Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Подписанная Дмитрием Медведевым Государственная концепция патриотического воспитания на 2016–2020 гг. вызвала разнообразные оценки и живые споры. Этот документ, выдержанный в суровой традиционалистско-охранительной лексике, следует практике правительственной работы прошлых лет, сводящейся к канцелярскому термину «Госпатриотпрограмма». Образование может поехать по советским рельсам. Но может и не поехать.
Подписанная премьер-министром России Дмитрием Медведевым в новогодние дни Государственная концепция патриотического воспитания на 2016–2020 годы вызвала разнообразные оценки и живые споры. Этот документ, выдержанный в суровой традиционалистско-охранительной лексике, следует практике правительственной работы прошлых лет, сводящейся к канцелярскому термину «Госпатриотпрограмма». Образование может поехать по советским рельсам. Но может и не поехать.
В справке к постановлению правительства говорится: «Концепция направлена на создание условий для повышения уровня консолидации общества при решении задач устойчивого развития России и обеспечения национальной безопасности». Особое внимание обращается на значимость победы советского народа в Великой Отечественной войне и повышение интереса российских граждан к военной истории. Патриотическое воспитание, говорится в документе, необходимо осуществлять, учитывая «современные социальные реалии, адекватные геополитической ситуации в мире». Концепция воспитания патриотизма ориентирована на все социальные слои и возрастные группы граждан России, однако приоритет отдает детям и молодежи.
Перспективы патриотического воспитания новых поколений россиян в интервью Радио Свобода оценивает научный руководитель Института проблем образовательной политики «Эврика» Александр Адамский:
— В принципе любому государству нужны ориентиры для действий в сфере образования. Поскольку по законам РФ образование — это обучение и воспитание, то некоторые стратегические ориентиры и в этой области, в области воспитания, тоже должны быть. Вопрос в том, как их определять? Дьявол, как известно, кроется в деталях. В самом наличии подобных ориентиров ничего необычного я не вижу. Это всегда было, со времен Спарты, и, я думаю, всегда будет.
— Тогда так сформулирую вопрос: вы согласны с теми ориентирами, которые поставило перед своей страной правительство России?
— Во-первых, вопрос заключается в том, насколько это обязательная для выполнения история. Второй вопрос в том, насколько она вообще выполнима. Правительство России в последнее время увлеклось созданием необязательных документов в сфере образования. С одной стороны, правительство не идет по пути диктата, с другой стороны — его инструкции похожи на благие пожелания, не предполагаемые к исполнению. Вот сравнительно недавно принята стратегия в сфере воспитания, вполне либеральная. Теперь вот появилась концепция обучения патриотизму. Это такая ловушка: давайте обсуждать содержание документа, но мы по умолчанию понимаем, что вероятность его исполнения стремится к нулю.
— Вот прямо так — к нулю?
— Да, фактически — да. Честно говоря, я не очень понимаю, что это за формат, который визируется председателем правительства. Концепция — это описание теоретических подходов: есть гипотеза, она положена в основание некоторых рассуждений, на основании этой гипотезы строится конструкция, дальше возникает теоретическая модель, которая связывает разные объекты. Теоретическая модель — до того, как она претворяется на практике, — должна быть принята научным сообществом. Скажите, как может быть гипотеза принята административным решением?! Оттого, что мы административно утвердим теоретическую концепцию, ее шансы на реализацию не возрастают.
В образовательной политике сейчас очевидно противодействуют два направления — архаичное, охранительное и более прагматичное, более современное. Это видно по нормативным актам. Вот возникла стратегия воспитания — она довольно «экологичная», в ней нет радикальных утверждений и призывов, она вполне современная. Параллельно с этим возникает концепция воспитания, которую мы с вами обсуждаем. Она более радикально-охранительная, более архаичная. Я могу соглашаться, а могу и не соглашаться с высказанными в ней утверждениями, но они точно не из XXI века.
Само это противостояние, на мой взгляд, является позитивным знаком — оно предполагает дискуссию о путях развития. Есть охранительное крыло — единые учебники, представления о концепциях воспитания, которые мы с вами сейчас обсуждаем, прославление советской школы и стремление вернуться в нее, авторитарный формат образования и воспитания. И есть такая прагматичная линия: образование должно быть современным, должно быть поле выбора, мысль о том, что индивидуализация образования — это неплохая вещь, что сетевое образование — позитивное явление.
«Патриотическая» концепция — взмах архаично-охранительного крыла, для которого, как мне кажется, главное — не образовательные цели, а стремление выдвинуть некоторую образовательную конструкцию, которая могла быть использована в целях, например, политической борьбы. Концепция ведь не предполагает выделение финансовых ресурсов, это всего лишь набор взглядов. Правительство обязано теперь принять программу, которая содержит обоснования для выделения ресурсов и систему оценки расходования этих ресурсов. Последует ли за этим программа — еще неизвестно. Но если последует, то она должна учитывать не только охранительную концепцию, но и ту же либеральную стратегию воспитания.
Какой будет эта программа? Будет ли она вообще, во что она обойдется бюджету — это вопрос? Финансовая ситуация в стране — сложная. Заявлены огромные социальные расходы, например, удержание заработной платы работников образования, учителей на уровне средней по региону, хотя регионам денег не хватает и зарплата уже снижается. Объявлено строительство новых школ, на это должно быть выделено 50 миллиардов рублей как минимум. Не выполнен пункт указа президента о ликвидации очередей в детские сады. А ведь построить новые школы и детские сады — это не только затраты на строительство, но еще и дополнительные расходы на зарплату и содержание. Если усилия государства по обеспечению своих намерений в сфере воспитания будут переведены в программу, то на это тоже должны быть выделены средства — которых, как мы видим, и без того не хватает.
Поскольку, по всей видимости, под концепцию не предполагается финансирования, то и экспертиза ее эффективности не проводилась. Вообще удивительно, что премьер-министр Медведев этот документ подписал. Помню, как, будучи вице-премьером, он активно поддерживал национальный приоритетный проект образования. Это был мощный модернизационный проект, и это было всего 10 лет назад: и выделение средств, и мониторинг реализации, и разные направления развития, и поддержка инновационных движений, проектов, передовых школ, и огромные деньги тратились. И то, что сейчас премьер-министр Медведев подписал такой охранительный документ, удивительно. Я думаю, что это как раз и связано с тем, что реализация концепции не предполагается.
— Вы считаете, что набор взглядов, изложенный в концепции, отправляет российскую школу в советское прошлое?
— Адрес — тот, адрес — именно туда. Но, на самом деле, это отсыл не к советской школе. Это отсыл к германской школьной практике середины XIX века. Есть знаменитая фраза одного немецкого профессора географии, которая ошибочно приписывается Отто фон Бисмарку: «Прусско-австрийскую войну выиграл прусский учитель». Временной контекст, в котором эта фраза была произнесена, симптоматичен: она обозначала поворот германской школы в государственно-патриотическом направлении. Есть замечательная работа Надежды Крупской 1916 года, в которой супруга Ленина детально анализирует поворот германской школы в национальном, государственно-патриотическом направлении. Школе предписывалось формировать послушание государству, поощрять отсутствие всякой рефлексии и инакомыслия для того, чтобы будущие солдаты хорошо воевали за фатерланд. Эту методологию иногда ставят в пример другим системам образования, но при этом забывают одну простую вещь: что потеряла Германия благодаря такому воспитания? Когда психологи после Второй мировой войны говорили, что германская нация потеряла совесть, они имели в виду, в частности, и это: вот вам результат такого патриотического воспитания.
Новая российская концепция предлагает возврат в старую добрую германскую систему воспитания, с которой, собственно, была снята калька советской школы. Единообразной, полуармейской, идеологически накачанной, с формированием человека по заданному государством образцу. Подобная модель утратила всякую эффективность, и даже не только потому, что в ней идеологически неверные слова подобраны, — она просто методологически неэффективна. То, что хорошо было в конце XIX, даже в середине ХХ века, сейчас уже не срабатывает. По нескольким причинам. Во-первых, учитель перестал быть единственным источником и знаний, и образцового поведения, и всего на свете. Это не хорошо и не плохо — это факт, так случилось. Во-вторых, мир стал более открытым, в нем соперничают разные идеи, доступные любому любознательному ребенку помимо школы, помимо учителя. В-третьих, любые патриотические идеи надо чем-то подкреплять — образом жизни, достижениями — и эти доказательства надо предъявлять ребенку. Если ребенку это не предъявляется, то пустые фразы отвращают его и настраивают против. Если дело затеяно для того, чтобы насытить словарный запас трескотней, то на ребенка этот процесс произведет обратный желаемому эффект: вместо того, чтобы формироваться в «нужном духе», ребенок будет протестовать.
— Вот что получается: некоторые чиновники, имена которых нам неизвестны, составляют документ, суть которого вы сейчас так ярко охарактеризовали. Премьер-министр, имя которого нам, напротив, прекрасно известно и который 10 лет назад продвигал модернизационные идеи в отечественном образовании, подписывает этот документ — как вы подозреваете, втайне надеясь на то, что концепция все равно не будет выполнена. Вывод я делаю такой: Россия — несовременное, неэффективное государство, раз на таком высоком уровне рождаются такие документы.
— Можно этот тезис по-другому сформулировать. Это не нерадивые, а, напротив, высокопрофессиональные чиновники, которые просто решают другие задачи, сочиняли концепцию. Их профессионализм не в том, чтобы изменить образование и сделать его современным — а значит, и экономику страны, социальные процессы в ней сделать более современными. Люди, которые продвигают архаичную модель образования, реализуют свой административный, чиновничий, бюрократический профессионализм не в образовательной политике, а в политических технологиях, они — политтехнологические профессионалы. И в этом смысле эта концепция — хорошая профессиональная работа, можно сказать, в кавычках «хорошая». Дело вот в чем: очень многие в стране, в том числе и учителя, поддерживают идею введения единого учебника истории. Очень многие, в том числе и учителя, поддерживают архаичное военно-патриотическое воспитание. Учительский состав так же неоднороден, как и общество. А уж родители, которые заканчивали советскую школу, для которых деревья тогда были большими, а потому и жизнь была прекрасной, эту консервативную песню очень даже поддерживают.
Эти тезисы рассчитаны не на то, чтобы на детей повлиять, а на то, чтобы на взрослых повлиять. Для того, чтобы подготовить предвыборную кампанию 2016 года, например: обкатать этот дискурс архаичный, обосновать тезис о том, что мы живем в осажденной крепости, а в осажденной крепости воспитание детей должно быть именно вот таким, а не каким-то другим. Это с точки зрения образовательной политики концепция — не рабочая, неэффективная. А для политики — очень даже эффективная, это же не первый подобный документ. И это не вопрос внутренней дискуссии профессионалов образовательной политики, а попытка использовать образование для политических технологий. Довольно опасная затея, надо сказать.
— Ключевой момент здесь, очевидно, — борьба охранительной и «современной» тенденций и в образовании, и вообще в развитии страны. Есть у вас ощущение какое-то — какая из этих тенденций сейчас имеет больше оснований победить?
— Эта ситуация непредсказуема и не зависит от предпочтений в сфере образования. Исходя из корпоративной логики, мне бы, конечно, хотелось, чтобы образование являлось ключевым направлением в развитии страны. Но это не так. Образование в современном общественно-политическом дискурсе в России — очень глубокая периферия, оно не интересно ни высшему политическому руководству страны, ни элите. К огромному сожалению, структура рынка труда в России такова, что высокий ценз образования не требуется. В разных странах бывали случаи, когда образование тянуло за собой экономику. Бывала и другая ситуация, когда развитый рынок труда требовал большого человеческого капитала. А сейчас в России неразвитость рынка труда тормозит намерение быть образованным, потому что адекватной точки приложения хорошему качественному образованию нет. Для того чтобы эта структура экономики, структура рынка труда сохранялась, архаичное образование подходит куда больше. Тут вопрос не в общественных предпочтениях, а в объективных экономических тенденциях, в том, как будет развиваться экономика, как будет она диверсифицироваться. Есть страны, в которых стагнация экономики блокирует развитие образования, как пробка в ванной, — вот это наш случай. Рынок профессионального образования уже глобален, он перестал быть национальным. Из этого следует, что и точка приложения хорошего образования для российского умного человека может находиться в любой стране мира, не обязательно на родине.
— Получается, что России нужны солдаты и простые рабочие, и никто больше?
— Ну, я в этом все же не уверен. В России пока нет жесткой — хочу выделить это слово! — однонаправленной образовательной политики. И это позитивная история. Сейчас мы следим за столкновением концепций, и чем оно закончится, я лично предсказать не берусь, — сказал в интервью Радио Свобода научный руководитель Института проблем образовательной политики «Эврика» Александр Адамский.
— Тогда так сформулирую вопрос: вы согласны с теми ориентирами, которые поставило перед своей страной правительство России?
— Во-первых, вопрос заключается в том, насколько это обязательная для выполнения история. Второй вопрос в том, насколько она вообще выполнима. Правительство России в последнее время увлеклось созданием необязательных документов в сфере образования. С одной стороны, правительство не идет по пути диктата, с другой стороны — его инструкции похожи на благие пожелания, не предполагаемые к исполнению. Вот сравнительно недавно принята стратегия в сфере воспитания, вполне либеральная. Теперь вот появилась концепция обучения патриотизму. Это такая ловушка: давайте обсуждать содержание документа, но мы по умолчанию понимаем, что вероятность его исполнения стремится к нулю.
— Вот прямо так — к нулю?
— Да, фактически — да. Честно говоря, я не очень понимаю, что это за формат, который визируется председателем правительства. Концепция — это описание теоретических подходов: есть гипотеза, она положена в основание некоторых рассуждений, на основании этой гипотезы строится конструкция, дальше возникает теоретическая модель, которая связывает разные объекты. Теоретическая модель — до того, как она претворяется на практике, — должна быть принята научным сообществом. Скажите, как может быть гипотеза принята административным решением?! Оттого, что мы административно утвердим теоретическую концепцию, ее шансы на реализацию не возрастают.
В образовательной политике сейчас очевидно противодействуют два направления — архаичное, охранительное и более прагматичное, более современное. Это видно по нормативным актам. Вот возникла стратегия воспитания — она довольно «экологичная», в ней нет радикальных утверждений и призывов, она вполне современная. Параллельно с этим возникает концепция воспитания, которую мы с вами обсуждаем. Она более радикально-охранительная, более архаичная. Я могу соглашаться, а могу и не соглашаться с высказанными в ней утверждениями, но они точно не из XXI века.
Само это противостояние, на мой взгляд, является позитивным знаком — оно предполагает дискуссию о путях развития. Есть охранительное крыло — единые учебники, представления о концепциях воспитания, которые мы с вами сейчас обсуждаем, прославление советской школы и стремление вернуться в нее, авторитарный формат образования и воспитания. И есть такая прагматичная линия: образование должно быть современным, должно быть поле выбора, мысль о том, что индивидуализация образования — это неплохая вещь, что сетевое образование — позитивное явление.
«Патриотическая» концепция — взмах архаично-охранительного крыла, для которого, как мне кажется, главное — не образовательные цели, а стремление выдвинуть некоторую образовательную конструкцию, которая могла быть использована в целях, например, политической борьбы. Концепция ведь не предполагает выделение финансовых ресурсов, это всего лишь набор взглядов. Правительство обязано теперь принять программу, которая содержит обоснования для выделения ресурсов и систему оценки расходования этих ресурсов. Последует ли за этим программа — еще неизвестно. Но если последует, то она должна учитывать не только охранительную концепцию, но и ту же либеральную стратегию воспитания.
Какой будет эта программа? Будет ли она вообще, во что она обойдется бюджету — это вопрос? Финансовая ситуация в стране — сложная. Заявлены огромные социальные расходы, например, удержание заработной платы работников образования, учителей на уровне средней по региону, хотя регионам денег не хватает и зарплата уже снижается. Объявлено строительство новых школ, на это должно быть выделено 50 миллиардов рублей как минимум. Не выполнен пункт указа президента о ликвидации очередей в детские сады. А ведь построить новые школы и детские сады — это не только затраты на строительство, но еще и дополнительные расходы на зарплату и содержание. Если усилия государства по обеспечению своих намерений в сфере воспитания будут переведены в программу, то на это тоже должны быть выделены средства — которых, как мы видим, и без того не хватает.
Поскольку, по всей видимости, под концепцию не предполагается финансирования, то и экспертиза ее эффективности не проводилась. Вообще удивительно, что премьер-министр Медведев этот документ подписал. Помню, как, будучи вице-премьером, он активно поддерживал национальный приоритетный проект образования. Это был мощный модернизационный проект, и это было всего 10 лет назад: и выделение средств, и мониторинг реализации, и разные направления развития, и поддержка инновационных движений, проектов, передовых школ, и огромные деньги тратились. И то, что сейчас премьер-министр Медведев подписал такой охранительный документ, удивительно. Я думаю, что это как раз и связано с тем, что реализация концепции не предполагается.
— Вы считаете, что набор взглядов, изложенный в концепции, отправляет российскую школу в советское прошлое?
— Адрес — тот, адрес — именно туда. Но, на самом деле, это отсыл не к советской школе. Это отсыл к германской школьной практике середины XIX века. Есть знаменитая фраза одного немецкого профессора географии, которая ошибочно приписывается Отто фон Бисмарку: «Прусско-австрийскую войну выиграл прусский учитель». Временной контекст, в котором эта фраза была произнесена, симптоматичен: она обозначала поворот германской школы в государственно-патриотическом направлении. Есть замечательная работа Надежды Крупской 1916 года, в которой супруга Ленина детально анализирует поворот германской школы в национальном, государственно-патриотическом направлении. Школе предписывалось формировать послушание государству, поощрять отсутствие всякой рефлексии и инакомыслия для того, чтобы будущие солдаты хорошо воевали за фатерланд. Эту методологию иногда ставят в пример другим системам образования, но при этом забывают одну простую вещь: что потеряла Германия благодаря такому воспитания? Когда психологи после Второй мировой войны говорили, что германская нация потеряла совесть, они имели в виду, в частности, и это: вот вам результат такого патриотического воспитания.
Новая российская концепция предлагает возврат в старую добрую германскую систему воспитания, с которой, собственно, была снята калька советской школы. Единообразной, полуармейской, идеологически накачанной, с формированием человека по заданному государством образцу. Подобная модель утратила всякую эффективность, и даже не только потому, что в ней идеологически неверные слова подобраны, — она просто методологически неэффективна. То, что хорошо было в конце XIX, даже в середине ХХ века, сейчас уже не срабатывает. По нескольким причинам. Во-первых, учитель перестал быть единственным источником и знаний, и образцового поведения, и всего на свете. Это не хорошо и не плохо — это факт, так случилось. Во-вторых, мир стал более открытым, в нем соперничают разные идеи, доступные любому любознательному ребенку помимо школы, помимо учителя. В-третьих, любые патриотические идеи надо чем-то подкреплять — образом жизни, достижениями — и эти доказательства надо предъявлять ребенку. Если ребенку это не предъявляется, то пустые фразы отвращают его и настраивают против. Если дело затеяно для того, чтобы насытить словарный запас трескотней, то на ребенка этот процесс произведет обратный желаемому эффект: вместо того, чтобы формироваться в «нужном духе», ребенок будет протестовать.
— Вот что получается: некоторые чиновники, имена которых нам неизвестны, составляют документ, суть которого вы сейчас так ярко охарактеризовали. Премьер-министр, имя которого нам, напротив, прекрасно известно и который 10 лет назад продвигал модернизационные идеи в отечественном образовании, подписывает этот документ — как вы подозреваете, втайне надеясь на то, что концепция все равно не будет выполнена. Вывод я делаю такой: Россия — несовременное, неэффективное государство, раз на таком высоком уровне рождаются такие документы.
— Можно этот тезис по-другому сформулировать. Это не нерадивые, а, напротив, высокопрофессиональные чиновники, которые просто решают другие задачи, сочиняли концепцию. Их профессионализм не в том, чтобы изменить образование и сделать его современным — а значит, и экономику страны, социальные процессы в ней сделать более современными. Люди, которые продвигают архаичную модель образования, реализуют свой административный, чиновничий, бюрократический профессионализм не в образовательной политике, а в политических технологиях, они — политтехнологические профессионалы. И в этом смысле эта концепция — хорошая профессиональная работа, можно сказать, в кавычках «хорошая». Дело вот в чем: очень многие в стране, в том числе и учителя, поддерживают идею введения единого учебника истории. Очень многие, в том числе и учителя, поддерживают архаичное военно-патриотическое воспитание. Учительский состав так же неоднороден, как и общество. А уж родители, которые заканчивали советскую школу, для которых деревья тогда были большими, а потому и жизнь была прекрасной, эту консервативную песню очень даже поддерживают.
Эти тезисы рассчитаны не на то, чтобы на детей повлиять, а на то, чтобы на взрослых повлиять. Для того, чтобы подготовить предвыборную кампанию 2016 года, например: обкатать этот дискурс архаичный, обосновать тезис о том, что мы живем в осажденной крепости, а в осажденной крепости воспитание детей должно быть именно вот таким, а не каким-то другим. Это с точки зрения образовательной политики концепция — не рабочая, неэффективная. А для политики — очень даже эффективная, это же не первый подобный документ. И это не вопрос внутренней дискуссии профессионалов образовательной политики, а попытка использовать образование для политических технологий. Довольно опасная затея, надо сказать.
— Ключевой момент здесь, очевидно, — борьба охранительной и «современной» тенденций и в образовании, и вообще в развитии страны. Есть у вас ощущение какое-то — какая из этих тенденций сейчас имеет больше оснований победить?
— Эта ситуация непредсказуема и не зависит от предпочтений в сфере образования. Исходя из корпоративной логики, мне бы, конечно, хотелось, чтобы образование являлось ключевым направлением в развитии страны. Но это не так. Образование в современном общественно-политическом дискурсе в России — очень глубокая периферия, оно не интересно ни высшему политическому руководству страны, ни элите. К огромному сожалению, структура рынка труда в России такова, что высокий ценз образования не требуется. В разных странах бывали случаи, когда образование тянуло за собой экономику. Бывала и другая ситуация, когда развитый рынок труда требовал большого человеческого капитала. А сейчас в России неразвитость рынка труда тормозит намерение быть образованным, потому что адекватной точки приложения хорошему качественному образованию нет. Для того чтобы эта структура экономики, структура рынка труда сохранялась, архаичное образование подходит куда больше. Тут вопрос не в общественных предпочтениях, а в объективных экономических тенденциях, в том, как будет развиваться экономика, как будет она диверсифицироваться. Есть страны, в которых стагнация экономики блокирует развитие образования, как пробка в ванной, — вот это наш случай. Рынок профессионального образования уже глобален, он перестал быть национальным. Из этого следует, что и точка приложения хорошего образования для российского умного человека может находиться в любой стране мира, не обязательно на родине.
— Получается, что России нужны солдаты и простые рабочие, и никто больше?
— Ну, я в этом все же не уверен. В России пока нет жесткой — хочу выделить это слово! — однонаправленной образовательной политики. И это позитивная история. Сейчас мы следим за столкновением концепций, и чем оно закончится, я лично предсказать не берусь, — сказал в интервью Радио Свобода научный руководитель Института проблем образовательной политики «Эврика» Александр Адамский.
