Теракты играют на руку ультраправым европейским партиям, призывающим бороться с «исламизацией». Если либералы не предложат свой вариант выхода из кризиса, они рискуют окончательно проиграть.

«Это война. Вот и все», — написал в «Твиттере» Герт Вилдерс (Geert Wilders), лидер голландской Партии свободы, когда стало известно о зверствах исламистских террористов в Париже. Как и прочие ультраправые популисты, он давно предупреждал об «исламской угрозе» и «исламизации» Европы. После терактов 11 сентября о «Еврабии» заговорили не только правые радикалы, но и некоторые представители политического мейнстрима. Эта теория возникла задолго до появления «Исламского государства Ирака и Леванта» (ИГИЛ) и наплыва беженцев, однако последние события сильно расширили аудиторию, которая к ней прислушивается.

Правые предполагают, что существует заговор, ставящий целью «исламизацию Европы» с помощью террора, миграции и непропорционально высокой рождаемости в семьях европейских мусульман. Они считают, что политический истеблишмент в лучшем случае слишком слаб, а в худшем — содействует заговору, безоговорочно поддерживая мультикультурализм и насаждая политическую корректность. Европа, по мнению Вилдерса и его единомышленников, сейчас борется за свое культурное и этническое выживание. Парижские события воспринимаются в рамках этой теории как очередное доказательство правоты конспирологов.

Разумеется, большинство европейских мусульман в открытую отвергают фанатизм и насилие, и это указывает на очевидную ошибочность теорий заговора. Однако теперь либералы больше не могут игнорировать идеи правых как маргинальное явление. Судя по результатам опросов, если бы в Нидерландах завтра прошли выборы, Видлерс и его партия получили бы больше парламентских мест, чем вся нынешняя правящая коалиция. В Австрии Партия свободы, утверждающая, что «исламизация» угрожает «христианской культуре Запада», тоже занимает первое место — ее поддерживают более 30% избирателей. В Швейцарии Швейцарская народная партия, выступающая против распространения ислама, недавно получила рекордный для праворадикальной партии процент голосов за всю послевоенную историю Европы. В Швеции, исходно крайне либерально относившейся к беженцам, за последние 12 месяцев поддержка ультраправой партии «Шведские демократы» возросла более чем в два раза и превысила 25%. Во Франции еще до парижских терактов Марин Ле Пен (Marine Le Pen) и ее Национальный фронт ожидали большого успеха на предстоящих в следующем месяце региональных выборах и всерьез рассчитывали на победу на президентских выборах 2017 года. Популярность правой идеологии заметна не только по опросам и результатам голосований — на нее также указывает появление «контрджихадистских» организаций вроде германской ПЕГИДА.

Безусловно, идеи о несовместимости ислама с западными ценностями и неспособности слабых европейских лидеров противостоять «исламской угрозе» — не единственная причина популярности правых партий. Однако упор все чаще делается именно на эту тему. И либералы, судя по всему, проигрывают борьбу. К сожалению, прогрессивным силам, всегда было проще с тревогой рассуждать об усилении праворадикальных организаций, чем всерьез анализировать причины их привлекательности для избирателей и выдвигать альтернативы.

Праворадикалы усиливают позиции по всей Европе, потому что они давно осознали: миграция, беженцы и ислам тревожат общество не только потому, что европейцы опасаются лишней нагрузки на социальное государство, но и потому, что они чувствуют угрозу своей культурной безопасности, своим ценностям и своему образу жизни. Играя на этих культурных страхах, какими бы неопределенными и абстрактными они ни были, люди вроде Вилдерса и Ле Пен находят поддержку у избирателей с определенным набором ценностей. Дело в том, что в Европе сейчас заметен четкий ценностный водораздел между либеральными прогрессистами, выступающими за социальные перемены, космополитизм и открытость — и при этом не терпящими инакомыслия, — и культурными консерваторами, которые чувствуют, что перемены несут им угрозу, держатся за свои групповые ценности и не уверены в том, что ислам может сочетаться с такими аспектами демократического общества, как свобода слова или равенство полов.

Либеральный мейнстрим никогда всерьез не спорил с противниками. Обычно его представители просто затыкали критикам рты, называя их фашистами и расистами, и продолжали прежнюю политику. Между тем, хотя праворадикалы, безусловно, ошибаются, у них есть свои четкие представления о том, что пошло не так, и что следует делать. Они быстро реагируют на события, вплетая новости об иммигрантах, Сирии и беженцах в свой нарратив о культурном упадке и миграционной угрозе — в то время как европейские элиты выглядят бессильными. Пока наши лидеры что-то мямлили о наплыве беженцев, ультраправые уже обыгрывали идею о том, что ИГИЛ обязательно воспользуется происходящим в террористических целях — и их ставка сработала. Польша, в которой ультраправые также укрепили свои позиции на последних выборах, сейчас откровенно отвергает идеи либералов о том, что открытая Европа — это единственно возможный вариант будущего. Вскоре недовольство общества приемом беженцев дополнительно усилится. И тут Вилдерс сотоварищи тоже своего не упустят.

Тем временем либералы меняют аватарки в «Фейсбуке» и рассуждают о солидарности. Однако все это абсолютно бесполезно, пока они продолжают уходить от ключевых вопросов об идентичности, ценностях и интеграции. Если либералы не предложат своего варианта выхода из тех кризисов, с которыми столкнулась Европа (причем, далеко не все эти кризисы связаны с воинствующим исламизмом), они рискуют окончательно проиграть этот спор — с вполне ожидаемыми последствиями.