Послесловие к докладу президента США о положении в стране.

Какую память в истории может оставить президентство Барака Обамы? Стал ли Барак Обама президентом-преобразователем? Могли ли Дональд Трамп и Берни Сэндерс стать продуктом эпохи Обамы? Внешняя политика: сила или слабость Барака Обамы?

Выступление президента Обамы с последним докладом о положении страны мы обсуждаем с вице-президентом правозащитной организации Freedom House Арчем Паддингтоном, американским публицистом Дэвидом Саттером и историком, профессором университета Индианы Дмитрием Шляпентохом.

Через два дня после выступления президента Обамы в Конгрессе с последним докладом о положении страны, в котором президент представил свое внутриполитическое и внешнеполитическое наследие в сдержанно-положительных тонах, дебаты о том, что собственно собой представляет это наследие, продолжаются. В год президентских выборов, когда за номинацию в президенты от Демократической партии борется соратница президента, бывшая госсекретарь Хиллари Клинтон, политические наследие Барака Обамы неизбежно маячит за спинами кандидатов-демократов. «Трамп и Берни являются наследием Обамы», — утверждает в The Wall Street Journal обозреватель газеты Дэниэл Хеннингер, настаивающий на том, что республиканец Трамп и демократ Берни Сэндерс — выразители взглядов крайнего крыла своих партий — стали порождением эпохи Обамы, эпохи недовольства американцев своим политическим классом. «Иран держит внешнеполитическое наследие Обамы в заложниках», — пишут обозреватели агентства Bloomberg, «Наследие Обамы на кону» — такое предупреждение содержится в комментарии CNN, где говорится о том, что реформа системы медицинского страхования может быть свернута в случае избрания президента-республиканца. Но, как бы ни сложилась судьба политических достижений Барака Обамы, он наверняка оставит стране другое неоспоримое наследие, пишет газета The New York Times. Это наследие — первый президент-афроамериканец.

Как считает Арч Паддингтон, доклад о положении был понятной попыткой президента дать свою личную интерпретацию своего политического наследия как серии достижений.

— Барак Обама — это президент, которого глубоко заботит, как будет выглядеть его наследие в глазах потомков, — говорит Арч Паддингтон. — Он относит себя к обойме президентов, в которую входят Линкольн, Рузвельт, Рейган. Иными словами, президентов-преобразователей. Он сам не однажды на это намекал, а люди из его окружения подтверждают такие взгляды. Он часто в общении с помощниками и с людьми, которые ему политически близки, говорил о желании осуществить крупные преобразования, свернуть страну с пути, по которому она шла, оставить свой отпечаток в истории Соединенных Штатов. Его последнее выступление с обращением о положении страны должно было помочь ему напомнить стране о достижениях его президентства — восстановлении экономики после кризиса, реформе системы медицинского страхования, переходе к новой «зеленой» энергетике — и рассказать о своем видении развития государства и общества. Но, на мой взгляд, его выступление в действительности получилось слишком оборонительным. Он посвятил очень много времени ответу на претензии к его политическому наследию со стороны критиков в основном из Республиканской партии. Я думаю, это можно во многом объяснить необычно резким, негативным тоном нынешней президентской кампании. И не только в Республиканской партии. Например, кандидаты от республиканцев Дональд Трамп и Тэд Круз активно эксплуатируют тезисы о слабости США, провалах Америки, угасании страны, и им в этом порой, как ни парадоксально, вторит кандидат демократов Берни Сандерс. Они, по-видимому, считают, что такие идеи находят отклик в обществе. И это отчасти так. На мой взгляд, это печальный пример подхода к избирательной борьбе, тем более что эти утверждения не соответствуют истине.

— Очень любопытна реакция ведущих американских газет на выступление президента. Близкая демократам The New York Times увидела в нем попытку президента напомнить стране об оптимизме, свойственном американцам, и о реальных достижениях, достигнутых в годы его президентства. Близкая республиканцам The Wall Street Journal видит в этом попытку Барака Обамы приукрасить свое наследие и отвергает — пункт за пунктом — его заявки на достижения. Как вам кажется, как будет выглядеть, как будет оцениваться политическое наследие Барака Обамы?

— Это в самом деле зависит от вашей точки зрения. Демократы, которым близки ценности, о которых говорит Барак Обама, могут записать ему в актив несколько достижений. Например, смену настроений в стране в отношении всемирного потепления. До прихода в Белый дом Обамы, США очень скептически относились к идее борьбы с парниковым эффектом, большинство американцев либо не обращало внимания на это, либо не верило в этот феномен. Семь лет спустя США играют ведущую роль в движении борьбы с потеплением. Обама может записать это в свой актив. В том, что касается реформы системы медицинского страхования, то Обама попытался ответить на реальный запрос, организовав принятие нового закона, которым предусматривается создание национальной системы медицинского страхования. Результат этих усилий оставляет желать лучшего, но преемник Обамы в Белом доме сможет при желании построить что-то более эффективное на этом фундаменте. Эту реформу также можно отнести к числу его достижений. В области внешней политики наследие Барака Обамы, я думаю, выглядит, по большому счету, негативным. Да, в случае российского вторжения на Украину он был инициатором введения режима санкций, но его действия на Ближнем Востоке — поспешный уход из Ирака и Афганистана, нежелание поддержать оппонентов режима Асада, когда сирийские власти начали жестокое подавление оппозиции, — все это привело к последующим проблемам. В результате мы имеем феномен ИГИЛ и других исламистских движений, масштабный гуманитарный кризис, которому не видно конца. Можно предположить, что во многом это стало результатом поспешного выполнения президентом своего обещания сократить американское присутствие в мире. Разрушительные силы попросту заполнили этот вакуум.

— Помнится, победа Барака Обамы на президентских выборах семь лет назад воспринималась многими как свидетельство готовности американцев предоставить государству большую роль в жизни общества и даже готовности пойти по пути европейских социальных демократий. Что можно об этом сказать семь лет спустя?

— Он не стал президентом, преобразовавшим страну. Ему удалось осуществить некоторые реформы, которые отразятся на будущем американского общества. Но Барак Обама оказался, на мой взгляд, слабым политиком. Его предшественники, достигшие выдающихся результатов, были способны достичь результатов путем создания широких коалиций, альянсов с оппозицией в Конгрессе, что позволяло им принимать исторические законопроекты, поддерживаемые большинством в Конгрессе и стране. Обаме это не удалось. Любопытно, что уровень доверия американцев к правительству сейчас почти на столь же низком уровне — около 45%, как и в последние месяцы президентства Джорджа Буша-младшего. Когда Обама пришел в Белый дом, правительству доверяли 61% опрошенных. Барак Обама, выигравший выборы под лозунгом политика-объединителя, в своем последнем докладе о положении страны признает, что сейчас американцы разобщены, как никогда прежде, и призывает их подняться над политическими разногласиями. Да, на пути компромиссов в Конгрессе стояли многие республиканцы, препятствовавшие переменам, но президент мог найти союзников, мог найти компромиссные решения, чего, как мне кажется, он не очень и пытался добиться.

— Один из комментаторов, симпатизирующих президенту, пишет, что Обама останется в памяти пусть не как выдающийся, но как хороший президент. Вы согласны с этим?

— Многие историки могут оценить его как хорошего, но не выдающегося президента. Но другие историки могут оценить его и не столь высоко. Наверняка в наследии Барака Обамы одним из самых заметных пунктов станет его принципиальное решение значительно уменьшить роль США в качестве ведущей силы на международной арене. Мы не знаем, какими могут быть долгосрочные последствия такой стратегии. Это будет более или менее ясно через 5–10 лет. Мало того, выдерживая такую линию, близкую к изоляционизму, Барак Обама, как мне кажется, открыл дверь таким фигурам, как республиканцы Дональд Трамп и Тэд Круз, которые пропагандируют изоляционизм, сокращение американского присутствия в мире, что очень опасно.

— Дмитрий Шляпентох, если взять редакционные статьи в The New York Times и The Wall Street Journal с откликами на выступление президента Обамы, складывается впечатление, что в них идет речь о разных выступлениях. Times пишет о том, что президент Обама призвал американцев «возвыситься над миазмами резко негативной предвыборной борьбы и вспомнить о том, что страна достигла за годы его президентства». Journal с откровенным ехидством замечает: едва начался последний год президентства Барака Обамы, а он уже на полную катушку запустил проект «наследие Обамы». На чьей вы стороне?

— В данном случае я ближе к The Wall Street Journal. Статистика и реальная жизнь американцев сейчас никакого отношения друг к другу не имеют, — говорит Дмитрий Шляпентох. — Действительно Обама вытащил в известном плане страну из большой депрессии, но с помощью чего? Не с помощью реального развития экономики, Детройт не стал снова застраиваться, а просто накачав огромное количество ничем не обеспеченной валюты. Это как в смертельно больного человека вкалываешь огромное количество наркотиков, он с виду выглядит молодцом, но внутри у него все прогнило. Далее, насчет работ. Конечно, занятость увеличились, но статистика не сообщает, каких работ, сколько получают эти работающие. Он говорит, я так понимаю, об экономике услуг, связанной с уборкой столов и разноской пищи в «Макдоналдсах». Наконец, третье: статистика сообщает, что инфляция меньше 2 процентов. Я думаю, гражданин или гражданка, которая заходит в супермаркет покупать пищу на обед, выясняет, что инфляция 2 процента может быть в неделю или в месяц, но никак не в год. Поэтому Обама попытался делать все, что делали другие или большинство президентов, — менять все, не меняя ничего. Я не думаю, что это начало нового роста экономики или роста Америки. Боюсь, что следующий президент, если он не совершит достаточно радикальных изменений, тоже не преуспеет.

— Дэвид Саттер, что вы увидели в речи Барака Обамы?

— Я заметил, что это было выступление без контекста, — говорит Дэвид Саттер. — Когда речь идет о состоянии союза — у президента один раз в год появляется возможность сказать по поводу видения ситуации внутри и в мире. Обама же просто повторил какие-то цифры, хвалил себя за то, что какой-то прогресс в определенных областях был заметен. Но в совокупности он не старался объяснить, куда страна идет, что надо для будущего. Поэтому это был бюрократический отчет, который фактически сам собой не был интересен, не было интересно слушать. В этом есть, я думаю, просто отражение ситуации в Америке сейчас, насколько бюрократизировано наше политическое мышление, насколько мы не способны или не стараемся обобщать, концептуализировать, понимать, насколько наши ценности под угрозой и что надо делать по этому поводу.

— Ну а вас как американца не тронул призыв президента Обамы вернуться к американскому оптимизму? В самом начале речи он говорит о том, что американский оптимизм помог нам преодолеть трудности, американский оптимизм помогал нам достичь того, что мы достигли, мы можем достичь большего.

— Призыв к оптимизму — это пустой призыв, потому что он должен быть обоснован чем-то. Почему мы должны быть оптимистичными — он это не объяснил. Между прочим, его призыв к оптимизму был сопровожден попыткой объяснить, что он не был виноват в том, что сейчас такой уровень взаимного раздражения и враждебности в Конгрессе, что это, видимо, исходит от других людей.

— Дмитрий Шляпентох, The New York Times пишет: «Обама пытался напомнить стране об оптимизме». И ведь действительно, помните, 8 лет назад, когда он боролся за президентство, какие были главные лозунги: перемены, yes we can, да, мы можем. Что сегодня мы имеем через 7 лет?

— Тогда в массе было ощущение, что после страшного, ужасного империалиста Буша придет такой умный, талантливый первый черный президент Америки. Я помню, когда началась избирательная кампания, я поехал в Чикаго, я помню там людей, у людей просто светились глаза, как будто напоминающее перестройку или сразу после гибели КГЧП. Дескать, наступает новая эра, наступает счастливое завтра. Но это счастливое завтра кончилось так же печально, как кончилась перестройка. Обама, хотя его называли социалистом, марксистом, страшными именами, но он на самом деле ничего по большому счету менять не захотел. Даже его медицинская реформа не затронула ни университеты, которые учат врачей за фантастические деньги, ни страховые компании, которые получают фантастические прибыли, ни фармацевтические компании, не затронула никого. Он просто разделил этот уменьшающийся американский пирог на все большее количество людей, что не вызвало удовольствия ни у тех, у кого часть отобрали, ни даже у тех, кто этот маленький кусочек получил. Решить проблему в контексте данной социально-экономической структуры он не может и не хочет, как не хочет, впрочем, и мадам Клинтон по большому счету. Поскольку у американцев нет понимания того, что дело не в президенте, а в структуре, то и начинается глубокий пессимизм, а главное — пропасть между богатыми и бедными увеличивается. И не потому, что сама по себе эта пропасть плоха, а потому что богатые — это не производящие богатые, это не Рокфеллеры и не Морганы, производящие сталь, машины, станки, нефть, строящие и воздвигающие что-либо, а богатые, которые просто занимаются финансовыми спекуляциями, от которых экономике ни жарко ни холодно. Жизнь большинства американцев ухудшается. Я читаю The New York Times, но самое интересное, не сами статьи, а то, что пишут в комментариях. Так вот комментариях к этим статьям я стал находить, пока еще немного, сообщения о такой социальной ненависти, что задумываешься о возможности гражданской войны. Такого я за последние 20–25 лет, как я читаю эту газету, не находил. Поэтому скорее всего, большая часть населения живет не лучше, а хуже, чем она жила 10, 15, 20 лет назад. Отсюда и раздражение.

— Дэвид Саттер, вы согласны с такой оценкой?

— После Второй мировой войны Америка не испытывала такой глубокой рецессии. Это был период очень больших трудностей для многих людей, на этом фоне все разногласия в обществе, естественно, обострились. Эта рецессия по сравнению с другими рецессиями, которые испытывала американская экономика в прошлом, длилась очень долго. Выход из этого до сих пор не совсем уверенный и очень слабый. Поэтому это все влияет на настроения людей. Если бы в эти годы американская экономика просто сильно поднималась, я думаю, многие из этих конфликтов либо уладились бы, либо продолжали существовать, но просто на более низком уровне.

— Дэвид, все-таки многие видят немало тревожных тенденций в стране, разочарование в политическом классе, о чем свидетельствует популярность Трампа и Сэндерса. Обозреватель The Washington Post Майкл Герсон написал по следам выступления Барака Обамы статью «Эра Обамы нанесла удар по либерализму», в которой он пишет, что эпоха Обамы останется в истории не как эпоха надежды, а как эра раздражения и цинизма, когда американцы научились злиться. Сам президент признал, что раскол в стране увеличился, а близкие ему обозреватели пишут, что он в своей речи справедливо призвал к единению.

— Он может призывать к этому, но, если он не признает собственный вклад в ситуацию, — это очень неубедительно для многих людей. Возьмем простой пример — реформа здравоохранения. Это было одобрено без единого голоса республиканцев. Неужели Обама не мог найти способ для компромисса, чтобы привлечь хоть несколько голосов из республиканцев?

— Профессор Шляпентох, в чем все-таки причина этого раскола в обществе?

— Даже возьмем более компромиссную точку зрения Дэвида, он во многом подтверждает то, что я говорил. Огромная рецессия, положение большинства или значительной части американцев резко ухудшилось. Когда кому-то становится очень хорошо и очень жирно, кому-то очень пусто, кому-то очень густо, одновременно начинаются рассуждения о том, что мы должны объединиться, что мы должны смотреть в будущее с оптимизмом, воспринимается это так, как воспринимались выступления любимого Леонида Ильича в конце его правления — с усмешкой или цинизмом.

— Дэвид Саттер, послушав нашего собеседника, кто-нибудь может решить, что Америка стоит если не на пороге революции, то неких социальных потрясений?

— Американская система в течение 200 лет и больше очень проверенная, способна управлять этими страстями, которые в самом деле не такие смертельные. Эти люди не кровожадные, как могут быть в других странах. Это свидетельствует, что существует в обществе очень высокий уровень взаимного раздражения и неприязни, больше ничего, дальше этого не идет. Естественно, это создает неприятное впечатление, но это нельзя сравнивать с европейской ситуацией, где люди готовы резать друг друга, — это не так.

— Во внешнеполитической части выступления президент Обама говорит о своих успехах, к которым он относит достижение ядерного договора с Ираном, завершение военных кампаний в Ираке и Афганистане, международное соглашение о сокращении выброса парниковых газов. Он говорит о верности выбранной им стратегии борьбы с ИГИЛ, настаивая на том, что американская армия сильна и никто не смеет напасть на США или их союзников. Любопытно, что, согласно опросам, 55 процентов американцев негативно оценивают внешнюю политику президента. 36 процентов одобряют. Дмитрий Шляпентох, на чьей вы стороне: президента или большинства американцев?

— Я в данном случае на стороне Обамы. Он достаточно рациональный человек, понимающий, что глобальное имперское присутствие, которое было раньше, ни финансово, ни социально неподъемно. Когда ему кто-то предложил отправить солдат биться с ИГИЛ, он ответил, что это будет стоить 10 миллиардов долларов в месяц, значит, больше ста миллиардов долларов в год, и на это нет денег, даже на один год, а уж тем более навеки. Поэтому он разумно в данном случае, здесь я его полностью поддерживаю, начал очень осторожно отводить легионы из провинций. Первое — Иран. Иранское соглашение не потому, что иранцы хотели создать ядерную бомбу, что они безумцы, готовы ее, только получив, сразу немедленно бросить на Израиль или США. Нет, если нужна им бомба, то только для того, чтобы мешать другим на них напасть. Иранский истеблишмент пришел к выводу, что, скорее всего, американцы не нападут, поэтому они согласились. Обама сделал правильный шаг, он признал: да, кусок пирога придется на Ближнем Востоке делить. То же самое он мудро сделал с Россией, не пытаясь давить на нее с помощью военной силы. Он пытается организовать организованный и не хаотический отход с флангов империи. И в этом плане он разумный человек.

— В таком случае, как бы вы возразили тем, а таких людей, я думаю, большинство, которые считают, что оттягивание Соединенных Штатов из многих регионов мира — снижение роли Америки как гаранта безопасности, привело к тому, что мы сейчас видим на Ближнем Востоке? Как выразился бывший американский командующий в Ираке и Афганистане генерал Петреус, такой ближневосточный Чернобыль.

— Я с вами согласен, ближневосточный Чернобыль. Но давайте возьмем альтернативу. Для того чтобы этот Чернобыль изничтожить, надо посылать туда где-то 200–300 тысяч солдат, которые там должны находиться вечно.

— Дэвид Саттер, с вашей точки зрения, внешняя политика Барака Обамы представляет собой успех или провал, или можно для ее определения найти другое слово?

— Это сложно определить. Мы имеем вторжение на Украину, имеем возникновение «Исламского государства» в Сирии и в Ираке. Можно очень просто спросить: мы сейчас в большей безопасности, чем мы были, или угрозы нашей безопасности больше, чем были? Я думаю, что объективный человек сказал бы, что угрозы стали больше. Они стали больше частично из-за пассивности и непонимания мира администрацией Обамы. Политика перезагрузки все-таки лишила Соединенные Штаты возможности оказывать сдерживающее влияние на Россию. Мы не знаем, может быть, вторжение на Украину произошло бы в любом случае, но нельзя считать, что эта политика, к которой привела администрация Обамы в отношении России в течение этого периода, убедила Россию, что не стоит рисковать туда вторгнуться. Если речь идет об «Исламском государстве», мы видим, что Обама очень быстро вывел американские войска из Ирака, их присутствие там все-таки подкрепило бы возможности иракцев защитить себя, иракскую армию, в которую мы вложили большие деньги. Наконец, эта идея, что мы должны все решать коллективно, лишает нас нравственного авторитета. Эта идея, что мы будем растворяться в общей массе, с самого начала лишает нас возможности просто определить политику, определить приоритеты, объяснить и концептуализировать. Поэтому сказать, что Обама был успешным, я не могу.

— Дмитрий Шляпентох, поможет ли политическое наследие Барака Обамы кандидату-демократу в борьбе за Белый дом, как вы считаете?

— Кандидат от демократов будет представлять собой некий неообамовизм, напоминающий необрежневизм, придет новый Черненко. Клинтон в какой-то степени — это и есть своеобразный американский Черненко. Но изменения в данном случае произойдут не потому, что там меняться будет психологический настрой, а главное, будет ли август 1914-го. Если будет большой экономический кризис, тогда начнется изменение всего.

— Дэвид, с вашей точки зрения, багаж Обамы — это положительный для кандидатов-демократов багаж или это негативный багаж?

— Я думаю, что в глобальном смысле это будет трудно защитить — это будет отрицательный фактор. Но отказаться от этого ни один демократический кандидат не сможет. Потому что все-таки Обама в своей внешней политике отразил предрассудки многих людей в Америке, которые не очень хорошо понимают мир.