Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Московский Физтех — не самый скандальный вуз. Здесь не было ректоров с фальшивыми диссертациями, отсюда не увольняли профессоров за политические высказывания, с МФТИ не связано никаких громких коррупционных дел. Тем более неожиданной оказалась информация о происходящем в вузе конфликте между ректоратом и преподавательским составом.
Скандал в одном из лучших российских вузов, московском Физтехе: этой осенью конфликт преподавателей университета с руководством вышел за пределы знаменитого кампуса в подмосковном Долгопрудном, Владислав Сурков получил от физтеховцев открытое письмо, а СМИ обсуждали не научные достижения выпускников МФТИ, а зарплаты его сотрудников. Радио Свобода выяснило, почему классический трудовой конфликт в Физтехе стоит рассматривать под увеличительным стеклом, что в действительности происходит с институтом и получается ли из него «российский MIT».
По одну сторону Первомайской улицы в городе Долгопрудный стоят свежие многоэтажки, тротуары вокруг них перекопаны, и чтобы пройти дальше, приходится переходить на другую сторону. Здесь тоже вовсю идут строительные работы: массивное кирпичное здание наполовину закрыто лесами, чуть поодаль — огромная стройплощадка. Позади — массивный стеклянный корабль только что законченного Биотехнологического корпуса. Так в середине первого семестра 2015 года выглядит кампус Физтеха — Московского физико-технического института. Многоэтажки — это новые общежития, сданные в эксплуатацию всего год назад, напротив них — учебные и лабораторные корпуса института. От «нового» корпуса к «главному» тянется цепочка студентов — это те самые знаменитые физтехи, очередное поколение собранных по всей стране лучших талантов, которым предстоит стать интеллектуальной элитой не только (и, к сожалению, может быть, не столько) России, но и обширной российской научной диаспоры за границей. Физтехи — это «физики шутят», это «физики против лириков», это нобелевские лауреаты Андрей Гейм и Константин Новоселов, это экономист Сергей Гуриев и многие другие.
На самом деле из «главного» в «новый» корпус есть сквозной проход, но сейчас он закрыт — ремонт. Ремонт титанический — повсюду сняты полы, лампы свисают с потолков на проводах, в дверях сталкиваются профессора в покрытых белой пылью ботинках и строители с перфораторами. Впрочем, один этаж полностью завершен и сияет — здесь располагается ректорат вуза. По полуразрушенному коридору другого этажа нас провожает Роман Карасев, молодой профессор кафедры высшей математики: «Тут лучше бы ходить в резиновых сапогах. Кстати, странное дело, идут пары, а никто не штробит. Это, наверное, потому что вы приехали». Преподаватели рассказывают, что, как объяснила им администрация, деньги на новый ремонт пришли только что и их необходимо «освоить» до конца года — конечно, строительные работы лучше было бы производить во время каникул, но можно ли смотреть в зубы дареному коню, да еще такому? Зато отремонтированному Физтеху смогут позавидовать большинство российских вузов, во всяком случае, если он весь будет выглядеть как уже готовый административный этаж. Многие российские студенты позавидуют новым общежитиям, ученые — дорогому научному оборудованию, закупленному в МФТИ в последние годы, а преподаватели не только региональных, но и большинства московских вузов — зарплатам преподавателей физтеха. И все же, конфликт, медленно развивающийся внутри физтеха в последние месяцы, чрезвычайно важен, он — о трещине, ползущей по одной из несущих стен российского общества, и трещина эта разделяет интересы людей и тех, кто назначен эти интересы защищать. «Нет, это еще не ужас-ужас-ужас, но это уже ужас», — цитирует старый анекдот Михаил Фейгельман, заместитель директора Института теоретической физики им. Ландау и заведующий одной из базовых кафедр МФТИ.
5-топ-100
В день очередного вступления в президентскую должность, 7 мая 2012 года Владимир Путин подписал ряд директив, которые стали известны под собирательным названием «майские указы». Тогда, почти за два года до крымских событий, многие из декларированных Путиным планов касались социального развития и, на первый взгляд, были сформулированы вполне разумно. Одним из майских указов президент поставил задачу по «обеспечению вхождения к 2020 году не менее пяти российских университетов в первую сотню ведущих мировых университетов согласно мировому рейтингу университетов». Таких рейтингов, на самом деле, несколько, три основные — Times Higher Education World University Rankings, QS World University Rankings, Shanghai Academic Rankings of World Universities. Из российских вузов на самые высокие позиции в этих рейтингах попадает МГУ — по Шанхайской классификации, Московский университет в последние 10 лет оказывается в 6–8-м десятке лучших университетов мира, по рейтингу TIMES за последнюю пятилетку МГУ поднялся из третей сотни на 161-е место, лучший результат университета имени Ломоносова по данным рейтинга QS — 108-е место в нынешнем учебном году. Другие российские вузы заметно отстают, и для этого есть объективная причина: хотя методологии составления рейтингов различаются, каждый из них учитывает ведущуюся в вузе научную работу. В России, где исследовательская деятельность — традиционная прерогатива академических институтов, университетская наука никогда не была особенно сильна, и это — одна из причин низких позиций российских вузов в международных рейтингах. Так, МФТИ по многим объективным показателям, в частности по среднему баллу ЕГЭ абитуриентов, один из сильнейших, если не сильнейший российский университет, в Шанхайский рейтинг не попадал ни разу, в рейтинге TIMES появился только в этом году (разделив позиции 601–800), в рейтинге TIMES оказывался дважды, оба раза — где-то в пятой сотне университетов.
И все же в 2013 году МФТИ был выбран в качестве одного из 15 (в октябре 2015 года список был расширен до 21) участников объявленного по мотивам майских указов Министерством образования и науки России проекта «5–100» — лучшие российские университеты получили внушительные государственные субсидии на попадание к 2020 году в первую сотню мировых академических рейтингов. Объемы финансирования программы росли от 9 миллиардов на все вузы в 2013 году до 12 миллиардов в этом году, в следующие годы, как обещают чиновники, объем выделяемых средств как минимум не сократится.
Доля Физтеха из субсидий проекта «5-100» — сотни миллионов рублей ежегодно (например, в 2014 году — 525 миллионов рублей): новым научным оборудованием, десятками созданных лабораторий, построенными и строящимися корпусами институт обязан именно этому золотому дождю. Впрочем, в этом году финансирование МФТИ по программе было срезано на четверть. Как рассказывает Михаил Фейгельман, это случилось в результате неудачного отчета по итогам первого года реализации программы: «Им занимался бывший проректор по науке, господин Горшков, он никого не посвящал в то, как он там отчитывается, но в результате его отчет был признан малопригодным, Физтех получил срезанное финансирование, а Горшков был уволен», — объясняет Фейгельман. Место Олега Горшкова (который, что характерно, назначен и.о. директора одного из предприятий Роскосмоса) занял Тагир Аушев, достаточно молодой физик с признанным научным авторитетом — выпускник физтеха Аушев перед своим административным назначением успел поработать в научных коллаборациях в Швейцарии и Японии.
Светлое эффективное будущее
До запуска проекта «5-100» своих научных лабораторий в МФТИ практически не было. Знаменитая «система физтеха» предполагает, что студенты старших курсов работают на так называемых базовых кафедрах, открытых при различных научно-исследовательских институтах. Именно там, под руководством действующих ученых, они обучаются профессии, пишут дипломные работы и защищают диссертации. Научная работа традиционно происходила именно там — в институтах, которым физтех поставлял изначально талантливых, но еще и прошедших прекрасную базовую подготовку студентов. Теперь в МФТИ появилась собственная наука, без этого попасть в международные топы невозможно.
«Наши научные лаборатории финансируются из программы "5-100″, это — государственные источники. Те же государственные источники финансируют и институты РАН, где работают наши базовые кафедры, — рассказывает Аушев. — Мы не собираемся конкурировать с ними, государство само решает, куда оно направляет средства. Раньше они в основном распределялись через Академию наук, сейчас часть денег дается университетам, чтобы они создавали собственную научную базу, — и мы выжимаем из этого максимум того, что мы можем».
Аушев считает, что финансирование университетской науки необходимо, и позволяет себе аккуратно критиковать традиционную систему науки академической: «Когда создается любой организм, должны быть заложены механизмы его рождения, жизнедеятельности и смерти. Есть проблема: многие, в том числе академические институты, научные группы, лаборатории, не имели эффективного механизма закрытия, — говорит он. — Возможно, именно поэтому снижалась эффективность работы научно-исследовательских институтов РАН. Точно так же и нам необходимо заложить механизмы закрытия неэффективных лабораторий, чтобы не создавалось ситуации, когда мы вкачиваем деньги в новые лаборатории, при этом старые неэффективные продолжают жить и потреблять эти ресурсы».
Объявленная низкой эффективность Академии наук стала главным поводом для реформы РАН, проведенной в 2013 году, одновременно с запуском программы «5-100». Одной из главных претензий научного сообщество к той реформе было то, что наукой взялись управлять (и, кстати, оценивать ее эффективность) профессиональные администраторы, чиновники, обычно плохо понимающие специфику исследовательской работы и потребности ученых. Формально реформа произведена, но ее результаты — как положительные, так и отрицательные — оценивать рано. Что можно сказать наверняка — большая часть российского научного сообщества была введена в депрессию, в которой остается до сих пор.
А получается ли построить эффективную университетскую науку, хотя бы в отдельно взятом Физтехе? С одной стороны, в новые лаборатории удалось привлечь сильных ученых международного уровня, в Физтехе ведутся важные фундаментальные и прикладные исследования. С другой — трещина, разделяющая интересы администрирования и исследователей, проходит и здесь. Во-первых, финансирование в рамках программы «5-100» не будет продолжаться вечно.
«Эти лаборатории с самого начала — это мероприятие, рассчитанное на три года, — говорит Михаил Фейгельман, не только являющийся заведующим одной из базовых кафедр, "Проблем теоретической физики", но и возглавляющий созданную в рамках "5-100″ лабораторию теоретической нанофизики МФТИ. — Сама по себе идея, что вы можете привлечь каких-то серьезных ученых, работающих за границей, чтобы они строили здесь лаборатории, проводили здесь заметное время или вообще просто переезжали сюда работать, когда вы им говорите, что вообще весь ваш мандат на три года, а потом неизвестно что, ну ясно, что это курам на смех. Так не строят конкурента MIT (Массачуссетского технологического института). Если бы у них был мандат на 10 лет, тогда можно о чем-то разговаривать. Понимаете, администрирование у нас плохо работает не только на уровне МФТИ, но и на уровне министерства и выше. Делаются заявления о том, что мы будем развивать науку в университетах. Хорошо, прекрасно. При этом вы знаете, что вы можете финансировать сроком на три года — ну, приехали».
Вторая большая претензия Фейгельмана — сотрудники научных лабораторий не обязаны преподавать. «В администрации любят говорить, что мы уже почти как MIT, только лабораторий не хватало, мы сейчас заведем лаборатории — и будет совсем похоже, — говорит он. — Но в MIT исследователи, профессора, которые ведут исследования, преподают. Люди, которые разрабатывали соответствующие планы в МФТИ, ни на секунду не задумались о том, что если уж они заводят исследовательские лаборатории, то неплохо было бы, чтобы люди, которые там работают, еще преподавали, либо вели какие-то спецкурсы для студентов».
Надо сказать, что Аушев согласен с Фейгельманам по обоим пунктам. Он утверждает, что отсутствие требования преподавать — наследие предыдущей администрации. «Я, честно говоря, был сам этому удивлен, — говорит Аушев. — И безусловно, со следующего года это будет изменено. Это одна из ключевых составляющих системы Физтеха — студентам должны преподавать действующие ученые. Если мы здесь, на Физтехе, создаем лаборатории и привлекаем ученых, но они при этом не будут преподавать, это будет странно». Не спорит он с Фейгельманом и по поводу короткого горизонта планирования: «Ради трех лет никто не будет создавать новую лабораторию. Программа "5-100″ рассчитана до двадцатого года. Пять лет — на самом деле это тоже срок не очень большой, но мы предполагаем, что, запустив механизм университетской науки благодаря "5-100″, мы дождемся появления через пять лет новых программ, нового финансирования, которое позволит поддерживать лаборатории, созданные за предыдущий период. Без этого действительно их создание не имело бы смысла. Рассчитывать на то, что наука вдруг станет самоокупаемой и мы совершим чудо, которого нигде в мире еще не было, наивно».
Так можно ли сказать, что научный проект в МФТИ в общем продвигается успешно? Никто не станет спорить, что выделение крупного финансирования на науку — это хорошо. Проблема, пожалуй, в том, кто что ставить во главу угла — исследования или деньги. «То, что дали денег на развитие какой-то науки, — это хорошо, — замечает Фейгельман. — Вопрос, на каких условиях. Условия должны быть сформулированы так, чтобы в результате использования этих денег развивалась в самом деле наука и образование заодно, а не происходила просто утилизация денежных ресурсов. Просто сбросить огромное количество денег на какое-нибудь заведение и рассчитывать, что это немедленно приведет к взрыву научной активности, это, мягко говоря, смешно. Деньги необходимы, но, кроме денег, нужно много чего другого». «Поскольку я сам из науки, я понимаю, как она работает, — уверяет Аушев. — Я понимаю, что для ученого нужно — задать ему правила игры и оставить в покое. Создать такие условия, когда ему будет просто интересно заниматься тем, чем он занимается, а его результаты будут полезны. Но: надо понимать, что есть и другая крайность. Мы не можем просто давать финансирование и надеяться, что все когда-нибудь заработает, — нужно ставить цели и отслеживать эффективность. То есть здесь нужно соблюсти тонкий баланс».
Маленькие ставки, большие нагрузки
Московский Физтех — не самый скандальный вуз. Здесь не было ректоров с фальшивыми диссертациями, отсюда не увольняли профессоров за политические высказывания, с МФТИ не связано никаких громких коррупционных дел. Тем более неожиданной оказалась информация о происходящем в вузе конфликте между ректоратом и преподавательским составом.
В середине октября группа из примерно ста преподавателей Физтеха и ученых, работающих на базовых кафедрах университета (в том числе академики и члены-корреспонденты РАН), опубликовала открытое письмо ректору МФТИ Николаю Кудрявцеву. Его суть заключается в том, что во многом неожиданно для себя с нового учебного года преподаватели МФТИ зажили по новым правилам — в первую очередь в том, что касается зарплат и нагрузки.
Зарплаты преподавателей — исторически одно из самых больных мест российской системы просвещения. «Где-то начиная с 91-го года какие-то существенные зарплаты преподавателям не платились. И, в общем-то, долгое время считалось, что это не то чтобы нормально, но, по крайней мере, все как-то и так работает без этого, без зарплат, — рассуждает профессор Физтеха Роман Карасев. — Когда мы начали преподавать, а у меня это случилось 14 лет назад, мы не считали, конечно, что здесь можно заработать деньги. Но у нас были свои интересы, мы занимались наукой, получали научные гранты, и это как-то могло компенсировать то, что зарплаты-то фактически не было за преподавание. Но время шло, везде вокруг зарплаты стали подтягиваться к нормальному уровню, люди, работающие даже в государственных организациях, уже имеют какой-то более-менее приемлемый доход, но у преподавателей все оставалось примерно так же. Да, с 2001 по 2011 год зарплата все-таки увеличилась, грубо говоря, с 10 тысяч рублей до 30, но это все оставалось далеко за пределами тех сумм, которые можно зарабатывать и при этом кормить семью».
Одним из благонамеренных майских указов Путина 2012 года был указ о повышении средней заработной платы работников социальной сферы. Он, в частности, требует, чтобы к 2018 году средние зарплаты преподавателей вузов и научных сотрудников достигли 200% от средней зарплаты по региону, а контролирует выполнение указа Министерство образования и науки. «У министерства есть свой план, который заключается в том, что зарплата преподавателей должна повышаться постепенно. В 2018-м — двукратно средней по региону. Ну вот в Москве сейчас официальная средняя по региону официальная — 65 тысяч рублей, 200%— это 130 тысяч. Это, может быть, не предел мечтаний, но это было бы, на наш взгляд, нормально».
О том, как выполняется путинский указ о повышении зарплат в других социальных сферах, в частности здравоохранении, хорошо известно. Средний доход — это как средняя температура по больнице, и, чтобы выполнить норму на бумаге, можно, увеличивать доход избирательно (например, только администрации), а можно банально сократить число ставок, повысив при этом нагрузку. Нечто подобное и определило новую жизнь в МФТИ с началом учебного года. Карасев рассказывает, что раньше институту удавалось отчитываться перед Минобрнауки о повышении зарплат, не прибегая к бухгалтерским ухищрениям, в частности, в заработной плате учитывался не только оклад, но и всевозможные надбавки. «Но в этом году нужно было отчитываться уже о 1,33 от средней по Москве, это больше 85 тысяч рублей. К тому же вспомнили, что по нормативам не менее 60% от зарплаты в среднем должны составлять оклады», — говорит Карасев. Руководство вуза столкнулось с тем, что придется повышать — и довольно существенно — оклады сотрудников.
Решение было быстро найдено: изменился порядок расчета нагрузки. Преподаватели были поставлены перед этим фактом уже в начале учебного года: кому-то было предложено перейти на меньшую долю ставки, другим — взять дополнительные пары. В конечном итоге практически у всех реальный доход не увеличился, а сократился.
«Я взял дополнительные по сравнению с прошлым годом пары, и если разделить мой месячный доход на часы, то, по сравнению с временем до путинских указов, он уменьшился на несколько тысяч рублей. В этом учебном году я получаю меньше, чем в начале 12-го года, но имею при этом большую нагрузку. Это поразительно», — говорит Максим Балашов, коллега Карасева по кафедре высшей математики, председатель комитета первичной профсоюзной организации работников МФТИ и один из главных двигателей преподавательского протеста.
Пострадали не только преподаватели самого МФТИ, но и сотрудники базовых кафедр. «Было объявлено, что в учебную преподавательскую нагрузку теперь засчитывают только лекции и семинары, а собственно руководство научно-исследовательской работой студентов там учитываться не будет», — говорит Фейгельман. По его словам, сотрудникам было обещано, что на научное руководство с каждым из преподавателей базовых кафедр будет заключено отдельное соглашение, однако к середине ноября эти договоры так и не были оформлены. И это притом что, по расчетам Фейгельмана, средняя базовая кафедра, на которой все работают на крохотные доли ставки, и так обходилась университету в примерно 50 тысяч рублей в месяц.
Вообще-то к подобным историям россияне, особенно работающие в социальной сфере, к сожалению, успели привыкнуть. Ситуация в МФТИ многим лучше положения в большинстве российских вузов: средние зарплаты здесь все же выше, чем в академических институтах или, например, МГУ. Роман Карасев и Максим Балашов, доктора наук и профессора, не скрывают, что их реальные доходы превосходят 100 тысяч рублей в месяц — включая, конечно же, всевозможные надбавки за дополнительную работу вроде организации конференций и проверки вступительных экзаменационных работ. Но Физтех и рассчитывает на то, что к нему будут подходить с собственной меркой. «Физтех притягивает, собирает самых лучших, самых талантливых ребят. И очевидно, что уровень образования, уровень того, сколько мы вкладываем в студентов — и своих усилий, и инфраструктуры, и всего остального, — должен быть выше, чем в других местах, — говорит Тагир Аушев, формально не имеющий отношения к образовательному процессу МФТИ и зарплатам преподавателей. — Наша задача заключается в том, чтобы дать студентам возможность обучаться у лучших преподавателей. Пытаться удерживать преподавателей просто за счет того, что они любят Физтех, и платить им низкие зарплаты — это не работает. Нам нужно создать условия, привлекательные с рыночной точки зрения — сейчас преподаватели эти условия озвучивают, руководство их слышит и постепенно к ним идет».
Действительно, если стоит амбициозная задача ввести Физтех в сотню лучших университетов мира, построить русский MIT, то стоит ли мелочиться, размывая ставки? Фейгельман говорит, что был сделан расчет: для того чтобы снять все вопросы и удовлетворить требования преподавателей в текущем учебном году, вузу нужно всего лишь 20 миллионов рублей — примерно 5 процентов от денег, выделяемых МФТИ по программе «5-100». И здесь возникает второй большой вопрос: московский Физтех — не просто хороший, но и довольно богатый вуз. По оценке, которую приводит Роман Карасев, суммарный бюджет МФТИ, если сложить все источники финансирования, составляет около 5 миллиардов рублей в год, это 2,5 городских бюджета города Долгопрудный, где находится институт.
«Мы были бы готовы услышать такой аргумент, что денег банально не хватает, — говорит Карасев. — В этом надо просто признаться. А если мы не признаём проблему, то, соответственно, непонятно, куда двигаться». Но денег, видимо все же хватает с лихвой: «Мы слышим со всех сторон абсолютно обратные утверждения: все говорят, что денег на Физтехе много. Вот ректор мне говорит, что денег много, лично проректор Зубцов нам говорит, что денег много, проректор по экономике говорит, что денег очень много… Замминистра говорит, Ливанов вот выступал недавно: деньги в вузы дополнительно даем для финансирования, Путин в октябре говорил: майские указы исполняются. У нас есть нескольких десятков информационных поводов понимать, что да, денег много, даже больше, чем надо, даже мы слышим, что некоторые вузы штрафуют за то, что они перевыполняют указы Путина», — удивляется Балашов.
Ректор МФТИ Николай Кудрявцев, который мог бы ответить на эти вопросы, сначала согласился на встречу с Радио Свобода, но затем отменил ее. Впрочем, во второй половине ноября инициативная группа преподавателей опубликовала еще одно открытое письмо — на этот раз в адрес наблюдательного совета МФТИ, председателем которого является Владислав Сурков. После этого у преподавателей состоялись две встречи с представителями ректората, одна из которых — в присутствии заместителя министра образования и науки Александра Повалко. На последней встрече, которая прошла 3 декабря, преподавателям удалось, как сообщает сайт университетского профсоюза, отчасти договориться с ректором по основным пунктам — и по расчету нагрузки, и по увеличению окладов. Многие вопросы по-прежнему не решены, так, денег на научное руководство студентами никто из сотрудников базовых кафедр до сих пор не получил, но дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки, а значит, финансы у руководства все же нашлись.
«Что происходит с деньгами? Понимаете, это очень темное дело. Cобственно, ошибка ректора состоит в том, что он заставил многих людей задуматься на эту тему», — замечает Михаил Фейгельман. Почему конфликт с коллективом, скандалы, попадающие в СМИ, возникли именно сейчас, когда Физтех получает внушительные субсидии по программе «5-100», строит новые лаборатории, укладывает новые полы, становится русским MIT и вообще, под полными парами движется в желанный топ-100 мировых университетов? Михаил Фейгельман не исключает, что эти события просто совпали по времени. Тагир Аушев признает, что между научным и образовательным направлениями в МФТИ действительно сложился дисбаланс: «Я не утверждаю, что нынешняя система правильная, что мы нигде не ошибаемся. Есть ошибки, в первую очередь, в несбалансированности научной и образовательной частей. Но это классическая болезнь роста. Чтобы не испортить внутреннюю атмосферу, нам надо, конечно же, эти вопросы урегулировать».
Ржавчинка
Итак, что же происходит в МФТИ, одном из лучших и богатейших университетов России, национальном достоянии, который по определению не должны затрагивать никакие внешние бури? Здесь есть два взгляда.
Михаил Фейгельман, не только авторитетный ученый, но и один из самых заметных борцов за права ученых в стране, предполагает, что происходящие процессы указывают на угрозу, нависшую над самой физтеховской системой. «Институт создавался поперек всей формальной образовательной системе СССР, в непрерывном столкновении с требованиями этой системы, и он вообще состоялся потому, что нашлось достаточно много умных, влиятельных людей, которые смогли выстроить институт так, что он, несмотря на то, что он был всевозможным требованиям сверху совершенно перпендикулярен, — рассказывает он. — И выстроен он был настолько успешно, что с тех пор прошло больше 60 лет, а он все еще до сих пор существует, хотя кто только им ни командовал в течение многих десятилетий. Но все, что делает нынешнее руководство вуза — они получают инструкции сверху и пытаются сиюминутными мерами отчитаться за то и за это, не заботясь о том, как это отражается на реальном качестве подготовки студентов. А оно падает. Руководство вуза ведёт себя по отношению к профессуре как к какому-то, скажем мягко, обслуживающему персоналу и принимает решения, не советуясь с теми, кто должен их реализовывать. Так не бывает, это не армия. Если вы будете командовать таким способом, но от вас уйдут самые сильные люди, и вы загубите заведение».
Тагир Аушев настроен, разумеется, намного более оптимистично. Он верит в то, что МФТИ способен стать успешным аналогом MIT, «когда университет наберет критическую массу, когда взаимодействие между учёными в университете станет достаточно интенсивным, когда обеспечение этой деятельности будет достаточно качественным, тогда наука окажется эффективной». Аушев тоже видит в университете нерешенные проблемы, но скорее инфраструктурного рода: «Студенты должны здесь попадать в научный рай, где креативная атмосфера, где есть место пообщаться, потусоваться, реализовать свои проекты, где созданы хорошие условия жизни. Пока что их скорее притягивает бренд, а реалии все еще отличаются от ожиданий — по сравнению с даже не самыми лучшими кампусами Европы и Америки условия в топовом российском вузе пока средненькие».
Но эта проблема решается — не зря же строители неустанно штробят стены в учебных корпусах, а рабочие укладывают тротуары перед новыми общежитиями. А вот то, о чем говорит Фейгельман менее заметно, и потому, быть может, более опасно. Небольшая трещина на несущей стене, пока проявляющая себя в мелочах. Пятнышки ржавчины.
«В этом году мы впервые столкнулись с ситуацией, когда некоторые младшие студенты, которые учатся у нас на кафедре, пытались списывать задачи на контрольной, — говорит Фейгельман. — Вы можете сказать, что мы с жиру бесимся. Объясню: у нас такого не было до этого. Мы знаем, что это общая практика практически во всех вузах, но теперь это явление постепенно доползло и до нас. Это явление — коррозия».
Доля Физтеха из субсидий проекта «5-100» — сотни миллионов рублей ежегодно (например, в 2014 году — 525 миллионов рублей): новым научным оборудованием, десятками созданных лабораторий, построенными и строящимися корпусами институт обязан именно этому золотому дождю. Впрочем, в этом году финансирование МФТИ по программе было срезано на четверть. Как рассказывает Михаил Фейгельман, это случилось в результате неудачного отчета по итогам первого года реализации программы: «Им занимался бывший проректор по науке, господин Горшков, он никого не посвящал в то, как он там отчитывается, но в результате его отчет был признан малопригодным, Физтех получил срезанное финансирование, а Горшков был уволен», — объясняет Фейгельман. Место Олега Горшкова (который, что характерно, назначен и.о. директора одного из предприятий Роскосмоса) занял Тагир Аушев, достаточно молодой физик с признанным научным авторитетом — выпускник физтеха Аушев перед своим административным назначением успел поработать в научных коллаборациях в Швейцарии и Японии.
Светлое эффективное будущее
До запуска проекта «5-100» своих научных лабораторий в МФТИ практически не было. Знаменитая «система физтеха» предполагает, что студенты старших курсов работают на так называемых базовых кафедрах, открытых при различных научно-исследовательских институтах. Именно там, под руководством действующих ученых, они обучаются профессии, пишут дипломные работы и защищают диссертации. Научная работа традиционно происходила именно там — в институтах, которым физтех поставлял изначально талантливых, но еще и прошедших прекрасную базовую подготовку студентов. Теперь в МФТИ появилась собственная наука, без этого попасть в международные топы невозможно.
«Наши научные лаборатории финансируются из программы "5-100″, это — государственные источники. Те же государственные источники финансируют и институты РАН, где работают наши базовые кафедры, — рассказывает Аушев. — Мы не собираемся конкурировать с ними, государство само решает, куда оно направляет средства. Раньше они в основном распределялись через Академию наук, сейчас часть денег дается университетам, чтобы они создавали собственную научную базу, — и мы выжимаем из этого максимум того, что мы можем».
Аушев считает, что финансирование университетской науки необходимо, и позволяет себе аккуратно критиковать традиционную систему науки академической: «Когда создается любой организм, должны быть заложены механизмы его рождения, жизнедеятельности и смерти. Есть проблема: многие, в том числе академические институты, научные группы, лаборатории, не имели эффективного механизма закрытия, — говорит он. — Возможно, именно поэтому снижалась эффективность работы научно-исследовательских институтов РАН. Точно так же и нам необходимо заложить механизмы закрытия неэффективных лабораторий, чтобы не создавалось ситуации, когда мы вкачиваем деньги в новые лаборатории, при этом старые неэффективные продолжают жить и потреблять эти ресурсы».
Объявленная низкой эффективность Академии наук стала главным поводом для реформы РАН, проведенной в 2013 году, одновременно с запуском программы «5-100». Одной из главных претензий научного сообщество к той реформе было то, что наукой взялись управлять (и, кстати, оценивать ее эффективность) профессиональные администраторы, чиновники, обычно плохо понимающие специфику исследовательской работы и потребности ученых. Формально реформа произведена, но ее результаты — как положительные, так и отрицательные — оценивать рано. Что можно сказать наверняка — большая часть российского научного сообщества была введена в депрессию, в которой остается до сих пор.
А получается ли построить эффективную университетскую науку, хотя бы в отдельно взятом Физтехе? С одной стороны, в новые лаборатории удалось привлечь сильных ученых международного уровня, в Физтехе ведутся важные фундаментальные и прикладные исследования. С другой — трещина, разделяющая интересы администрирования и исследователей, проходит и здесь. Во-первых, финансирование в рамках программы «5-100» не будет продолжаться вечно.
«Эти лаборатории с самого начала — это мероприятие, рассчитанное на три года, — говорит Михаил Фейгельман, не только являющийся заведующим одной из базовых кафедр, "Проблем теоретической физики", но и возглавляющий созданную в рамках "5-100″ лабораторию теоретической нанофизики МФТИ. — Сама по себе идея, что вы можете привлечь каких-то серьезных ученых, работающих за границей, чтобы они строили здесь лаборатории, проводили здесь заметное время или вообще просто переезжали сюда работать, когда вы им говорите, что вообще весь ваш мандат на три года, а потом неизвестно что, ну ясно, что это курам на смех. Так не строят конкурента MIT (Массачуссетского технологического института). Если бы у них был мандат на 10 лет, тогда можно о чем-то разговаривать. Понимаете, администрирование у нас плохо работает не только на уровне МФТИ, но и на уровне министерства и выше. Делаются заявления о том, что мы будем развивать науку в университетах. Хорошо, прекрасно. При этом вы знаете, что вы можете финансировать сроком на три года — ну, приехали».
Вторая большая претензия Фейгельмана — сотрудники научных лабораторий не обязаны преподавать. «В администрации любят говорить, что мы уже почти как MIT, только лабораторий не хватало, мы сейчас заведем лаборатории — и будет совсем похоже, — говорит он. — Но в MIT исследователи, профессора, которые ведут исследования, преподают. Люди, которые разрабатывали соответствующие планы в МФТИ, ни на секунду не задумались о том, что если уж они заводят исследовательские лаборатории, то неплохо было бы, чтобы люди, которые там работают, еще преподавали, либо вели какие-то спецкурсы для студентов».
Надо сказать, что Аушев согласен с Фейгельманам по обоим пунктам. Он утверждает, что отсутствие требования преподавать — наследие предыдущей администрации. «Я, честно говоря, был сам этому удивлен, — говорит Аушев. — И безусловно, со следующего года это будет изменено. Это одна из ключевых составляющих системы Физтеха — студентам должны преподавать действующие ученые. Если мы здесь, на Физтехе, создаем лаборатории и привлекаем ученых, но они при этом не будут преподавать, это будет странно». Не спорит он с Фейгельманом и по поводу короткого горизонта планирования: «Ради трех лет никто не будет создавать новую лабораторию. Программа "5-100″ рассчитана до двадцатого года. Пять лет — на самом деле это тоже срок не очень большой, но мы предполагаем, что, запустив механизм университетской науки благодаря "5-100″, мы дождемся появления через пять лет новых программ, нового финансирования, которое позволит поддерживать лаборатории, созданные за предыдущий период. Без этого действительно их создание не имело бы смысла. Рассчитывать на то, что наука вдруг станет самоокупаемой и мы совершим чудо, которого нигде в мире еще не было, наивно».
Так можно ли сказать, что научный проект в МФТИ в общем продвигается успешно? Никто не станет спорить, что выделение крупного финансирования на науку — это хорошо. Проблема, пожалуй, в том, кто что ставить во главу угла — исследования или деньги. «То, что дали денег на развитие какой-то науки, — это хорошо, — замечает Фейгельман. — Вопрос, на каких условиях. Условия должны быть сформулированы так, чтобы в результате использования этих денег развивалась в самом деле наука и образование заодно, а не происходила просто утилизация денежных ресурсов. Просто сбросить огромное количество денег на какое-нибудь заведение и рассчитывать, что это немедленно приведет к взрыву научной активности, это, мягко говоря, смешно. Деньги необходимы, но, кроме денег, нужно много чего другого». «Поскольку я сам из науки, я понимаю, как она работает, — уверяет Аушев. — Я понимаю, что для ученого нужно — задать ему правила игры и оставить в покое. Создать такие условия, когда ему будет просто интересно заниматься тем, чем он занимается, а его результаты будут полезны. Но: надо понимать, что есть и другая крайность. Мы не можем просто давать финансирование и надеяться, что все когда-нибудь заработает, — нужно ставить цели и отслеживать эффективность. То есть здесь нужно соблюсти тонкий баланс».
Маленькие ставки, большие нагрузки
Московский Физтех — не самый скандальный вуз. Здесь не было ректоров с фальшивыми диссертациями, отсюда не увольняли профессоров за политические высказывания, с МФТИ не связано никаких громких коррупционных дел. Тем более неожиданной оказалась информация о происходящем в вузе конфликте между ректоратом и преподавательским составом.
В середине октября группа из примерно ста преподавателей Физтеха и ученых, работающих на базовых кафедрах университета (в том числе академики и члены-корреспонденты РАН), опубликовала открытое письмо ректору МФТИ Николаю Кудрявцеву. Его суть заключается в том, что во многом неожиданно для себя с нового учебного года преподаватели МФТИ зажили по новым правилам — в первую очередь в том, что касается зарплат и нагрузки.
Зарплаты преподавателей — исторически одно из самых больных мест российской системы просвещения. «Где-то начиная с 91-го года какие-то существенные зарплаты преподавателям не платились. И, в общем-то, долгое время считалось, что это не то чтобы нормально, но, по крайней мере, все как-то и так работает без этого, без зарплат, — рассуждает профессор Физтеха Роман Карасев. — Когда мы начали преподавать, а у меня это случилось 14 лет назад, мы не считали, конечно, что здесь можно заработать деньги. Но у нас были свои интересы, мы занимались наукой, получали научные гранты, и это как-то могло компенсировать то, что зарплаты-то фактически не было за преподавание. Но время шло, везде вокруг зарплаты стали подтягиваться к нормальному уровню, люди, работающие даже в государственных организациях, уже имеют какой-то более-менее приемлемый доход, но у преподавателей все оставалось примерно так же. Да, с 2001 по 2011 год зарплата все-таки увеличилась, грубо говоря, с 10 тысяч рублей до 30, но это все оставалось далеко за пределами тех сумм, которые можно зарабатывать и при этом кормить семью».
Одним из благонамеренных майских указов Путина 2012 года был указ о повышении средней заработной платы работников социальной сферы. Он, в частности, требует, чтобы к 2018 году средние зарплаты преподавателей вузов и научных сотрудников достигли 200% от средней зарплаты по региону, а контролирует выполнение указа Министерство образования и науки. «У министерства есть свой план, который заключается в том, что зарплата преподавателей должна повышаться постепенно. В 2018-м — двукратно средней по региону. Ну вот в Москве сейчас официальная средняя по региону официальная — 65 тысяч рублей, 200%— это 130 тысяч. Это, может быть, не предел мечтаний, но это было бы, на наш взгляд, нормально».
О том, как выполняется путинский указ о повышении зарплат в других социальных сферах, в частности здравоохранении, хорошо известно. Средний доход — это как средняя температура по больнице, и, чтобы выполнить норму на бумаге, можно, увеличивать доход избирательно (например, только администрации), а можно банально сократить число ставок, повысив при этом нагрузку. Нечто подобное и определило новую жизнь в МФТИ с началом учебного года. Карасев рассказывает, что раньше институту удавалось отчитываться перед Минобрнауки о повышении зарплат, не прибегая к бухгалтерским ухищрениям, в частности, в заработной плате учитывался не только оклад, но и всевозможные надбавки. «Но в этом году нужно было отчитываться уже о 1,33 от средней по Москве, это больше 85 тысяч рублей. К тому же вспомнили, что по нормативам не менее 60% от зарплаты в среднем должны составлять оклады», — говорит Карасев. Руководство вуза столкнулось с тем, что придется повышать — и довольно существенно — оклады сотрудников.
Решение было быстро найдено: изменился порядок расчета нагрузки. Преподаватели были поставлены перед этим фактом уже в начале учебного года: кому-то было предложено перейти на меньшую долю ставки, другим — взять дополнительные пары. В конечном итоге практически у всех реальный доход не увеличился, а сократился.
«Я взял дополнительные по сравнению с прошлым годом пары, и если разделить мой месячный доход на часы, то, по сравнению с временем до путинских указов, он уменьшился на несколько тысяч рублей. В этом учебном году я получаю меньше, чем в начале 12-го года, но имею при этом большую нагрузку. Это поразительно», — говорит Максим Балашов, коллега Карасева по кафедре высшей математики, председатель комитета первичной профсоюзной организации работников МФТИ и один из главных двигателей преподавательского протеста.
Пострадали не только преподаватели самого МФТИ, но и сотрудники базовых кафедр. «Было объявлено, что в учебную преподавательскую нагрузку теперь засчитывают только лекции и семинары, а собственно руководство научно-исследовательской работой студентов там учитываться не будет», — говорит Фейгельман. По его словам, сотрудникам было обещано, что на научное руководство с каждым из преподавателей базовых кафедр будет заключено отдельное соглашение, однако к середине ноября эти договоры так и не были оформлены. И это притом что, по расчетам Фейгельмана, средняя базовая кафедра, на которой все работают на крохотные доли ставки, и так обходилась университету в примерно 50 тысяч рублей в месяц.
Вообще-то к подобным историям россияне, особенно работающие в социальной сфере, к сожалению, успели привыкнуть. Ситуация в МФТИ многим лучше положения в большинстве российских вузов: средние зарплаты здесь все же выше, чем в академических институтах или, например, МГУ. Роман Карасев и Максим Балашов, доктора наук и профессора, не скрывают, что их реальные доходы превосходят 100 тысяч рублей в месяц — включая, конечно же, всевозможные надбавки за дополнительную работу вроде организации конференций и проверки вступительных экзаменационных работ. Но Физтех и рассчитывает на то, что к нему будут подходить с собственной меркой. «Физтех притягивает, собирает самых лучших, самых талантливых ребят. И очевидно, что уровень образования, уровень того, сколько мы вкладываем в студентов — и своих усилий, и инфраструктуры, и всего остального, — должен быть выше, чем в других местах, — говорит Тагир Аушев, формально не имеющий отношения к образовательному процессу МФТИ и зарплатам преподавателей. — Наша задача заключается в том, чтобы дать студентам возможность обучаться у лучших преподавателей. Пытаться удерживать преподавателей просто за счет того, что они любят Физтех, и платить им низкие зарплаты — это не работает. Нам нужно создать условия, привлекательные с рыночной точки зрения — сейчас преподаватели эти условия озвучивают, руководство их слышит и постепенно к ним идет».
Действительно, если стоит амбициозная задача ввести Физтех в сотню лучших университетов мира, построить русский MIT, то стоит ли мелочиться, размывая ставки? Фейгельман говорит, что был сделан расчет: для того чтобы снять все вопросы и удовлетворить требования преподавателей в текущем учебном году, вузу нужно всего лишь 20 миллионов рублей — примерно 5 процентов от денег, выделяемых МФТИ по программе «5-100». И здесь возникает второй большой вопрос: московский Физтех — не просто хороший, но и довольно богатый вуз. По оценке, которую приводит Роман Карасев, суммарный бюджет МФТИ, если сложить все источники финансирования, составляет около 5 миллиардов рублей в год, это 2,5 городских бюджета города Долгопрудный, где находится институт.
«Мы были бы готовы услышать такой аргумент, что денег банально не хватает, — говорит Карасев. — В этом надо просто признаться. А если мы не признаём проблему, то, соответственно, непонятно, куда двигаться». Но денег, видимо все же хватает с лихвой: «Мы слышим со всех сторон абсолютно обратные утверждения: все говорят, что денег на Физтехе много. Вот ректор мне говорит, что денег много, лично проректор Зубцов нам говорит, что денег много, проректор по экономике говорит, что денег очень много… Замминистра говорит, Ливанов вот выступал недавно: деньги в вузы дополнительно даем для финансирования, Путин в октябре говорил: майские указы исполняются. У нас есть нескольких десятков информационных поводов понимать, что да, денег много, даже больше, чем надо, даже мы слышим, что некоторые вузы штрафуют за то, что они перевыполняют указы Путина», — удивляется Балашов.
Ректор МФТИ Николай Кудрявцев, который мог бы ответить на эти вопросы, сначала согласился на встречу с Радио Свобода, но затем отменил ее. Впрочем, во второй половине ноября инициативная группа преподавателей опубликовала еще одно открытое письмо — на этот раз в адрес наблюдательного совета МФТИ, председателем которого является Владислав Сурков. После этого у преподавателей состоялись две встречи с представителями ректората, одна из которых — в присутствии заместителя министра образования и науки Александра Повалко. На последней встрече, которая прошла 3 декабря, преподавателям удалось, как сообщает сайт университетского профсоюза, отчасти договориться с ректором по основным пунктам — и по расчету нагрузки, и по увеличению окладов. Многие вопросы по-прежнему не решены, так, денег на научное руководство студентами никто из сотрудников базовых кафедр до сих пор не получил, но дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки, а значит, финансы у руководства все же нашлись.
«Что происходит с деньгами? Понимаете, это очень темное дело. Cобственно, ошибка ректора состоит в том, что он заставил многих людей задуматься на эту тему», — замечает Михаил Фейгельман. Почему конфликт с коллективом, скандалы, попадающие в СМИ, возникли именно сейчас, когда Физтех получает внушительные субсидии по программе «5-100», строит новые лаборатории, укладывает новые полы, становится русским MIT и вообще, под полными парами движется в желанный топ-100 мировых университетов? Михаил Фейгельман не исключает, что эти события просто совпали по времени. Тагир Аушев признает, что между научным и образовательным направлениями в МФТИ действительно сложился дисбаланс: «Я не утверждаю, что нынешняя система правильная, что мы нигде не ошибаемся. Есть ошибки, в первую очередь, в несбалансированности научной и образовательной частей. Но это классическая болезнь роста. Чтобы не испортить внутреннюю атмосферу, нам надо, конечно же, эти вопросы урегулировать».
Ржавчинка
Итак, что же происходит в МФТИ, одном из лучших и богатейших университетов России, национальном достоянии, который по определению не должны затрагивать никакие внешние бури? Здесь есть два взгляда.
Михаил Фейгельман, не только авторитетный ученый, но и один из самых заметных борцов за права ученых в стране, предполагает, что происходящие процессы указывают на угрозу, нависшую над самой физтеховской системой. «Институт создавался поперек всей формальной образовательной системе СССР, в непрерывном столкновении с требованиями этой системы, и он вообще состоялся потому, что нашлось достаточно много умных, влиятельных людей, которые смогли выстроить институт так, что он, несмотря на то, что он был всевозможным требованиям сверху совершенно перпендикулярен, — рассказывает он. — И выстроен он был настолько успешно, что с тех пор прошло больше 60 лет, а он все еще до сих пор существует, хотя кто только им ни командовал в течение многих десятилетий. Но все, что делает нынешнее руководство вуза — они получают инструкции сверху и пытаются сиюминутными мерами отчитаться за то и за это, не заботясь о том, как это отражается на реальном качестве подготовки студентов. А оно падает. Руководство вуза ведёт себя по отношению к профессуре как к какому-то, скажем мягко, обслуживающему персоналу и принимает решения, не советуясь с теми, кто должен их реализовывать. Так не бывает, это не армия. Если вы будете командовать таким способом, но от вас уйдут самые сильные люди, и вы загубите заведение».
Тагир Аушев настроен, разумеется, намного более оптимистично. Он верит в то, что МФТИ способен стать успешным аналогом MIT, «когда университет наберет критическую массу, когда взаимодействие между учёными в университете станет достаточно интенсивным, когда обеспечение этой деятельности будет достаточно качественным, тогда наука окажется эффективной». Аушев тоже видит в университете нерешенные проблемы, но скорее инфраструктурного рода: «Студенты должны здесь попадать в научный рай, где креативная атмосфера, где есть место пообщаться, потусоваться, реализовать свои проекты, где созданы хорошие условия жизни. Пока что их скорее притягивает бренд, а реалии все еще отличаются от ожиданий — по сравнению с даже не самыми лучшими кампусами Европы и Америки условия в топовом российском вузе пока средненькие».
Но эта проблема решается — не зря же строители неустанно штробят стены в учебных корпусах, а рабочие укладывают тротуары перед новыми общежитиями. А вот то, о чем говорит Фейгельман менее заметно, и потому, быть может, более опасно. Небольшая трещина на несущей стене, пока проявляющая себя в мелочах. Пятнышки ржавчины.
«В этом году мы впервые столкнулись с ситуацией, когда некоторые младшие студенты, которые учатся у нас на кафедре, пытались списывать задачи на контрольной, — говорит Фейгельман. — Вы можете сказать, что мы с жиру бесимся. Объясню: у нас такого не было до этого. Мы знаем, что это общая практика практически во всех вузах, но теперь это явление постепенно доползло и до нас. Это явление — коррозия».
