Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
На карте «Русской Европы» остается одно белое пятно. Это Мариенбад, На протяжении всего XIX века Мариенбад служил и великосветской гостиной Европы, куда съезжались аристократы и встречались императоры. Но нас интересует, прежде всего, русская литература, и знатоки биографий, наверное, назовут здесь три созвучных имени — Гоголь, Гончаров и Горький.
Сегодня речь пойдет о забытых и менее известных фактах чешской истории, связанной с выдающимися русскими именами. На карте «Русской Европы» остается одно белое пятно. Это Мариенбад, Марианске Лазне. И если большинство современных россиян слышало о Карловых Варах, то соседние Марианске Лазне остаются в тени. По какой причине? Вопрос филологу Катерине Айзпурвит.
— Вероятно, потому, что Карловы Вары, Карлсбад благословил в свое время Петр Первый и сделал его таким модным царским курортом, а Мариенбад возник позже. В 2015 году он отметил 150-летие в статусе города, хотя и появился как город раньше. Курортом он был назван в 1818 году, по сравнению с другими чешскими городами это всего ничего, «ребенок». Тем не менее, на протяжении всего XIX века Мариенбад служил и великосветской гостиной Европы, куда съезжались аристократы и встречались императоры — достаточно вспомнить, что только король Великобритании Эдуард VII провел здесь девять сезонов, и политическим клубом и литературным салоном, причем для разных европейских литератур. Но нас интересует, прежде всего, русская литература, и знатоки биографий, наверное, назовут здесь три созвучных имени — Гоголь, Гончаров и Горький.
Мариенбадский «тамиздат»
Каждый из этих писателей достоин отдельной программы, мы же, однако, пока вспомним о Пушкине — Мариенбаду, надо сказать, не досталось такого внимания и тепла со стороны Александра Сергеевича, как Карловым Варам, которые он увековечил в своем четверостишье, обращенном к приятелю Н. Киселеву:
Ищи в чужом краю здоровья и свободы, Но север забывать грешно. Так слушай: поспешай Карсбадские пить воды, Чтоб с нами снова пить вино.
— Да, конечно, Пушкин говорил об этом с некоторой долей зависти, поскольку, как мы знаем, он был лишен возможности посещать Европу, так как был невыездным. А что касается воздуха свободы, он по достоинству оценил бы и воздух Мариенбада — не менее свободный, чем карлсбадский, потому что уже тогда, в XIX веке, на большинстве европейских курортов, в том числе и в Мариенбаде, специально для русских гостей начали открываться магазины запрещенной в России литературы (где можно будет найти издания Герцена и других «диссидентов» XIX века), как сейчас мы здесь можем открыть некоторые сайты, которые заблокированы в России.
В Мариенбаде висело объявление, где на ломаном русском сообщалось, что некий магазин Гетца предлагает запрещенные в России книги и газеты. Эта книжная лавка просуществовала до Первой мировой войны.
— Она закрылась в 1918 году. То есть русские использовали лечение на водах еще и для того, чтобы во-первых встретиться с диссидентами того времени — с Бакуниным или с Герценом, который не знал отбою от русских туристов в своей лондонской квартире, а также почитать запрещенную литературу.
Для нас эти места связаны, прежде всего, с русскими именами. Какие литературные планы связывает с этой темой Катерина Айзпурвит?
— Мне всегда хотелось заполнить эту лакуну. Конечно, было бы преувеличением сказать, что в России ничего не писали о Марианских Лазнях, однако интересно свести воедино все громкие русские имена и события, связанные с этим местом. Поэтому вместе с петербургским издательством «Росток» у нас возникла идея написать «культурно-исторический путеводитель», некое подражание «Образам Италии» Павла Муратова, или, скорее, рассказ о Мариенбаде, где за 200 лет побывало столько русских знаменитостей. Хотелось бы раскрыть Мариенбад именно через призму «русского взгляда», ведь для русской культуры и литературы он значит, наверное, не меньше, чем тот же Баден-Баден… Приезжая «на воды», русские литераторы обычно не только хотели поправить здоровье, но и в спокойной обстановке встретиться с друзьями и единомышленниками и поработать. При этом встречи назначались заранее. А в Мариенбаде представители русской культуры видели возможность развивать тему популярного тогда славянофильства — именно тут Погодин, Лесков назначали встречи с местными славистами — с Шафариком (он же Шафаржик) и Ганкой. В общем, всем в этом, казалось бы, крохотном лесистом ущелье находилось занятие. И если путеводитель по Карловым Варам еще можно найти в книжных магазинах России, то отдельного путеводителя о Мариенбаде не отыскать.
Причем столько известных имен связано с этим городом: Петр Вяземский, «красный граф» А. К. Толстой, Николай Лесков, Максим Горький, Владислав Ходасевич, Шаляпин — певец с женой посетили Мариенбад в 1912 г., и Шаляпин даже подумывал давать здесь концерты, однако мировая война и революция в России не позволили этим планам реализоваться, Ойстрах и ряд других. Многие из них встречались в Маринбаде с известнейшими личностями культурного небосклона Чехии и Европы.
Своей судьбой Мариенбад обязан литературе
— Можно сказать, что Мариенбад возник как пышный курорт и стал известен в Европе благодаря Гете. Именно по стопам писателя туда и устремилась вся Европа. Гете был там не один раз, как известно, он пережил там последнюю любовь своей жизни — к Ульрике фон Левитцов (1821 г.) и написал Мариенбадскую элегию, можно сказать, под сенью здешних утесов.
И ты вступил в блаженные селенья, Как некий дух, достойный жизни вечной. Здесь нет надежд, желания, томленья, Здесь твой эдем, мечты предел конечный.
«Блаженное селенье» явно отсылает читателя к Мариенбаду. Правда, о здешних же местах поэт говорит: «В чаще темной / Меж диких скал один останусь я», поскольку сватовство его было неудачным, и сердце 70-летнего Гете было разбито. Но Мариенбад он увековечил своими строками и своим присутствием, отмечает Катерина Айзпурвит.
Сердце Гете в Мариенбаде было разбито, но вообще-то эта курортная обитель была призвана исцелять — Гоголь, чье имя навсегда связало Мариенбад с русской литературой, был как раз одним из тех, кто приехал сюда именно с целью подлечиться.
— Eсли бы врачи не послали его лечить желудок — как мы помним, Гоголь мучился желудком и болезненно относился к вопросам своего здоровья («главный дьявол у меня в желудке»), то вряд ли бы он согласился покинуть обожаемую им Италию и отправиться в Мариенбад, который он заранее считал скучным. Гоголь встретился в Марианских Лазнях с московским врачом Иноземцевым, высоко ценившим лечебный потенциал этого курорта — по его рекомендации эти места посещали и другие россияне.
По совету Иноземцева «поэт радости и хмеля» Николай Языков, которого Гоголь называл своим любимым стихотворцем, приехал туда в 1838 году. Иноземцев славился как исключительный диагностик, профессор русской истории. Историк, писатель и издатель Михаил Петрович Погодин говорил о том, что слову Иноземцева здесь «верят как оракулу».
— Гоголь, однако, испытывал антипатию к врачу Иноземцеву. Гоголь страдал ипохондрией — вероятно, в связи со своими желудочными проблемами.
Писателя, вероятно, более устраивало общение с Погодиным, с которым они уже ранее нашли общий язык.
— Безусловно, потому что Гоголь и живал у Погодина в московском доме, они были близкими друзьями. Погодину приходилось проявлять чудеса дипломатии, чтобы, с одной стороны, убедить Иноземцева лечить писателя, а Гоголя — следовать его рекомендациям. И хотя Гоголь и Иноземцев уехали из Мариенбада в один день, они сидели в разных экипажах и, вероятно, они так и не нашли общего языка. Погодин в своих воспоминаниях рассказывает о длительных прогулках Гоголя по окрестностям, которые доставляли ему несомненное удовольствие. Тут у писателя все же завязалось несколько интересных знакомств, некоторые из которых стали потом прототипами его литературных персонажей.
Тем, кто интересуется чешско-российскими культурными пересечениями, будет нелишним узнать, что Гоголь встречался в Чехии с выдающимся чешским ученым Павлом Шафариком, автором «Славянских древностей», которые были делом его жизни — Гоголь также получал от него книги. Шафарик ждал этой встречи, и не только с Гоголем, уже в 1838 году, и договаривался также о встрече с одним из первых славистов в России, издателем и поэтом-романтиком Осипом Боданским.
— Вообще Гоголь знал, что он встретит там представителей славянской культуры и писал из Рима еще своему другу Данилевскому в связи с поездкой в Марианске Лазне, что «Погодин выписал к лету туда кучу разных славян, так что мы можем иметь хорошее общество, составить свой стол и ускользнуть таким образом от вредоносных табльдотов, словом, лечиться сериозно, методически и весело, укрепляя и поддерживая друг друга, а это весьма не последняя вещь на водах». Гоголь приехал 16 июля 1839 г. и провел этот месяц в Мариенбаде достаточно плодотворно — закончил «Шинель», делал наброски к «Тарасу Бульбе», работал над «Мертвыми душами». Первое чтение «Мертвых душ» состоялось в России осенью того же 1939 года, когда он вернулся на родину осенью.
И, наверное, одна из первых редакций «Мертвых душ» родилась именно в Марианских Лазнях — по крайней мере, у ряда литературоведов есть такие предположения.
— Да, такие предположения есть. Он привез туда и Сборник малороссийских песен, который все время читал и говорил об этом Погодину: «запасаюсь стариной». Он написал там даже пьесу из украинской жизни, которую впоследствии сжег.
«А какой стакан вы изволили выпить?»
Сегодняшним посетителям курорта, наверное, также интересно узнать, из каких источников Гоголь мог пить. Я нашла информацию о том, что, скорее всего, это мог быть Крестовый источник, первоначально называвшийся Сланый, т. е. Соленый в связи с соленым вкусом — его также называли источником Фердинанда. Здание отеля, в котором жил Гоголь, не сохранилось.
— Зато городской театр до сих пор носит имя Николая Васильевича Гоголя. Но если мы заговорили о лечении и об источниках, то можно вернуться к ближайшему мариенбадскому другу Гоголя Погодину, который оставил подробные записки о курортной жизни. Все это зафиксировано в его изданных впоследствии «Дневнике», «Записках» и переписке с друзьями. Погодин был страстный путешественник и весь 1939 год провел за границей, колеся по Европе. Причем написал достаточно много путевых заметок, описывал и быт. По воспоминаниям современников, Погодин «отличался большой практичностью», так что в своих воспоминаниях он скрупулезно указывает цены в Мариенбаде.
И нравы местного населения… — Вероятно, да — в той или иной мере. Михаил Погодин был сыном крепостного, и сам он родился как крепостной. Его отец получил вольную, когда ему было уже восемь лет. Свою блестящую карьеру он сделал сам, стал академиком и писателем, возглавляя литературный кружок, вовлекал самых известных российских литераторов в свою орбиту. Но его крестьянское происхождение сказывалось на его восприятии. Он также описывает ландшафт — холмы, окружающие Мариенбад. Подробно останавливается на источниках и правилах приема воды и даже сообщает о расписании лечившихся там пациентов. «Вставали тогда в шесть утра. Из Крестового источника пили от 2 до 6 стаканов. Во время приема воды гуляли под музыку оркестра по террасе. Выпить эти многочисленные стаканы полагалось до 8 ч. утра. Потом еще час гуляли и только в 9 можно было переходить к завтраку — «кофе с булками и кренделями», как пишет Погодин. С 9 до 10 часов принимали ванны, затем снова гуляли до обеда, который проходил с часу до двух дня. Потом — снова гулять и пить воду. Чай в 7 вечера пили, в основном, только русские пациенты, которые специально добились этой привилегии. Затем ложились спать без ужина. В общем, режим был суровый, и современный турист вряд ли бы его выдержал.
Неудивительно, что Гоголю потом уже досаждали многочисленные вопросы соотечественников, вопрошавших: «А который стакан вы пьете?»
— Да, и позднее он писал Аксакову, что на водах «парадно — мочи нет! К тому же у меня такая скверная натура, что при взгляде на эту толпу, приехавшую со всех сторон лечиться, уже несколько тошнит, а на водах это не идет: нужно напротив, чтобы слабило. Как вспомнишь Мариенбад и лица, из которых каждое насильно и нахально влезло в память, попадаясь раз по сорок на день, и несносных русских с вечным и непреложным вопросом: „А который стакан вы пьете?“ — вопрос, от которого я улепетывал по проселочным дорожкам…»
В Мариенбаде Гоголь встречался и с Д. Е. Бенардаки. Погодину же мы обязаны тем, что именно он рассказал, какое значение этот судовладелец и золотопромышленник, помимо того, что часто ссужал Гоголя деньгами, сыграл в творчестве писателя. Бенардаки стал прототипом добродетельного Костанжогло, единственного, пожалуй, положительного героя второго тома «Мертвых душ». Многие исследователи предполагают, что марианские впечатления сыграли в этом немалую роль.
— Безусловно. Гоголь оставался писателем и на скучном курорте. и то, что персонажи, за которыми он наблюдал, вошли потом в его плеяду героев, как и с Бенардаки — это тоже доказанный литературоведами факт. В Мариенбаде Погодин встречался с Шафариком. По воспоминаниям, они беседовали с утра до вечера, посещали монастырь Тепла, в наши дни снова действующий. Там хранилась уникальная библиотека. Шафарик рассказывал Погодину об истории Богемии, Погодин — о России. Много говорили о славянах и об их судьбе в Австрии. Погодин, в отличие от Гоголя, побывал в Марианских Лазнях еще в 1842 и 1846 годах. В 1842 г. изучал здесь чешский язык, искал и нашел себе учителя из Часлава. В 1846 г. побывал в Марианских Лазнях и Теплице.
Все 1840-е годы Погодин будет поддерживать тесные контакты с чешскими филологами Шафариком и Палацким. Накануне Славянского съезда 1848 года, проходившего в Праге, оставит на руках у Шафарика тяжело больную супругу Елизавету, которая вскоре скончается.
Есть много русских имен, связанных с этими местами, которым мы сегодня не сможем уделить должного внимания. Упомянем хотя бы о Максиме Горьком, который провел с ноября 1923 по конец весны 1924 г. холодную, как свидетельствуют исторические источники, зиму в мариенбадском отеле Maxhof, прибыв в сопровождении родных и друзей из Праги, где ему пришлось улаживать визовые дела. По вечерам Горький прогуливался по городу, часто посещая лесной источник и долину Макса. — Да, и кафе, которое там было открыто. Тогда ужe был оборудован лыжный спуск на горе. Конечно, этот курорт зимой для нас даже несколько непривычная декорация в «русском Мариенбаде», потому что, естественно, в XIX веке сюда ездили только в сезон, а сезон там открывается 1 мая. Горький приехал в Прагу, ожидая разрешения на выезд в Италию, которое ему лично дал Муссолини. Но формальности занимали достаточно длительное время, в Праге ему врачи оставаться запретили, потому что пропитанный угольной пылью воздух был ему категорически противопоказан. В Мариенбаде, по свидетельству, Горький действительно потом почувствовал себя лучше.
— За 55-летним писателем, тесно связанным с большевистским руководством Советской России, велось наблюдение со стороны властей Чехословакии. Его известность в мире оставалась огромной, и газеты писали и о нем, и о членах его семьи. Курортная газета (на немецком языке) сообщает, что к Пасхе писатель планирует вернуться в Советскую Россию и отправиться в Крым. Впрочем, позже та же газета позже написала, что он собирается в Неаполь. В мариенбадском отеле его посещали журналисты, но Горький избегал говорить о политике, не выражал симпатий по отношению к большевистскому правительству и даже упомянул о своем «добровольном изгнании». О Марианских Лазнях Горький высказался с большим одобрением: «Мариенбад — один из самых прекрасных уголков нашей земли». Отсюда Горький переписывается с редакцией коммунистической газеты Rudé právo, которой сообщил о скорой публикации его воспоминаний о Ленине. Сохранились воспоминания доктора Олберта, который занялся лечением писателя. Он пишет о том, что Горький избегал шумного общества, но побывал на музыкальном вечере в квартире доктора. Олберт говорил по-русски, что упрощало общение. Доктор вспоминал, что в честь Горького были исполнены трио Брамса и одно из фортепианных трио Бетховена.
— Да, и, по воспоминаниям доктора, Брамс не произвел на Горького большого впечатления, потому что он, как известно, любил только Бетховена.
— На рождество к нему приезжал сын Максим с женой Надеждой, признанной красавицей, и из всех окружавших тогда в Мариенбаде людей Надежда оказалась единственной, кто приезжал в этот город уже в советское время, в 1959 году, когда там открывалась памятная доска и небольшой памятник внутри отеля, который теперь называется «Максим». Она приезжала в сопровождении жены Алексея Толстого Людмилы Толстой и поэта Степана Щипачева. В июле 1951 года на здании отеля, в котором останавливался Горький, Зденек Неедлы, в присутствии Марии Майеровой, Яна Дрды и других чешских писателей, открыл мемориальную доску, посвященную Максиму Горькому. Тогда же отель Maxhof, который с 1945 года носил название Savarin, был переименован в отель Maxim Gorkij (до 1990 года, сейчас называется Maxim). То же имя в социалистический период носила Главная колоннада. 9 мая 1962 года в Марианских Лазнях (вероятно, в малом зале отеля) был открыт мемориал Максима Горького, посвященный свидетельствам его пребывания в городе. Мемориал просуществовал до 1982 года.
— Кстати, площадь, где стоит дом, в котором Горький некогда жил, в период социализма одно время называлась площадью Сталина. Теперь же это — площадь Мира. И был такой период в социалистической Чехословакии, когда Марианские Лазне предлагали переименовать в Лазне Горького или в Лазне Гоголя, но этого не произошло.
О приезде писателя сообщили пражские газеты Právo lidu и Lidové noviny. 26.12.1923 там вышла статья «Горький в Чехословакии». В Rudé právo 28.12.1923 появилась критическая заметка «Почему Масарик не посетил больного Горького?» Газета указывала, что другие писaтели-эмигранты — Чириков, Амфитеатроф, Брушвит — чувствуют себя в Пражском Граде «как дома». Журналист Вацлав Кёниг сообщил, что смог навестить писателя в его номере в гостинице, попасть куда было непросто. Именно в Марианках, как чехи сокращенно называют этот наимладший город известного западно-чешского курортного треугольника, он и получил телеграмму от Надежды Крупской о смерти Ленина 21.1.1924.
Берберова и Ходасевич приехали вслед за Горьким
Примечательны воспоминания Нины Берберовой о пребывании Горького в Мариенбаде, вошедшие в ее знаменитую книгу «Курсив мой». Она писала, что первaя зимa Горького в Берлине сменилась «второй немецкой». Несмотря на то, что это было в Чехии, поясняла Берберова, «мы находились в ее „немецком углу“, в Марианских Лазнях». «Мы» — это замечательная пара представителей русского серебряного века, эмигрировавшая из России, Нина Берберова и ее муж Владислав Ходасевич, приехавшие вслед за Горьким в этот курортный город. В отличие от него, они в советскую Россию уже не вернулись. Берберова вспоминала, как Горький замкнулся и практически общался лишь с узким кругом членов своей семьи и людей, которых он считал почти семьей, и погрузился в работу над романом «Дело Артамоновых». — Да, и следует отметить, что именно Горький помог им выехать в 1921 году по командировке Наркомпроса, как это тогда делали, и они отправились в Германию. Но к 1923 году жизнь в Берлине стала для них слишком дорогой, потому что экономический кризис взвинтил цены, и они тоже страстно хотели уехать в Италию — почему-то из Мариенбада все, как Гоголь, хотят уехать в Италию. В Прагу они приехали для того, чтобы встретиться там с Горьким. В Праге они встретились как с Мариной Цветаевой и Сергеем Эфроном, так и с критиком Марком Слонимом и выдающимся славистом Романом Якобсоном. О последнем писательница позже напишет, что он, расправив крылья, вылетел оттуда — из Праги, как бабочка из кокона.
— Но оставаться в Праге, о которой Берберова потом отозвалась, что «она и благороднее, и захолустнее Берлина», им не хотелось. Она писала: Русская Прага нам не открыла своих объятий: там главенствовали Чириков, Немирович-Данченко, Ляцкий и их жены, и для них я была не более букашки, а Ходасевич — неведомого и отчасти опасного происхождения червяком.
Писательница также отмечала: «Одиночками жили Цветаева, которая там томилась, Слоним и Якобсон, породы более близкой и одного поколения с Ходасевичем. Они не только выжили, но и смогли осуществить себя до конца (Якобсон — как первый в мире славист), может быть, потому, что оба были преисполнены энергией, а может быть, и „полубезумным восторгом делания“./ В эти недели в Праге и Ходасевич, и я, вероятно, могли бы зацепиться за что-нибудь, с огромным трудом поставить одну ногу — как альпинисты, — перебросить веревку, подтянуться… поставить другую… В такие минуты одна дружеская рука может удержать человека даже на острове Пасхи, но никто не удержал нас. И, вероятно, хорошо сделал. Цветаева и Слоним долго не прожили там». Берберова пережила Ходасевича на 44 года и умерла в Филадельфии в 1983 году.
— И как раз она единственная, кто успел, единственный раз в своей жизни, посетить Россию в период перестройки, а Ходасевич, как мы знаем, скончался в Париже в больнице для бедных. Из воспоминаний Берберовой о Горьком: В ту зиму (1923–1924 года) все постепенно отступило перед работой. «Дело Артамоновых» подвигалось, разрасталось, захватывало Горького все сильней и постепенно оттесняло все другое, и даже померк его интерес к собственному журналу («Беседе») — попытке сочетать эмигрантскую и советскую литературу, из которой ничего не вышло. Работа не давала Горькому увидеть, что, в сущности, он остается один на один с самим собой, никого не объединив. Он ждал визу в Италию.
Возвращаясь к целебным источникам и историческим истокам
Мариенбад прославили целебные свойства здешней воды, о который издавна было известно, и, в частности, также среди премонстратов монастыря Тепла (XII в.). Местную воду даже поставляли к королевскому двору в Прагу. В первой половине XVI в. король Фердинанд I хотел добывать из этой воды драгоценную тогда соль.
— А в XVI — нач. XVII в. водой лечились придворные Рудольфа II. Но при перевозке железистая вода теряет большую часть своих целебных свойств, и к XVIII веку возникает необходимость возведения строений, которые позволяли бы страждущим приезжать и останавливаться там. Однако первые поселения у источников появились лишь в конце XVIII века. На пронизанных водными ключами скалистых холмах строиться было непросто. Если в Карловых Варах парадные кварталы тянутся вдоль набережной реки, то в Мариенбаде реки как таковой нет. Зато вся территория города и окрестностей пронизана ключами с теплой и холодной железистой водой. В центре города возвышается павильон над источником Девы Марии, хотя сам источник — это лишь выход на поверхность углекислого газа.
Как раз Дева Мария — покровительница целебной воды и дала название Мариенбаду, появление которого относят к 1808 году. После «бархатной» революции в городе возродили традицию ежегодных религиозных процессий к источникам. А легенды об основании Мариенбада и чудесном обретении источника Девы Марии и кельтах были придуманы в эпоху немецкого романтизма.
— Да, и, к сожалению, никаких древних легенд о Мариенбаде пока найти не удалось. Главные источники — это Крестовый, Рудольфа, Каролины, Амвросия, Фердинанда и Лесной. На территории города и в окрестностях существует более ста источников, для процедур используется только половина. Воды здесь столько, что в отелях выводят воду из-под земли прямо в здание — и она течет из крана. Вокруг павильона над источником Девы Марии возвышаются отели. Отели или санаторные дома, как их называют в Чехии, находятся на главной улице, а также окружают источники на отдельных склонах. Они больше похожи на дворцы, потому что они и принимали в свое время королей. B 1818 году поселение было официально объявлено курортом, и там сразу же разворачивается стремительное строительство — за 1818-1824 гг. возведено 40 зданий. В этом удивительная прелесть Мариенбада, который сразу стал строиться как город — миниатюрный, игрушечный, но именно город, в котором петербуржцы, например, сразу найдут глазами знакомый желто-белый классицизм и необарокко.
— В 1865 г. курорт был признан городом, а в 1872 г. появилась железная дорога, что сразу подняло его на новый уровень, облегчив дорогу пациентам санаториев — ведь до этого приходилось трястись версты или мили по горным дорогам в экипажах. Можно без преувеличения сказать, что город в течение XIX века невероятно богатеет. Достаточно вспомнить, что именно там появилось первое в Австро-Венгрии электрическое уличное освещение. Парки Мариенбада разбивали лучшие ландшафтные архитекторы своего времени. Кстати, прекрасные партеры цветников и расходящиеся тропки — почти по Борхесу — до сих пор поражают воображение. С 1899 года установлено железнодорожное сообщение с Карловыми Варами, т. е. приезжие могли уже легко курсировать между двумя пышными и модными курортными городами.
В 1902 г. в городе появился трамвай. Теперь, его, кстати, нет, зато ходит троллейбус. Сегодня население Марианских Лазней составляет всего 15 000 жителей. Город этот крошечный, но манящий тайнами настолько увлекательными, что они, надо признаться, уводят в сторону от последовательного изложения. Обращаясь к истории курорта в ХХ веке, стоит сказать, что и этот тихий и приветливый уголок не обошли стороной несчастья прошлого столетия. Но это отдельный разговор, заслуживающий отдельной программы.
После «бархатной» революции Марианске Лазне постепенно восстанавливают свой блеск, однако сложно предположить, что сегодня сюда приедет на отдых английская королева или король Бельгии. Сегодня здесь снова слышна русская речь, и охотно приезжают туристы из Германии, до которой тут рукой подать. Вода по-прежнему щедро струится из многочисленных источников — та же вода, которую пили Гоголь и Гончаров, Лесков и Языков. А помимо них, Гете, Штраус, Малер, Шопен, Вагнер, Вебер, Марк Твен, Ницше, Эдисон, Черчилль, Шолом-Алейхем, Альфред Нобель, Ибсен, Киплинг, Сметана, Дворжак, Направник, Неруда, Фрейд, Кафка, Сейферт, короли и императоры, маршалы и магараджи, представители, наверное, чуть ли не всех всех стран и континентов.
Замечательный поэт Арсений Тарковский, тоже бывавший в этих местах, назвал свое стихотворение «Карловы Вары», однако его строки можно смело адресовать и Мариенбаду, и всему этому удивительному уголку Западной Чехии:
Даже песня дается недаром, И уж если намучились мы, То какими дрожжами и жаром Здесь когда-то вздымало холмы. А холмам на широкую спину, Как в седло, посадили кремли, И с ячменных полей десятину В добрый Пильзен варить повезли. Расцветай же, как лучшая роза В наилучшем трехмерном плену, Дорогая житейская проза, Воспитавшая эту страну. Пойте, честные чешские птицы, Пойте, птицы, пока по холмам Бродит грузный и розоволицый Старый Гете, столь преданный вам.
В Мариенбаде висело объявление, где на ломаном русском сообщалось, что некий магазин Гетца предлагает запрещенные в России книги и газеты. Эта книжная лавка просуществовала до Первой мировой войны.
— Она закрылась в 1918 году. То есть русские использовали лечение на водах еще и для того, чтобы во-первых встретиться с диссидентами того времени — с Бакуниным или с Герценом, который не знал отбою от русских туристов в своей лондонской квартире, а также почитать запрещенную литературу.
Для нас эти места связаны, прежде всего, с русскими именами. Какие литературные планы связывает с этой темой Катерина Айзпурвит?
— Мне всегда хотелось заполнить эту лакуну. Конечно, было бы преувеличением сказать, что в России ничего не писали о Марианских Лазнях, однако интересно свести воедино все громкие русские имена и события, связанные с этим местом. Поэтому вместе с петербургским издательством «Росток» у нас возникла идея написать «культурно-исторический путеводитель», некое подражание «Образам Италии» Павла Муратова, или, скорее, рассказ о Мариенбаде, где за 200 лет побывало столько русских знаменитостей. Хотелось бы раскрыть Мариенбад именно через призму «русского взгляда», ведь для русской культуры и литературы он значит, наверное, не меньше, чем тот же Баден-Баден… Приезжая «на воды», русские литераторы обычно не только хотели поправить здоровье, но и в спокойной обстановке встретиться с друзьями и единомышленниками и поработать. При этом встречи назначались заранее. А в Мариенбаде представители русской культуры видели возможность развивать тему популярного тогда славянофильства — именно тут Погодин, Лесков назначали встречи с местными славистами — с Шафариком (он же Шафаржик) и Ганкой. В общем, всем в этом, казалось бы, крохотном лесистом ущелье находилось занятие. И если путеводитель по Карловым Варам еще можно найти в книжных магазинах России, то отдельного путеводителя о Мариенбаде не отыскать.
Причем столько известных имен связано с этим городом: Петр Вяземский, «красный граф» А. К. Толстой, Николай Лесков, Максим Горький, Владислав Ходасевич, Шаляпин — певец с женой посетили Мариенбад в 1912 г., и Шаляпин даже подумывал давать здесь концерты, однако мировая война и революция в России не позволили этим планам реализоваться, Ойстрах и ряд других. Многие из них встречались в Маринбаде с известнейшими личностями культурного небосклона Чехии и Европы.
Своей судьбой Мариенбад обязан литературе
— Можно сказать, что Мариенбад возник как пышный курорт и стал известен в Европе благодаря Гете. Именно по стопам писателя туда и устремилась вся Европа. Гете был там не один раз, как известно, он пережил там последнюю любовь своей жизни — к Ульрике фон Левитцов (1821 г.) и написал Мариенбадскую элегию, можно сказать, под сенью здешних утесов.
И ты вступил в блаженные селенья, Как некий дух, достойный жизни вечной. Здесь нет надежд, желания, томленья, Здесь твой эдем, мечты предел конечный.
«Блаженное селенье» явно отсылает читателя к Мариенбаду. Правда, о здешних же местах поэт говорит: «В чаще темной / Меж диких скал один останусь я», поскольку сватовство его было неудачным, и сердце 70-летнего Гете было разбито. Но Мариенбад он увековечил своими строками и своим присутствием, отмечает Катерина Айзпурвит.
Сердце Гете в Мариенбаде было разбито, но вообще-то эта курортная обитель была призвана исцелять — Гоголь, чье имя навсегда связало Мариенбад с русской литературой, был как раз одним из тех, кто приехал сюда именно с целью подлечиться.
— Eсли бы врачи не послали его лечить желудок — как мы помним, Гоголь мучился желудком и болезненно относился к вопросам своего здоровья («главный дьявол у меня в желудке»), то вряд ли бы он согласился покинуть обожаемую им Италию и отправиться в Мариенбад, который он заранее считал скучным. Гоголь встретился в Марианских Лазнях с московским врачом Иноземцевым, высоко ценившим лечебный потенциал этого курорта — по его рекомендации эти места посещали и другие россияне.
По совету Иноземцева «поэт радости и хмеля» Николай Языков, которого Гоголь называл своим любимым стихотворцем, приехал туда в 1838 году. Иноземцев славился как исключительный диагностик, профессор русской истории. Историк, писатель и издатель Михаил Петрович Погодин говорил о том, что слову Иноземцева здесь «верят как оракулу».
— Гоголь, однако, испытывал антипатию к врачу Иноземцеву. Гоголь страдал ипохондрией — вероятно, в связи со своими желудочными проблемами.
Писателя, вероятно, более устраивало общение с Погодиным, с которым они уже ранее нашли общий язык.
— Безусловно, потому что Гоголь и живал у Погодина в московском доме, они были близкими друзьями. Погодину приходилось проявлять чудеса дипломатии, чтобы, с одной стороны, убедить Иноземцева лечить писателя, а Гоголя — следовать его рекомендациям. И хотя Гоголь и Иноземцев уехали из Мариенбада в один день, они сидели в разных экипажах и, вероятно, они так и не нашли общего языка. Погодин в своих воспоминаниях рассказывает о длительных прогулках Гоголя по окрестностям, которые доставляли ему несомненное удовольствие. Тут у писателя все же завязалось несколько интересных знакомств, некоторые из которых стали потом прототипами его литературных персонажей.
Тем, кто интересуется чешско-российскими культурными пересечениями, будет нелишним узнать, что Гоголь встречался в Чехии с выдающимся чешским ученым Павлом Шафариком, автором «Славянских древностей», которые были делом его жизни — Гоголь также получал от него книги. Шафарик ждал этой встречи, и не только с Гоголем, уже в 1838 году, и договаривался также о встрече с одним из первых славистов в России, издателем и поэтом-романтиком Осипом Боданским.
— Вообще Гоголь знал, что он встретит там представителей славянской культуры и писал из Рима еще своему другу Данилевскому в связи с поездкой в Марианске Лазне, что «Погодин выписал к лету туда кучу разных славян, так что мы можем иметь хорошее общество, составить свой стол и ускользнуть таким образом от вредоносных табльдотов, словом, лечиться сериозно, методически и весело, укрепляя и поддерживая друг друга, а это весьма не последняя вещь на водах». Гоголь приехал 16 июля 1839 г. и провел этот месяц в Мариенбаде достаточно плодотворно — закончил «Шинель», делал наброски к «Тарасу Бульбе», работал над «Мертвыми душами». Первое чтение «Мертвых душ» состоялось в России осенью того же 1939 года, когда он вернулся на родину осенью.
И, наверное, одна из первых редакций «Мертвых душ» родилась именно в Марианских Лазнях — по крайней мере, у ряда литературоведов есть такие предположения.
— Да, такие предположения есть. Он привез туда и Сборник малороссийских песен, который все время читал и говорил об этом Погодину: «запасаюсь стариной». Он написал там даже пьесу из украинской жизни, которую впоследствии сжег.
«А какой стакан вы изволили выпить?»
Сегодняшним посетителям курорта, наверное, также интересно узнать, из каких источников Гоголь мог пить. Я нашла информацию о том, что, скорее всего, это мог быть Крестовый источник, первоначально называвшийся Сланый, т. е. Соленый в связи с соленым вкусом — его также называли источником Фердинанда. Здание отеля, в котором жил Гоголь, не сохранилось.
— Зато городской театр до сих пор носит имя Николая Васильевича Гоголя. Но если мы заговорили о лечении и об источниках, то можно вернуться к ближайшему мариенбадскому другу Гоголя Погодину, который оставил подробные записки о курортной жизни. Все это зафиксировано в его изданных впоследствии «Дневнике», «Записках» и переписке с друзьями. Погодин был страстный путешественник и весь 1939 год провел за границей, колеся по Европе. Причем написал достаточно много путевых заметок, описывал и быт. По воспоминаниям современников, Погодин «отличался большой практичностью», так что в своих воспоминаниях он скрупулезно указывает цены в Мариенбаде.
И нравы местного населения… — Вероятно, да — в той или иной мере. Михаил Погодин был сыном крепостного, и сам он родился как крепостной. Его отец получил вольную, когда ему было уже восемь лет. Свою блестящую карьеру он сделал сам, стал академиком и писателем, возглавляя литературный кружок, вовлекал самых известных российских литераторов в свою орбиту. Но его крестьянское происхождение сказывалось на его восприятии. Он также описывает ландшафт — холмы, окружающие Мариенбад. Подробно останавливается на источниках и правилах приема воды и даже сообщает о расписании лечившихся там пациентов. «Вставали тогда в шесть утра. Из Крестового источника пили от 2 до 6 стаканов. Во время приема воды гуляли под музыку оркестра по террасе. Выпить эти многочисленные стаканы полагалось до 8 ч. утра. Потом еще час гуляли и только в 9 можно было переходить к завтраку — «кофе с булками и кренделями», как пишет Погодин. С 9 до 10 часов принимали ванны, затем снова гуляли до обеда, который проходил с часу до двух дня. Потом — снова гулять и пить воду. Чай в 7 вечера пили, в основном, только русские пациенты, которые специально добились этой привилегии. Затем ложились спать без ужина. В общем, режим был суровый, и современный турист вряд ли бы его выдержал.
Неудивительно, что Гоголю потом уже досаждали многочисленные вопросы соотечественников, вопрошавших: «А который стакан вы пьете?»
— Да, и позднее он писал Аксакову, что на водах «парадно — мочи нет! К тому же у меня такая скверная натура, что при взгляде на эту толпу, приехавшую со всех сторон лечиться, уже несколько тошнит, а на водах это не идет: нужно напротив, чтобы слабило. Как вспомнишь Мариенбад и лица, из которых каждое насильно и нахально влезло в память, попадаясь раз по сорок на день, и несносных русских с вечным и непреложным вопросом: „А который стакан вы пьете?“ — вопрос, от которого я улепетывал по проселочным дорожкам…»
В Мариенбаде Гоголь встречался и с Д. Е. Бенардаки. Погодину же мы обязаны тем, что именно он рассказал, какое значение этот судовладелец и золотопромышленник, помимо того, что часто ссужал Гоголя деньгами, сыграл в творчестве писателя. Бенардаки стал прототипом добродетельного Костанжогло, единственного, пожалуй, положительного героя второго тома «Мертвых душ». Многие исследователи предполагают, что марианские впечатления сыграли в этом немалую роль.
— Безусловно. Гоголь оставался писателем и на скучном курорте. и то, что персонажи, за которыми он наблюдал, вошли потом в его плеяду героев, как и с Бенардаки — это тоже доказанный литературоведами факт. В Мариенбаде Погодин встречался с Шафариком. По воспоминаниям, они беседовали с утра до вечера, посещали монастырь Тепла, в наши дни снова действующий. Там хранилась уникальная библиотека. Шафарик рассказывал Погодину об истории Богемии, Погодин — о России. Много говорили о славянах и об их судьбе в Австрии. Погодин, в отличие от Гоголя, побывал в Марианских Лазнях еще в 1842 и 1846 годах. В 1842 г. изучал здесь чешский язык, искал и нашел себе учителя из Часлава. В 1846 г. побывал в Марианских Лазнях и Теплице.
Все 1840-е годы Погодин будет поддерживать тесные контакты с чешскими филологами Шафариком и Палацким. Накануне Славянского съезда 1848 года, проходившего в Праге, оставит на руках у Шафарика тяжело больную супругу Елизавету, которая вскоре скончается.
Есть много русских имен, связанных с этими местами, которым мы сегодня не сможем уделить должного внимания. Упомянем хотя бы о Максиме Горьком, который провел с ноября 1923 по конец весны 1924 г. холодную, как свидетельствуют исторические источники, зиму в мариенбадском отеле Maxhof, прибыв в сопровождении родных и друзей из Праги, где ему пришлось улаживать визовые дела. По вечерам Горький прогуливался по городу, часто посещая лесной источник и долину Макса. — Да, и кафе, которое там было открыто. Тогда ужe был оборудован лыжный спуск на горе. Конечно, этот курорт зимой для нас даже несколько непривычная декорация в «русском Мариенбаде», потому что, естественно, в XIX веке сюда ездили только в сезон, а сезон там открывается 1 мая. Горький приехал в Прагу, ожидая разрешения на выезд в Италию, которое ему лично дал Муссолини. Но формальности занимали достаточно длительное время, в Праге ему врачи оставаться запретили, потому что пропитанный угольной пылью воздух был ему категорически противопоказан. В Мариенбаде, по свидетельству, Горький действительно потом почувствовал себя лучше.
— За 55-летним писателем, тесно связанным с большевистским руководством Советской России, велось наблюдение со стороны властей Чехословакии. Его известность в мире оставалась огромной, и газеты писали и о нем, и о членах его семьи. Курортная газета (на немецком языке) сообщает, что к Пасхе писатель планирует вернуться в Советскую Россию и отправиться в Крым. Впрочем, позже та же газета позже написала, что он собирается в Неаполь. В мариенбадском отеле его посещали журналисты, но Горький избегал говорить о политике, не выражал симпатий по отношению к большевистскому правительству и даже упомянул о своем «добровольном изгнании». О Марианских Лазнях Горький высказался с большим одобрением: «Мариенбад — один из самых прекрасных уголков нашей земли». Отсюда Горький переписывается с редакцией коммунистической газеты Rudé právo, которой сообщил о скорой публикации его воспоминаний о Ленине. Сохранились воспоминания доктора Олберта, который занялся лечением писателя. Он пишет о том, что Горький избегал шумного общества, но побывал на музыкальном вечере в квартире доктора. Олберт говорил по-русски, что упрощало общение. Доктор вспоминал, что в честь Горького были исполнены трио Брамса и одно из фортепианных трио Бетховена.
— Да, и, по воспоминаниям доктора, Брамс не произвел на Горького большого впечатления, потому что он, как известно, любил только Бетховена.
— На рождество к нему приезжал сын Максим с женой Надеждой, признанной красавицей, и из всех окружавших тогда в Мариенбаде людей Надежда оказалась единственной, кто приезжал в этот город уже в советское время, в 1959 году, когда там открывалась памятная доска и небольшой памятник внутри отеля, который теперь называется «Максим». Она приезжала в сопровождении жены Алексея Толстого Людмилы Толстой и поэта Степана Щипачева. В июле 1951 года на здании отеля, в котором останавливался Горький, Зденек Неедлы, в присутствии Марии Майеровой, Яна Дрды и других чешских писателей, открыл мемориальную доску, посвященную Максиму Горькому. Тогда же отель Maxhof, который с 1945 года носил название Savarin, был переименован в отель Maxim Gorkij (до 1990 года, сейчас называется Maxim). То же имя в социалистический период носила Главная колоннада. 9 мая 1962 года в Марианских Лазнях (вероятно, в малом зале отеля) был открыт мемориал Максима Горького, посвященный свидетельствам его пребывания в городе. Мемориал просуществовал до 1982 года.
— Кстати, площадь, где стоит дом, в котором Горький некогда жил, в период социализма одно время называлась площадью Сталина. Теперь же это — площадь Мира. И был такой период в социалистической Чехословакии, когда Марианские Лазне предлагали переименовать в Лазне Горького или в Лазне Гоголя, но этого не произошло.
О приезде писателя сообщили пражские газеты Právo lidu и Lidové noviny. 26.12.1923 там вышла статья «Горький в Чехословакии». В Rudé právo 28.12.1923 появилась критическая заметка «Почему Масарик не посетил больного Горького?» Газета указывала, что другие писaтели-эмигранты — Чириков, Амфитеатроф, Брушвит — чувствуют себя в Пражском Граде «как дома». Журналист Вацлав Кёниг сообщил, что смог навестить писателя в его номере в гостинице, попасть куда было непросто. Именно в Марианках, как чехи сокращенно называют этот наимладший город известного западно-чешского курортного треугольника, он и получил телеграмму от Надежды Крупской о смерти Ленина 21.1.1924.
Берберова и Ходасевич приехали вслед за Горьким
Примечательны воспоминания Нины Берберовой о пребывании Горького в Мариенбаде, вошедшие в ее знаменитую книгу «Курсив мой». Она писала, что первaя зимa Горького в Берлине сменилась «второй немецкой». Несмотря на то, что это было в Чехии, поясняла Берберова, «мы находились в ее „немецком углу“, в Марианских Лазнях». «Мы» — это замечательная пара представителей русского серебряного века, эмигрировавшая из России, Нина Берберова и ее муж Владислав Ходасевич, приехавшие вслед за Горьким в этот курортный город. В отличие от него, они в советскую Россию уже не вернулись. Берберова вспоминала, как Горький замкнулся и практически общался лишь с узким кругом членов своей семьи и людей, которых он считал почти семьей, и погрузился в работу над романом «Дело Артамоновых». — Да, и следует отметить, что именно Горький помог им выехать в 1921 году по командировке Наркомпроса, как это тогда делали, и они отправились в Германию. Но к 1923 году жизнь в Берлине стала для них слишком дорогой, потому что экономический кризис взвинтил цены, и они тоже страстно хотели уехать в Италию — почему-то из Мариенбада все, как Гоголь, хотят уехать в Италию. В Прагу они приехали для того, чтобы встретиться там с Горьким. В Праге они встретились как с Мариной Цветаевой и Сергеем Эфроном, так и с критиком Марком Слонимом и выдающимся славистом Романом Якобсоном. О последнем писательница позже напишет, что он, расправив крылья, вылетел оттуда — из Праги, как бабочка из кокона.
— Но оставаться в Праге, о которой Берберова потом отозвалась, что «она и благороднее, и захолустнее Берлина», им не хотелось. Она писала: Русская Прага нам не открыла своих объятий: там главенствовали Чириков, Немирович-Данченко, Ляцкий и их жены, и для них я была не более букашки, а Ходасевич — неведомого и отчасти опасного происхождения червяком.
Писательница также отмечала: «Одиночками жили Цветаева, которая там томилась, Слоним и Якобсон, породы более близкой и одного поколения с Ходасевичем. Они не только выжили, но и смогли осуществить себя до конца (Якобсон — как первый в мире славист), может быть, потому, что оба были преисполнены энергией, а может быть, и „полубезумным восторгом делания“./ В эти недели в Праге и Ходасевич, и я, вероятно, могли бы зацепиться за что-нибудь, с огромным трудом поставить одну ногу — как альпинисты, — перебросить веревку, подтянуться… поставить другую… В такие минуты одна дружеская рука может удержать человека даже на острове Пасхи, но никто не удержал нас. И, вероятно, хорошо сделал. Цветаева и Слоним долго не прожили там». Берберова пережила Ходасевича на 44 года и умерла в Филадельфии в 1983 году.
— И как раз она единственная, кто успел, единственный раз в своей жизни, посетить Россию в период перестройки, а Ходасевич, как мы знаем, скончался в Париже в больнице для бедных. Из воспоминаний Берберовой о Горьком: В ту зиму (1923–1924 года) все постепенно отступило перед работой. «Дело Артамоновых» подвигалось, разрасталось, захватывало Горького все сильней и постепенно оттесняло все другое, и даже померк его интерес к собственному журналу («Беседе») — попытке сочетать эмигрантскую и советскую литературу, из которой ничего не вышло. Работа не давала Горькому увидеть, что, в сущности, он остается один на один с самим собой, никого не объединив. Он ждал визу в Италию.
Возвращаясь к целебным источникам и историческим истокам
Мариенбад прославили целебные свойства здешней воды, о который издавна было известно, и, в частности, также среди премонстратов монастыря Тепла (XII в.). Местную воду даже поставляли к королевскому двору в Прагу. В первой половине XVI в. король Фердинанд I хотел добывать из этой воды драгоценную тогда соль.
— А в XVI — нач. XVII в. водой лечились придворные Рудольфа II. Но при перевозке железистая вода теряет большую часть своих целебных свойств, и к XVIII веку возникает необходимость возведения строений, которые позволяли бы страждущим приезжать и останавливаться там. Однако первые поселения у источников появились лишь в конце XVIII века. На пронизанных водными ключами скалистых холмах строиться было непросто. Если в Карловых Варах парадные кварталы тянутся вдоль набережной реки, то в Мариенбаде реки как таковой нет. Зато вся территория города и окрестностей пронизана ключами с теплой и холодной железистой водой. В центре города возвышается павильон над источником Девы Марии, хотя сам источник — это лишь выход на поверхность углекислого газа.
Как раз Дева Мария — покровительница целебной воды и дала название Мариенбаду, появление которого относят к 1808 году. После «бархатной» революции в городе возродили традицию ежегодных религиозных процессий к источникам. А легенды об основании Мариенбада и чудесном обретении источника Девы Марии и кельтах были придуманы в эпоху немецкого романтизма.
— Да, и, к сожалению, никаких древних легенд о Мариенбаде пока найти не удалось. Главные источники — это Крестовый, Рудольфа, Каролины, Амвросия, Фердинанда и Лесной. На территории города и в окрестностях существует более ста источников, для процедур используется только половина. Воды здесь столько, что в отелях выводят воду из-под земли прямо в здание — и она течет из крана. Вокруг павильона над источником Девы Марии возвышаются отели. Отели или санаторные дома, как их называют в Чехии, находятся на главной улице, а также окружают источники на отдельных склонах. Они больше похожи на дворцы, потому что они и принимали в свое время королей. B 1818 году поселение было официально объявлено курортом, и там сразу же разворачивается стремительное строительство — за 1818-1824 гг. возведено 40 зданий. В этом удивительная прелесть Мариенбада, который сразу стал строиться как город — миниатюрный, игрушечный, но именно город, в котором петербуржцы, например, сразу найдут глазами знакомый желто-белый классицизм и необарокко.
— В 1865 г. курорт был признан городом, а в 1872 г. появилась железная дорога, что сразу подняло его на новый уровень, облегчив дорогу пациентам санаториев — ведь до этого приходилось трястись версты или мили по горным дорогам в экипажах. Можно без преувеличения сказать, что город в течение XIX века невероятно богатеет. Достаточно вспомнить, что именно там появилось первое в Австро-Венгрии электрическое уличное освещение. Парки Мариенбада разбивали лучшие ландшафтные архитекторы своего времени. Кстати, прекрасные партеры цветников и расходящиеся тропки — почти по Борхесу — до сих пор поражают воображение. С 1899 года установлено железнодорожное сообщение с Карловыми Варами, т. е. приезжие могли уже легко курсировать между двумя пышными и модными курортными городами.
В 1902 г. в городе появился трамвай. Теперь, его, кстати, нет, зато ходит троллейбус. Сегодня население Марианских Лазней составляет всего 15 000 жителей. Город этот крошечный, но манящий тайнами настолько увлекательными, что они, надо признаться, уводят в сторону от последовательного изложения. Обращаясь к истории курорта в ХХ веке, стоит сказать, что и этот тихий и приветливый уголок не обошли стороной несчастья прошлого столетия. Но это отдельный разговор, заслуживающий отдельной программы.
После «бархатной» революции Марианске Лазне постепенно восстанавливают свой блеск, однако сложно предположить, что сегодня сюда приедет на отдых английская королева или король Бельгии. Сегодня здесь снова слышна русская речь, и охотно приезжают туристы из Германии, до которой тут рукой подать. Вода по-прежнему щедро струится из многочисленных источников — та же вода, которую пили Гоголь и Гончаров, Лесков и Языков. А помимо них, Гете, Штраус, Малер, Шопен, Вагнер, Вебер, Марк Твен, Ницше, Эдисон, Черчилль, Шолом-Алейхем, Альфред Нобель, Ибсен, Киплинг, Сметана, Дворжак, Направник, Неруда, Фрейд, Кафка, Сейферт, короли и императоры, маршалы и магараджи, представители, наверное, чуть ли не всех всех стран и континентов.
Замечательный поэт Арсений Тарковский, тоже бывавший в этих местах, назвал свое стихотворение «Карловы Вары», однако его строки можно смело адресовать и Мариенбаду, и всему этому удивительному уголку Западной Чехии:
Даже песня дается недаром, И уж если намучились мы, То какими дрожжами и жаром Здесь когда-то вздымало холмы. А холмам на широкую спину, Как в седло, посадили кремли, И с ячменных полей десятину В добрый Пильзен варить повезли. Расцветай же, как лучшая роза В наилучшем трехмерном плену, Дорогая житейская проза, Воспитавшая эту страну. Пойте, честные чешские птицы, Пойте, птицы, пока по холмам Бродит грузный и розоволицый Старый Гете, столь преданный вам.
