25 лет назад Москва пыталась танками удержать Литву, которая объявила о своей независимости. Штурм телецентра в Вильнюсе 13 января закончился кровопролитием. Как эти события связаны с бойней на Донбассе, могут ли в Прибалтике вновь появиться российские войска — об этом Артему Филатову рассказал публицист Александр Невзоров. В январе 1991 года он освещал события в Вильнюсе, находясь на стороне преданных Москве силовиков.
От Вильнюса до Украины
Радио Польша: Вы назвали сотрудников ОМОНа, героев вашего репортажа о вильнюсских событиях, последними защитниками империи. В 2014 году на юго-востоке Украины появилась новая порция «защитников». Они отличаются от участников вильнюсских событий?
Александр Невзоров: Кардинально. Во-первых, вильнюсские солдаты действительно были легионерами империи, ими руководили понимание присяги, своеобразное понимание любви к родине и собственная доблесть. Сейчас на Донбассе действуют просто уголовники, которые не имеют никаких связей с высокими материями. Ничего, кроме уголовного беспредела, воровства и бессмыслицы в их действиях не наблюдается. К тому же мы знаем, каким образом этот конфликт был спровоцирован.
— Но мифология «русского мира», Донбасса, уходит корнями в национализм и в те круги, которые очень одобряли вас, ваш фильм о вильнюсских событиях. Стал ли этот эпизод каким-то родовым пятном для них или руководством к действию?
— Может быть, вполне. Потому что первое поколение террористов там было очень идеологизировано. Другое дело, что оно погибло практически сразу, в первые месяцы. Там были ребята, которые прошли Чечню, Приднестровье, Абхазию. Бывшие рижские омоновцы, кстати, тоже были на Донбассе.
— Откуда у вас эта информация?
— Я их всех знаю, и мы до сих пор все поддерживаем отношения. Причем, самое интересное, рижские омоновцы были с двух сторон.
— Они там выжили?
— Нет… Хотя с украинской стороны один парень ранен и жив. Он не из вильнюсского ОМОНа, а из рижского.
— То есть участвовали и рижский, и вильнюсский ОМОН?
— Все. Там были все, кого поднакопила за последние 25 лет история России. Им предложили давно сгнившего покойника поднять, приделать к нему пару моторчиков и заставить походить, роняя куски гниющей плоти и вываливающиеся кости. Когда мы защищали Советский Союз, это было совершенно осознанно и простительно. Но на данный момент это абсолютный труп. И попытка играть в какого-то зомби, который будет ходить среди нормальных людей и пугать гнилыми глазницами, абсолютно оскорбительна, в том числе и для памяти того Советского Союза, за который мы тогда дрались.
— В вашем фильме-репортаже о вильнюсских событиях сотрудник ОМОНа говорит: «Мы против фашистов, поэтому мы здесь». Откуда возникла эта формула?
— Да не помню я. Это очень примитивная формула, но давайте не будем обращать внимание на все то, что говорят военнослужащие.
— Но каждый раз, когда меняется власть в сопредельных с Москвой государствах, власть говорит населению, что там победили фашисты. Почему каждый раз возникают фашисты?
— От безграмотности. Фашизм — это весьма локальное и не имеющее отношения даже к национализму явление. Это наиболее оптимальная форма управления для правителей и наиболее бедственная для тех, кем они правят. К этому слову не надо цепляться… Оно ничего не обозначает. Это взаимная обзываловка, бессмысленный набор звуков, ничего общего с фашизмом не имеющий…
— Но тем не менее, это провоцирует людей на то, чтобы ехать «бороться с фашистами». По крайней мере, они это так объясняют. Почему все-таки это стало работающей формулой?
— Если бы мы заменили слово «фашисты» каким-то другим, то желающих пострелять не убавилось бы. Потому что homo вообще существо порочное, он охотно участвует в любых конфликтах, это вообще один из самых агрессивных видов на земле.
— Некоторые участники штурма телебашни в Вильнюсе сейчас находятся под арестом в Литве, дело только в прошлом году передано в суд. Чем оно закончится, на ваш взгляд?
— Я надеюсь, что ничем. Надеюсь, что у Литвы хватит мудрости и мужества закрыть эту страницу истории и жить совершенно самостоятельно, как она хочет.
Путин и труп империи
— Почему Кремль до сих пор реагирует на смену власти в сопредельных странах стереотипно, как это было в Вильнюсе?
— Потому что, во-первых, они тупые очень. Во-вторых, потому что они очень хорошо знают и делают свое дело. Путин замечательно справляется со своей задачей, если мы говорим о том, как он выполняет задачу воссоздания империи. Все, что можно сделать на данный момент, он делает. Другое дело, что ему приходится лепить империю не из податливого материала, не из миллионов крепостных, а из фекалий, которые предлагает реальность. Потому что в России никаких бойцов не осталось. Просто нет людей, которые были бы способны делом откликнуться на призыв к восстановлению империи. При готовности 85% кричать «Крымнаш», никто пальцем о палец ударить не хочет. И к тому же эти 85% мелко мстят власти, показывая фигу в кармане и давая нам надежду, что не все так плохо. Существует, к примеру, набор ура-патриотических фильмов Михалкова, на которые тратятся десятки миллионов долларов. Но кассовые сборы почему-то не превышают полутора миллионов. И это ответ того самого народа. Они не жрут лапшу, приготовленную из распятых мальчиков.
— Является ли Путин «солдатом империи» вроде тех рижских омоновцев, про которых вы говорили?
— А нужны ли Путину Литва, Латвия и Эстония?
— Я не понимаю, в какой стадии находится его имперское ослепление. Формально, конечно, нужны все земли, которые когда-то принадлежали Советскому Союзу. Поэтому опасения справедливы, но бояться не стоит: ничего этого Россия не может. Россия и ее армия — это миф. Я видел эту армию в Чечне и мне больше ничего не надо.
— То есть, если не получилось ничего в Вильнюсе в 1991 году, то не получится и сейчас?
— Дело не в том, что не получилось в 1991 году. Не получилось ничего в Чечне, на Украине, нигде — просто потому что бесполезно и бессмысленно пытаться воскресить вот этих монстров, эту примитивную форму взаимоотношений с миром. Кремль, как я уже говорил, очень дуалистичен, очень неискренен, в нем нет того, что было у Муссолини или у Гитлера — упоения идей. В нем есть очень много лицемерия. Это касается всех, кроме Владимира Владимировича. Он, кажется, к сожалению, искренен. Он хочет сохранить Россию в том виде, в котором она ему представляется.
— Но ведь сам Путин тоже выиграл от распада СССР…
— Мы все выиграли в результате. Это естественный, нормальный процесс разделения ненужного в мире образования на ряд нужных и жизнеспособных. Это тяжелый процесс, болезненный для нас. Что бы там ни говорила президент Литвы Даля Грибаускайте про литовских омоновцев, это была наша родина, основа нашего мировоззрения. Литва, у которой достаточно много храбрых и сильных людей, могла бы с большим уважением относиться к нашему тогдашнему выбору, понимая, что он был предопределен.
Чем закончится новое обострение
— О последствиях фантомных имперских болей для России и Польши. Из России перед Новым годом выслали польского журналиста Вацлава Радзивиновича. Что это означает для российско-польских отношений?
— Это, как я понимаю, в отместку произошло. Но я не думаю, что у Польши с Россией отношения вообще наладятся когда-нибудь. Потому что с учетом польского темперамента, с учетом того, что это очень своеобычное государство, нереалистично простить все то, что долгие 400 лет вытворяла с ней Россия.
— А какие отношения можно считать нормальными?
— С моей точки зрения, никакие из предлагаемых сейчас нормальными считать нельзя. Все равно есть привинченные штыки, память о всех обидах, обо всем, что разделяет и будет разделять. Пока нет существенных подвижек, которые есть в Европе, где стираются представления о разности народов и их невозможности жить в одном общем доме. Пока эти вещи не будут перенесены на более юные страны, такие как Польша и Россия, никаких подвижек не будет, не тешьте себя.
— Польша претендует на то, чтобы объединить вокруг себя Украину и Прибалтику. Вы видите перспективы такого объединения?
— Я не знаю, до какого предела дойдет горячность поляков. А мы знаем, что они очень любят и погусарить, и позлиться, и потемпераментничать. Мы же помним, кем был Анджей Кмициц, герой романа Сенкевича «Потоп», я сам рос под его обаянием. И не случайно это одна из центральных фигур польской литературы: очень польский характер, ничего подобного никогда в России не было. Сейчас все зависит от того, насколько Польша будет последовательной. Если она будет очень последовательной, это тоже плохо. Потому что Россию надо постараться не трогать и не злить. Она начинает консолидироваться, когда возникают какие-то угрозы. Ее лучше оставить в покое, чтобы она спокойно прошла все этапы исторической нормальности. Развалившись или нет — это уже дело 25-е. Все равно у России нет другой возможности выжить в этом мире, кроме как вступить в НАТО. Она не может воевать ни с кем и противостоять миру. Она может только поиграть в это. Поэтому не знаю, при нашей ли с вами жизни и до серии тактических ядерных ударов или после них, но все закончится хорошо.
