Рассказ австрийского кинорежиссера, приютившей беженцев из Афганистана и Сирии.

Жительница Вены, режиссер-документалист Ина Ивансяну несколько лет назад приняла в свою семью двух беженцев — юношу из Афганистана и женщину из Сирии. В Европе поселить беженца в свою квартиру — частая практика. О своем опыте Ина Ивансяну рассказала Радио Свобода.

— Два года назад позвонил друг и сказал: мы пытаемся помогать группе беженцев в Вене. Есть парень, симпатичный, дружелюбный, интеллигентный и очень чувствительный — по-моему, он страдает. Ему нужно душевное тепло и эмоциональная поддержка. Проще говоря — ему нужны близкие.

— Звучит обязывающе — стать близким чужому.

— Будешь думать слишком много — никогда не решишься на поступок. Мы не думали. Решили посмотреть, что будет. Нельзя всегда представлять плохой исход, по-моему это неправильное отношение к жизни. Сначала мы предложили ему пожить в нашей квартире месяц. Это достаточный срок, чтобы посмотреть, сможем ли мы выносить друг друга. Мне сорок три, моему партнеру столько же, одной нашей дочери 14, другой 7. Молодому человеку из Афганистана — 27. Через месяц тему просто не подняли: парень оказался милым, чудесным и вежливым. Стал нашим младшим братом. Уже два года как он живет в одной из наших гостевых комнат. У нас огромная квартира, и мы нисколько не чувствуем себя стесненными. Самая большая проблема для беженцев — жилье. С едой проблем не возникает: ее несложно найти. Доктора тоже находятся. А вот с жильем — вопрос. Особенно для парня. В лагерях для беженцев чаще находят места для женщин, детей и стариков. Если ты прибыл в Австрию без документов и просишь убежища, потому что в твоей стране война, террор или политические проблемы, суд рассмотрит твое дело. На период рассмотрения тебе предоставят крышу над головой, еду и даже небольшую сумму денег (которой, естественно, не хватит, чтобы снять жилье). Лагеря беженцев  переполнены. В них очень сложно жить. Человек постоянно находится в комнате с десятью другими людьми. Для женщин это и вовсе небезопасно. Лагеря беженцев обычно находятся в горах, в маленьких деревнях. Я часто думала, как в принципе можно начать новую жизнь, если ты живешь в изолированном лагере, в маленькой деревушке? Это невозможно. То есть спасибо, что государство создает такие приюты. Но человеку нужно каким-то образом контактировать с австрийцами. Заговорить по-немецки. Беженцы обычно не интегрируются, поскольку общаются исключительно с другими беженцами — по-английски или на своих языках. Возникает изоляция. Но если ты начинаешь общаться с местными, твоя жизнь в стране может сложиться.

— Почему молодой человек сбежал из Афганистана?

— Он был влюблен в девушку, она отвечала ему взаимностью, они пришли к родителям, но родители сказали, что в традиционной семье решать будут они, и девушка сосватана. Жениху было около шестидесяти пяти. Накануне свадьбы она покончила жизнь самоубийством. На следующий день парень уехал из страны.

— Как он бежал?

— Я не могу тебе этого рассказывать. Вопрос статуса очень деликатный, мы боимся им навредить. Мы также не будем называть его имя из страха навредить ему.

— Он когда-нибудь от вас уедет? У него есть шанс снять собственное жилье? Или платить вам за жилье?

— Сейчас мы нашли ему работу. Он очень много и тяжело работает. Разносит газеты с 4 до 7 утра.  Днем и до вечера убирает в домах наших друзей. У него появились свои деньги, что очень здорово. Но он отправляет их в Афганистан, своим родителям и сестре. Про плату за жилье мы никогда не заикались. Ему платят очень мало. Даже если он будет работать вообще без сна, то вряд ли сможет заработать больше 800 евро. Снять самую скромную комнату в Вене стоит 400 евро.

— А как на него реагировали твои близкие? Дочка?

— Когда он появился у нас, дочке было пять. Сначала ей не понравилось, что у нас поселился кто-то, о ком мы тоже заботимся. Он не говорил по-немецки, ей было странно. Но через месяц она уже привыкла к нему. Сейчас они друзья, иногда ходят вместе в кино.

— В квартире твоего брата живет женщина из Сирии...

— Сначала он разрешил ей поспать в его машине. Потом понял, что не может оставить на улице. Привел домой. Так она стала жить с нами. Теперь у нас очень большая семья. Эта женщина из маленького городка. Ее муж и дочь погибли. У нее ничего не осталось и она решила бежать. Когда мы взглянули на ее ноги, то ужаснулись. Там не было живого места. Она рассказывала, что в пути ничего не чувствовала: только останавливаясь, вдруг понимала, как болят ноги. Я скажу так: у нас не было другого выбора, кроме как взять эту ответственность на себя. И это оказалось не обузой, а большой радостью.

— А какой была бы судьба женщины, не вмешайтесь в нее вы с братом?

— Без нас ее отправили бы в Трайскирхен, самый большой лагерь беженцев возле Вены. Сначала туда все попадают. Потом людей рассылают в разные места в Австрии. Трайскирхен сегодня переполнен. Ей пришлось бы спать на полу или на улице. На прошлой неделе — я видела в новостях — семьи спали на тротуаре перед входом — в лагерях не было мест. Сегодня у нас нет развитой инфраструктуры, чтобы принять стольких людей. Она должна появиться. Но вы же понимаете, что бюрократия — это всегда очень медленно. В общем, женщина была бы вынуждена жить в отвратительных условиях. Потом, с группой других беженцев, ее, вероятнее всего, отправили бы в деревню. Там, в крошечном городке, в лагере, в изоляции она дожидалась бы решения по предоставлению убежища. Процесс обычно длится от года и больше.

— Людям в лагерях предоставляют работу?

— Нет. Если ты получаешь убежище, то выделяется некоторая сумма денег на жизнь, плюс бесплатное обучение немецкому. Если отказывают — нужно покинуть страну. Убежище, в итоге, получают единицы.

— Почему людям отказывают?

— Такова политика многих европейских стран. Если кто-то из офицеров не поверит твоей истории — у тебя ничего не получится.

— Совсем недавно беженцы стали массово прибывать в Европу. Расскажи об этих событиях как очевидец.

— Два с половиной месяца назад две огромные группы беженцев стали переходить венгерско-австрийскую границу. Этого никогда не происходило прежде: сотни людей шли в страну пешком! Мы сидели и смотрели телевизор, как люди идут по хайвею. Некоторые были в инвалидных колясках, другие с детьми на руках. Дети постарше шли сами, под дождем. У них вообще ничего не было. В Венгрии перекрыли дорожное движение, разрешив им пройти. Венгры стали выходить на шоссе и нести, что у кого было, — обувь, воду. Мы понимали: ночью все эти люди пересекут нашу границу. Тысячи людей, идущих пешком под дождем. Мы бросились обзванивать знакомых и собирать одеяла и одежду. Мы не были уверены, что наше правительство сможет быстро отреагировать. Более того, мы не понимали, как оно будет реагировать: им помогут или остановят? Разрешат пересечь границу?

— Это было организованное движение?

— Нет, частные инициативы. Брат в полночь поехал к границе на машине, груженной одеялами: в этот момент через границу пошли люди. Нужно отдать должное властям: беженцам разрешили перейти границу. И сразу стали заниматься организацией помощи на официальном уровне. Но в самые первые часы помогали исключительно жители. Мой брат и племянник провели с ними всю ночь, раздавая еду и заваривая им чай. Утром прибыли государственные автобусы, чтобы отвести беженцев в Вену. На следующий день стало понятно, что беженцы толпами прибывают на вокзалы. Было совсем непонятно, что с ними делать. На вокзалы пришло уже несколько тысяч венцев: несли еду, зубные пасты, щетки. Так мы живем уже два с половиной месяца.

— Очевидно, что с появлением беженцев жизнь благополучных, буржуазных венцев полностью поменялась.

— Безусловно, поменялась.

— У австрийцев в целом какое отношение к беженцам? Знаю, что у венгров оно не очень хорошее.

— Определенно лучше, чем в Венгрии, — думаю, из-за того, что у нас люди живут лучше, уровень жизни выше. Австрия — стабильная страна, со стабильной экономикой. Поэтому у представителей среднего класса вроде меня не возникает сомнений в том, что нужно проявлять солидарность. Мы ведь можем оказаться в той же самой ситуации, это ведь просто совпадение, что война сейчас в Сирии, а не в Австрии: если беда когда-нибудь случится со мной, надеюсь, мне тоже помогут. Очень простая идея. Однако у людей с низкими доходами есть страх. Они боятся, что беженцы отберут у них работу — что очень даже вероятно. Беженцы ведь готовы работать за меньшие деньги и усерднее. Эти страхи владеют людьми, у которых не все складывается в жизни: конечно, им труднее приветствовать толпы беженцев. Так что у нас есть два разных отношения.

— В Германии я только что видела две демонстрации. Одна, немногочисленная — против беженцев, и другая, с толпами, за них. В Австрии люди выходят на демонстрации?

— В Вене только что был огромный марш. Вышло 120 тысяч человек. Под лозунгом «мы понимаем, почему вы уехали, и готовы принимать вас в нашем благополучном обществе». 120 тысяч — огромное количество для Вены. У нас обычно не бывает таких демонстраций, поэтому это было что-то невероятное.

— Ты тоже выходила?

— Конечно. Настроение было праздничным. Волонтерам тоже важно видеть, что большинство их поддерживает, что мы не боремся с общественным мнением, не идем против течения, что это общий порыв. Сирийская женщина, живущая с нами, вышла на сцену и говорила перед 120 тысячами. Коротко, но это была очень трогательная речь. И 120 тысяч венцев кричали ей хором: «Добро пожаловать!» Это был удивительный момент.

— Я снова возвращаюсь к теме ответственности. Насколько я понимаю, это немолодая женщина. У нее могут быть проблемы со здоровьем. И вы взяли на себя эту заботу.

— У нас куча друзей. Кто-то ходит с ней к одному врачу, кто-то к другому. Одной мне, конечно, было бы тяжело: мы все работаем, у нас у всех семьи. Организовать более-менее нормальную жизнь беженцу — не самая простая задача. Нужно устроить его на курсы немецкого. Нужно найти работу. Нужно лечить. Нужно наблюдать за его психологическим состоянием. Мы стараемся все время брать ее с нами везде, чтобы она встречала как можно больше людей и заводила знакомства.

— У нее уже есть свои друзья?

— Процесс происходит очень медленно, но он  потихоньку начинается. Уже есть люди, которым она может позвонить.

— Они общаются с другими беженцами?

— Да, разумеется. Особенно на уроках немецкого. Но им особенно важно интегрироваться. Новые связи в месте, где ты собираешься жить, очень важны.

— Ты говоришь: мы теперь одна семья. Ты правда так чувствуешь?

— Ну, да, они оба — и сирийская женщина, и афганец — уже наши. Нам с ними хорошо. Мы ценим этот опыт. Это важно — пожить рядом с представителем другой культуры. В общем, нам комфортно вместе, и мы благодарны судьбе за них.

— В твоей жизни что-то кардинально изменилось с их появлением?

— Я всю жизнь жила очень стабильной, благополучной жизнью без реальных проблем. Когда ты поживешь рядом с такими людьми, то поймешь, насколько смешно то, о чем ты беспокоилась прежде, из-за чего расстраивалась.

— И ты готова к тому, что их пребывание продлится долго? Возможно, они останутся насовсем?

— Возможно. Они точно будут жить у нас до тех пор, пока им будет необходимо. Но здесь нельзя ничего предвидеть. Мы не знаем, разрешат ли женщине из Сирии остаться в Австрии — у нее пока нет статуса. Если статус подтвердят — одна история, а если нет, ей придется уехать в любом случае.

— Ей могут отказать?

— Конечно.

— И что дальше?

— Это плохо для беженца — иметь отказ страны Евросоюза. Я, впрочем, не судебный эксперт по делам беженцев. Знаю, что если тебе откажут, ты можешь подать апелляцию, и суд рассмотрит твое дело повторно. Но если снова отказ — ты возвращаешься обратно.

— Есть ли статистка, скольким отказывают, скольких принимают?

— Это слишком новая для нас ситуация. Никто сегодня не знает, какой будут политика австрийских властей в отношении беженцев. Будут ли им разрешать оставаться или будут отказывать. Если про Германию известно, что это страна людей с широкими взглядами и гуманной политикой в отношении беженцев, особенно сирийцев, то Австрия еще никак не зарекомендовала себя в этом вопросе.

— У вас много знакомых, поселивших к себе беженцев?

— Да, есть. Одни мои друзья каждый вечер приезжают на вокзал, берут самых уставших и оставляют у себя на несколько ночей. Потом следующих. В их квартире что-то вроде бесплатной гостиницы. Не у всех есть лишние комнаты. Те, у кого нет, приходят на вокзалы с едой. Кто-то покупает беженцам железнодорожные билеты. Кто-то отводит к доктору. Один мой друг дает им уроки немецкого. Но так или иначе жизнь города сегодня вовлечена в ситуацию с беженцами. Я бы сказала, у нас нет выбора. Мы, венцы, находимся под давлением: в наш город едут люди, которым некуда идти. И мы, как можем, решаем насущные проблемы.

— Я часто думаю о тех, кто высказывается против беженцев.

— Это обычно самая незащищенная часть общества. Они плохо образованы и сильно напуганы. Я бы сказала, их треть населения Австрии.

— Уже случались проявления агрессии в отношении беженцев?

— Я слышала о таких проявлениях в Германии. Там несколько раз поджигали лагеря беженцев. В Австрии, слава богу, пока не было ни одного случая.

— Ты осуждаешь таких людей? Я вот ничего не могу с собой поделать — я перестаю с ними общаться. Что самое удивительное: я видела много русских, недавних эмигрантов, выступающих против беженцев.

— Я тебя понимаю, но судить других легко. Я стараюсь не судить. По-моему, это неправильный способ отношения к проблеме. Нужно присмотреться к реальности этих людей, попробовать понять, почему они так напуганы. Что боятся потерять. Может быть, у них включается инстинкт выживания? Может, начинается соревнование, где бедный против беднейшего? Мне кажется, этим людям самим очень неприятно. Возможно, нужно просто показать таким людям, что о них тоже заботятся? Что их тоже принимают? Возможно, те русские, которых ты встречала, тоже чувствуют себя отвергнутыми, не влившимися в европейское общество, непринятыми, чужими? Единственная причина ненависти к беженцам — в собственном неблагополучии. Мне жаль этих людей. Если ты ненавидишь самых несчастных, насколько же несчастен ты должен быть сам.

— Получается, только благополучные могут позволить себе добрыми?

— Благополучные не в материальном смысле. Я совсем не богатый и даже не состоятельный человек. Но я внутренне чувствую себя защищенной. Я здесь родилась, у меня австрийский паспорт, своя большая квартира. Мой банковский счет почти пустой: но у меня нет проблем с состраданием, потому что это не вопрос денег. Я чувствую себя защищенной. Наверное, эти твои русские не чувствуют. А дальше всегда найдется политик, который будет манипулировать страхами и комплексами. Который объяснит, кто враг, ведь так легко найти причину проблем в другом. Политики — вот кого я по-настоящему осуждаю. А люди, чувствами которых манипулируют, не виноваты.

— Для России это очень непривычная ситуация. Беженцы не бегут в Россию.

— Разумеется, это не самая благополучная страна. Впрочем, я знаю, у вас есть мигранты. Таджики. Москвич не поделится своей квартирой с таджиком, которому негде жить? Почему ты смеешься?

–​ Последний вопрос. Тема беженцев — одна из самых важных в документальном кино. Мы вместе видели очень сильный фильм сербского режиссера Желимира Жильника Logbook_Serbistan о беженцах в Сербии. Еще один, «Лампедуза зимой», австрийца Якоба Броссмана. А ты собираешься делать кино о беженцах?

— Знаешь, вчера в самолете я думала о том, что хочу снять фильм о тех, кто против беженцев. Посмотреть на этих людей поближе. Познакомить их с моей сирийской женщиной и моим афганцем. Записать их разговоры. Вот что мне интересно. Все фильмы, которые есть сегодня, — о хороших и плохих. Я бы хотела сделать что-то о тех, кого считают плохими, но без осуждения, а с попыткой понять.