Прислушается ли президент США к призыву о помощи, с которым скорбящая Франция обратилась к своему исконному союзнику?
«Мы ведем войну», — заявил Франсуа Олланд в Конгрессе.
«Мы ведем войну», — на все лады твердил его премьер Манюэль Вальс.
Но, внимание!
Как они правильно сказали, мы ведем войну, только войну на двух фронтах, пусть и против одного и того же врага.
Прежде всего, это внутренний фронт, который пролегает сквозь террасы кафе, футбольные стадионы и концертные залы в Париже, а также убежища в Сен-Дени или бельгийском Моленбеке, где окопались проникшие на нашу территорию боевики.
Далее, это внешний, главный фронт, которой проходит через Ракку, Мосул и прочие города в Ираке и Сирии, где эти варвары получают оружие и указания, обучаются в тренировочных лагерях (а мы сами дали им расцвести пышным цветом) премудростям новой чудовищной войны против мирного населения.
Хотя второй фронт и играет решающую роль, ликвидации Исламского государства будет недостаточно для того, чтобы уничтожить все в той или иной степени дремлющие ячейки, которые уже готовы нанести удар в крупных городах Франции и Европы.
Как бы то ни было, срубив голову, мы лишим эти ячейки большей части их силы (ресурсы, командование и т.д.). Разве можно бороться с последствиями, не касаясь причин? Закрыть «филиалы», не трогая «материнскую компанию»? Разве можно побороть рак, удаляя метастазы и оставив главную опухоль? Как можно не понимать, что условие мира в Париже — это война в Мосуле? Что войну с ИГ не выиграть на улицах Парижа, где проливший кровь невидимый и непредсказуемый враг готов нанести новый удар, и нужно вести на сирийских и иракских равнинах, где он прекрасно видим и уязвим?
Сегодня против такого здравомыслящего суждения выступают три разных по своей мощи силы.
Прежде всего, это «мюнхинизм» тех, кто, выворачивая наизнанку порядок вещей, утверждает повсюду, что исламисты нападают на нас потому, что мы нападаем на них. Этот глупый и даже вредоносный аргумент напоминает позицию пацифистов 1930-х годов, а также перекликается с риторикой убийц и их бесславным пиаром.
Правда в том, что эти арсеналы были уничтожены, выведены из строя или парализованы авиацией коалиции, и что ИГ сегодня — лишь бумажный тигр.
Наконец, стоит отметить колебания Барака Обамы, которого все больше охватывает своеобразный «нобелевский синдром». Получив премию мира еще в начале первого мандата, президент сильнейшей мировой державы, человек, без которого ничего не получится сделать, и чья решимость играет, по меньшей мере, столь же важную роль, что и решимость Франсуа Олланда, по всей видимости, встает по утрам с мыслью о том, как должен себя вести настоящий лауреат премии мира…
Поймет ли президент США, что если перед нами встает объявивший войну цивилизации враг, морализаторский нарциссизм пора оставить в прошлом?
Осознает ли он катастрофическое наследие нацистского государства, которому мы дали пустить корни на избранной им территории, хотя сейчас все еще возможно ликвидировать его?
Услышит ли он призыв о помощи, с которым обращается к своему извечному союзнику скорбящая Франция, поведет ли он вновь свою страну на встречу с Европой, как это было в 1917 и 1944 годах?
Да и что стало с тем юным Бараком Обамой, с которым мы повстречались в Бостоне в 2003 году, когда он прекрасно рассказывал о несоответствии абсурдной войны в Ираке принципам политически и нравственно оправданной войны, призванной не плодить, а искоренить зло?
Сегодня это самые болезненные, но и самые важные вопросы.
