У меня была прическа «афро». Настоящая, полноразмерная «афро» из 1977 года.
Кучерявая. Огромная. Непокорная. Я не стригся полгода и выглядел как поседевший ветеран войны.
И вот теперь сижу в кресле в парикмахерской, смотрю на себя в зеркало и вижу, как мое лицо расплывается в огромной и тупой улыбке.
Парикмахер надевает на меня фартук, заговаривает со мной о спорте или о чем-то еще, а я готов расхохотаться от удовольствия. Я так счастлив, так счастлив.
Парикмахер говорит что-то типа: «Парень, что, черт возьми, с тобой случилось?»
А я в ответ могу сказать только одно: «… Россия».
***
В 2013 году я понял, что голеностопный сустав у меня ни к черту. Моя карьера в НХЛ подошла к концу. Мне повезло, потому что за время игры в лиге я заработал много денег и теперь мог спокойно уйти из спорта. Но мне было всего 30 лет. И хотя я уже не мог достаточно хорошо кататься на льду, чтобы играть в НХЛ, хоккей мне нравился по-прежнему, и я знал, что смогу играть в Европе. Представьте себе, что вы бухгалтер, IT-менеджер или кто-то там еще, и ваша карьера заканчивается в 30 лет. У большинства моих друзей не из хоккейного мира жизнь в этом возрасте только начинается.
У парней, оказавшихся в моей ситуации (а таких парней огромное множество), есть два варианта.
1. Смириться с очевидным, пойти учиться и/или начать настоящую работу. Со спортом в таком случае придется распрощаться.
2. Собрать чемодан и поехать на несколько лет поиграть за границу.
Если у тебя нет детей, то второй вариант кажется предпочтительным. Так что я сел за компьютер и начал мечтать о тех славных местах, куда смогу поехать.
Швеция. Чехия. Швейцария. Альпы, боже мой! Было бы здорово. Надо постараться.
Но вот как-то раз мне позвонил мой агент.
— Эй, у нас тут появилось прекрасное предложение из Сочи.
— Сочи… Типа, там Олимпиада?
— Да. Россия, КХЛ.
(Длинная пауза.)
— Россия?
— Россия.
— Они там хоть умеют играть?
— Нет, не очень. Не высший класс.
(Длинная пауза.)
— Россия?
— Россия.
Прежде чем я расскажу вам остальную историю, позвольте сказать, что я вырос в Бостоне. И вот теперь меня хотят усадить в самолет и зашвырнуть на противоположную сторону земного шара в незнакомую мне страну. Я знаю, там ругаются. Детям до 16 и все такое.
Самолет сел в четыре часа утра. Мне пришлось лететь из Бостона в Турцию, а уже потом в Сочи. Голова у меня шла кругом. Глаза покраснели. На выдаче багажа меня ждал парень с табличкой. Совсем как в кино. По-английски он почти не говорил.
Знаете, я не наивный человек, и за границей бывал неоднократно. Но моя первая мысль в аэропорту была такой: дерьмо собачье. Почему буква N наоборот? Все на русском. Да, все.
Парень отвез меня в мою новую квартиру. Нет более возбуждающего и тревожного чувства, чем то, которое возникает в момент, когда ты приезжаешь в новый город, и тебя везут в твой новый дом. Я увидел, что там повсюду висят олимпийские кольца. Мы приехали в этот большой жилой комплекс, где было несколько сотен новых как с иголочки квартир. Улицы аккуратно вымощены. Ряды фонарных столбов.
И ни одной живой души вокруг. Ни одной машины. Ничего. Я говорю, типа: «Погоди, это что, Олимпийская деревня?» Просто класс, за исключением того, что Олимпиада уже закончилась.
Парень останавливает машину возле одного из домов. Показывает пальцем: «ОК. Квартира». Потом разворачивается, чтобы уйти, и говорит: «10 часов. Больница. Тест на допинг. Я вернусь. 10 часов».
Я лег на кровать, уставился в потолок и начал повторять: «Что, черт побери, я наделал? Что, черт побери, я наделал?»
Мой водитель приехал утром ровно в десять и повез меня в ближайшую больницу. Дорога заняла 45 минут. Я немного успокоился. Вздремнул. Я повторял про себя: «Ты — хороший игрок, все будет здорово, это новый опыт. Просто расслабься. Ты найдешь в команде новых друзей».
И вот мы заходим в больницу, и нас там встречает такой вот звук:
АААААААРРРРРРРРРРРРГГГГГГХХХХХХХХ!
В приемном отделении буквально в агонии лежит какой-то чувак. Отдельного кабинета неотложной помощи нет. Все в одном помещении. Я серьезно говорю, этот парень истекал кровью. Просто сидел в кресле, а из руки у него шла кровь. Он обвязал руку полотенцем, но оно было таким же чистым, как и то, которым Слава Фетисов вытирал свое лицо на Олимпиаде в Лейк-Плэсиде.
Я подхожу к сестре и спрашиваю: что это такое, я туда попал? В ответ — ничего. Отсутствующий взгляд. Английского она не знает. Я сажусь. А что еще можно сделать? Надо ждать.
Я начинаю паниковать.
Проходит час, и сестра вызывает меня: «Уит-ни».
А этот окровавленный парень так и сидит там. Наверное, это не здорово, но что я могу поделать? Я вхожу в кабинет.
Несмотря на языковой барьер, мы договариваемся. Я делаю обычные вещи. Мочусь в чашку. Глубоко вдыхаю. Кашляю. Делаю что-то еще. Затем сестра надевает мне на руку резиновую ленту, чтобы измерить давление. Она начинает качать грушу, я смотрю на нее… Сестра курит.
Ни слова. Каменное выражение лица. Качает и качает. Смотрит мне прямо в глаза. И курит.
Это было мое первое погружение в культуру активно курящего общества. В юности, когда я пришел в НХЛ, нам часто рассказывали истории о том, как парни в 70-е и 80-е годы устраивали перекуры и ели чизбургеры в перерывах между периодами. Но сейчас молодые салаги приезжают на тренировочные сборы со своими гребаными соковыжималками. А в России эпоха курения в самом разгаре. Как-то раз мы летели в самолете, и на всем протяжении полета все до единого тренеры дымили как паровозы.
Ну ладно, тайм-аут. Вы наверное подумали, что я культурно черствый человек, или что я не люблю Россию. Но погодите.
Видите ли, вам надо понять, что игра в НХЛ — это фантастический мир. Это сбывшаяся мечта. Но к сожалению, ты там привыкаешь к комфорту и воспринимаешь его как данность. Не знаю, может, другие относятся к этому иначе, но я воспринимал его именно так. Я всегда буду сожалеть об этом.
Ты влюбляешься в этот мир и ненавидишь его. Тяжкий труд притупляет чувства. Все скулят и жалуются. Даже звезды. Даже те парни, которые, как тебе кажется, живут и дышат хоккеем — и они тоже ворчат и ноют. Часто бывает так, что ты сидишь в раздевалке и жалуешься вместе с остальными.
Почему? Это как стокгольмский синдром. Ну, типа, ты начинаешь проникаться к тем, кто сидит вместе с тобой в окопах. Но в один не самый прекрасный день ты просыпаешься постаревшим, и для тебя все кончено. Остается пить по утрам кофе, сидеть в Твиттере и бездельничать.
Это жестоко.
Вот почему я не променяю свой российский опыт ни на что на свете. Потому что, когда я впервые зашел в раздевалку, то увидел там вот что.
Шесть заезжих новичков из-за рубежа сидят плечом к плечу. Два финна. Швед. Вратарь из Чехии. Центральный из Канады. И еще один защитник из Америки.
Сразу вспоминаешь сцену из фильма «Братья по оружию», когда парней почти детского возраста впервые отправляют на передовую, а заскорузлые ветераны возвращаются обратно, два месяца просидев в окопном дерьме. Именно так выглядели эти парни.
Полный шок. Как удар по лицу. Ты потрясен. Отстраненные взгляды. И тут я прихожу в середине сезона и заявляю: Ну что, пацаны, как дела?"
В другом конце раздевалки шизанутые русские парни слушают что-то типа ремикса из Барбары Стрейзанд.
И тут я понимаю. Боже, мне это знакомо. Мне известны эти невзгоды и мучения. Вот я и вернулся!
Мы выходим на лед, и это сущий ад. Тем парням из НХЛ, которые прочтут это, я скажу вот что: вы просто не понимаете, насколько вам повезло. Обычная тренировка в Сочи была намного труднее любого дня на тренировочной базе в НХЛ. В России они катаются на коньках. Потом еще катаются. И еще. Ты просто умираешь. Ты вот-вот упадешь. Тренер орет. Ты смотришь на русских товарищей по команде и спрашиваешь: «Что он сказал?»
А он сказал: «Это разминка».
Устал? Батоны болят? Забудь про боль. Тебя отпустят с тренировки только в том случае, если у тебя нога оторвется. Когда кому-то удается покинуть тренировку из-за травмы, остальные смотрят на них с огромной завистью.
У нас был помощник тренера, как будто вышедший из фильма 80-х годов. Такой сумасшедший крутой парень как из времен Красной Армии. Фамилия у него была Кравиц. Его имя я выговорить не мог, и поэтому называл его просто Ленни.
— Эй, в чем дело, Ленни?
Я думал, он не поймет.
И вот я как-то раз выхожу на лед на тренировке, а он начинает называть меня Обамой.
— Катайся! Катайся, Обама! Катайся!
Я что-то путаю, и он начинает кричать: «Какого хрена ты делаешь, Обама?»
В половине случаев я просто понятия не имел, что мы должны делать на тренировке. Я просто делал то же самое, что и остальные.
Я быстро понял, что в России нельзя произносить слово «зачем». Когда спрашиваешь русских парней, которые говорят по-английски, зачем мы делаем то или это, когда говоришь, что это бессмыслица, реакция всегда одна и та же. Они пожимают плечами и говорят: «Это Россия».
Из-за языкового барьера часто по случайности возникали прикольные и уморительные вещи. В обычной раздевалке все орут друг на друга, все общаются. В России из-за языкового барьера намного труднее, но ты все равно стараешься. Перед игрой все, что ты можешь сказать, это «Давай, давай». Это означает что-то вроде «вперед, парни».
Кравиц был переводчиком у иностранцев, когда тренер разговаривал с командой. Довольно часто главный тренер зверел и начинал орать на русском — минут 10, а то и больше. Каждые 30 секунд Кравиц поворачивался к нам и заявлял: «Какого хрена, вы, парни, играете ужасно».
Каждый раз я прикусывал язык, чтобы не рассмеяться. Очень часто я говорил себе: «Как же мне хочется, чтобы мои друзья дома увидели это. Они же не поверят, когда я начну рассказывать им об этом».
Думаете, я преувеличиваю? Я специально снял видео.
Как-то раз я сидел на балконе и увидел следующую сцену. Над морем летит самолет на малой высоте, а внизу плывет пара катеров. И вдруг он сбрасывает на них несколько тонн воды! Я понятия не имею, выжили ли те парни, которые были в катерах.
И это обычный день в России.
Это реальный жизненный опыт, грубый и суровый. Ты начинаешь понимать, что НХЛ — это такой изолированный мир, когда уезжаешь далеко и сталкиваешься с чужой культурой, которая очень сильно отличается от твоей. Это заставляет задуматься не только о карьере, но и о жизни.
Это такой интересный цикл, потому что когда ты добираешься до верха и начинаешь участвовать в Шоу, тебе достаются всякие привилегии, типа частных самолетов. Но это не настоящая жизнь. А потом, на закате карьеры ты оказываешься едва ли не в самом начале — когда тебя в колледже взяли в студенческую хоккейную лигу, когда ты с командой подолгу ездил в автобусе на соревнования и ночевал в вонючих гостиничных номерах.
Другие иностранцы в Сочи, а также несколько русских парней стали для меня кем-то вроде братьев по оружию. Тебя швыряют в траншею, и ты вынужден заводить новых друзей. Мой товарищ по команде Кори Эммертон со своей женой оказались для меня бесценными людьми. Они водили меня по магазинам и проверяли мои списки покупок. «Это хорошо. А вот это не ешь, непонятная штука». Это довольно странно, но постепенно привыкаешь.
Знаете, это похоже на путешествие назад во времени. Ты как будто оказываешься в студенческой общаге. В НХЛ парни общаются в дороге, особенно те, кто помоложе. Но это не одно и то же. У них есть подружки, у них есть семьи. Им есть чем заняться дома.
А в России мы просто сидели на полу в чьей-нибудь просторной квартире, поедали пакетами мармеладных мишек и смотрели кино, рассуждая о том, как паршиво нам будет завтра на очередной тренировке.
Это похоже на сумасшествие, но в такие моменты вспоминаешь, почему ты вообще полюбил хоккей. Поэтому читающим мой рассказ хоккеистам, которые намереваются поиграть за границей, я скажу вот что: оно того стоит, хотя бы ради того счастья, которое накатывает на тебя в первые 10 дней после возвращения домой.
Сезон в КХЛ закончился в середине марта. Я вернулся в Бостон, когда там был сплошной зимний мрак и ад. Все эти студенты ходили вокруг скучные и подавленные. А я скакал от счастья и радости как умалишенный. Я был похож… знаете, на этот дурацкий японский смайлик эмодзи, такой же улыбающийся и розовощекий.
***
Таким мое лицо было 10 дней подряд. Я ходил по городу с несмываемой улыбкой. Я как маньяк заговаривал с каждым, кто встречался мне на пути: «Привет! Какой чудесный день! Какой день, а?» А люди смотрели на меня и думали: «Что с этим парнем, может, он заболел?»
Знаете, вещи, которые ты воспринимаешь как нечто само собой разумеющееся, они невероятны. Курица с сыром пармезан. Это божественно. Куриные крылышки. Молоко. Теплые, вкусные сэндвичи на завтрак.
Но первое, что я сделал, это постригся. Я сижу в кресле в парикмахерской и хихикаю как идиот.
Парикмахер смотрит на меня и говорит: «Парень, что, черт возьми, с тобой случилось?»
«Россия».
«Россия?»
«Россия».
«Ну и как там?»
«Это был кромешный ад. Мне понравилось».
