоящее время достаточно твердой, чтобы у Путина не было оснований даже рассматривать такие сценарии с учетом высокой степени рисков?
— Если оглянемся назад, оценивая солидарность НАТО и наши собственные силы, то можно констатировать: насколько уязвимыми мы были в начале 2014 года. Здесь практически не было сил НАТО, и мы были почти совсем беззащитны. Можно спорить о том, насколько сейчас ситуация улучшилась. Прежде чем ответить на вопрос о твердости Запада, напомню: еще в 2014 году некоторые российские военные говорили, что надо идти до Киева. Прикрепить к российским танкам флаги России, занять Киев и установить там такую власть, которая нам нужна, чтобы не повторить «ошибку» с Грузией. Тогда танки остановились у Тбилиси в надежде, что власть Саакашвили после поражения утратит доверие и падет. Этого не произошло, и российские танки на Киев на направились. Это свидетельствует о том, что Россия все-таки не готова к открытой конфронтации с Западом. Она готова идти до какой-то обозначенной ею самой границы.
Опросы общественного мнения показывают, что россияне готовы говорить о возможном конфликте с США, но не готовы к реальным военным действиям с реальными жертвами. Ура-патриотизм обострен и превалирует мысль: ну, теперь мы всем покажем, все нас будут бояться, и единственные друзья России— ее армия и флот. Что касается будущего, риски существуют, но, похоже, Путин готов идти туда, где образуется вакуум, где можно действовать, не наталкиваясь на настоящее сопротивление. Так было в Крыму, но, как только в Донбассе было оказано сопротивление, появились ограничения в действиях. Оптимизм вселяет то, что Путин готов просчитывать свои действия до определенных лимитов.
(Публикуется в сокращении).