Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Когда стали известны результаты судебного расследования по делу Литвиненко, в России возник лингвистический спор вокруг одного единственного слова, которое несколько раз произнес судья, говоря о «вероятной» причастности Владимира Путина к убийству экс-сотрудника ФСБ. Появились разные интерпретации этого probably. Как получилось, что простое слово судьи не сразу поняли в российской реальности?
21 января, после того, как стали известны результаты открытого судебного расследования по делу Александра Литвиненко, в России возник лингвистический спор вокруг одного единственного слова — probably, которое несколько раз произнес судья Роберт Оуэн, говоря о «вероятной» причастности Владимира Путина к убийству экс-сотрудника ФСБ. Появились разные интерпретации этого probably. Доктор филологических наук Гасан Гусейнов в эфире RFI объяснил, как получилось, что простое слово британского судьи не сразу поняли в российской реальности. Разгадка, как часто бывает, оказалась не там, где ее ищут.
RFI: В России некоторые СМИ совсем запутались со словом probably. Это, с одной стороны, неудивительно, потому что в американском и британском английском у этого слова разные оттенки. В США оно, вероятно, звучит несколько слабее. Как бы вы его интерпретировали в юридическом контексте Лондона?
Гасан Гусейнов: В таких тонкостях словоупотребления, которые бы позволили мне квалифицированно сравнить американское и английское значение, я разбираюсь не очень хорошо.
Другие случаи я мог бы разобрать. Что касается британского значения слова probably и значения, в котором это слово употребляют десятки миллионов людей, знающих английский как, допустим, второй или третий язык, то здесь совершенно ясно, что между possibly и probably очень большая разница.
Рrobably не просто сильнее, а означает нечто совсем другое — именно «вероятно» в том смысле, в котором судья Оуэн это и сказал. Это то, что на русский язык можно было бы перевести как «весьма вероятно». Здесь проблема в интерпретации не слова, а самой ситуации.
Ситуация такова, что у людей, которые занимались расследованием (дела об убийстве Александра Литвиненко, — прим. RFI), а потом у судьи, который результаты этого расследования обсуждал, конечно, нет никакой возможности со стопроцентной уверенностью заявить: «Этот человек — преступник, который совершил убийство».
Судья этого не может сделать, потому что не говорил с главными подозреваемыми. Он обрисовал картину, которая у любого человека, который находится в здравом уме, может вызвать только один вывод, и судья Оуэн подводит к этому выводу.
Это может быть очень неприятно многим людям, мы сейчас выносим за скобки и злорадство, и переживания — как же так, руководитель государства, скорее всего, был вовлечен в это покушение, в такой радиоактивный теракт. Это все ужасно, и задача судьи состояла в том, чтобы найти точные слова, которые были бы на границе между юридическим языком, который везде очень особенный, и обычным языком, которым говорят люди. Но — и это очень важно подчеркнуть — высоким языком.
Дело в том, что все мы привыкли — и нас приучили к этому и СМИ, и Мария Захарова, которая в последнее время выступает от лица МИДа — к площадной, почти бранной уличной речи при описании политических событий.
Мы все время слышим, что кто-то кого-то «сливает», кто-то, занимаясь чем-то, «зашкварился» или на кого-то «нарыли компромат» и так далее. Мы слышим блатные выражения, которые заменяют обыденную речь. Поэтому, как только мы сталкиваемся с обычным, понятным, нормальным и относительно высоким языком, мы делаем вид — «ну, подумаешь, „возможно“, подумаешь, „вероятно“. Это значит, что никаких доказательств у них нет, и пусть они идут лесом».
Вот реакция людей, испорченных злоупотреблением блатной речью, на это, к сожалению, очень тяжелое обвинение, которое произнес судья Оуэн.
— Вся вводная тематика с такими словами, как «сливает», мне кажется, началась еще давным-давно, когда один человек предложил «мочить террористов» — видимо, отсюда появились такие термины. Адвокат Вадим Клювгант мне вчера подсказал, что слово probably может значит в юридическом документе. Вадим Клювгант сказал, что это слово нужно понимать так: «вне разумных сомнений, исходя из исследованных обстоятельств». Такая формулировка вам тоже кажется верной?
— Да, это, конечно, толкование выражения, но толкование абсолютно разумное. Можно подойти и с другой стороны: в русском языке часто употребляются, и не только в нем, это в риторике довольно распространенный пример, когда используют отрицание «он не мог не». В данном случае можно было бы перевести и так: приказ о таком преступлении не мог быть отдан не на уровне главы тайной службы и главы государства. Здесь мы тоже не можем утверждать, с одной стороны, прямо, что этот человек отдал приказ, потому что у нас нет доказательств этого. Но при рассмотрении всего дела судья сказал, что это не могло не находиться в сфере его компетенции. Поэтому предложение господина Клювганта мне кажется вполне разумным.
— И последнее предположение: оппозиционный политик Алексей Навальный написал по этой теме целый блог. Навальный предлагает переводить probably как «почти наверняка», «без больших сомнений» или «фактически». По-моему, последний вариант — «фактически» — здесь не совсем подходит.
— Дело в том, что «фактически» в современном русском словоупотреблении имеет значение «почти». Тут можно сказать, что он почти уверен в этом, но появится другой оттенок. Дело в том, что «почти» или даже «фактически», как ни странно, ослабляет это probably.
Потому что можно сказать, что фактически убийцей этого человека явилось все общество, которое попустительствовало, но понятно, что это будет размывание ответственности. Здесь все-таки употреблено одно единственное слово probably.
Хорошо, что начались дискуссии вокруг этого, потому что вес слова в серьезном обществе действительно очень велик. Страшно интересно, что многие официальные лица в России постоянно пользуются таким аргументом — «это все несерьезно, это банально». На самом деле, это как раз очень серьезно. Просто сейчас в Англии слово весит больше, чем в России, и с этим надо смириться. Соотношение веса публично высказанного слова в Великобритании или где-то в Европе и в России, видимо, действительно, 1:100.
Или, скорее, как фунт с рублем. Поэтому для того, чтобы рубль стоил дороже и можно было на него что-то покупать, нужны другие формы общения с собственным языком.
Рrobably не просто сильнее, а означает нечто совсем другое — именно «вероятно» в том смысле, в котором судья Оуэн это и сказал. Это то, что на русский язык можно было бы перевести как «весьма вероятно». Здесь проблема в интерпретации не слова, а самой ситуации.
Ситуация такова, что у людей, которые занимались расследованием (дела об убийстве Александра Литвиненко, — прим. RFI), а потом у судьи, который результаты этого расследования обсуждал, конечно, нет никакой возможности со стопроцентной уверенностью заявить: «Этот человек — преступник, который совершил убийство».
Судья этого не может сделать, потому что не говорил с главными подозреваемыми. Он обрисовал картину, которая у любого человека, который находится в здравом уме, может вызвать только один вывод, и судья Оуэн подводит к этому выводу.
Это может быть очень неприятно многим людям, мы сейчас выносим за скобки и злорадство, и переживания — как же так, руководитель государства, скорее всего, был вовлечен в это покушение, в такой радиоактивный теракт. Это все ужасно, и задача судьи состояла в том, чтобы найти точные слова, которые были бы на границе между юридическим языком, который везде очень особенный, и обычным языком, которым говорят люди. Но — и это очень важно подчеркнуть — высоким языком.
Дело в том, что все мы привыкли — и нас приучили к этому и СМИ, и Мария Захарова, которая в последнее время выступает от лица МИДа — к площадной, почти бранной уличной речи при описании политических событий.
Мы все время слышим, что кто-то кого-то «сливает», кто-то, занимаясь чем-то, «зашкварился» или на кого-то «нарыли компромат» и так далее. Мы слышим блатные выражения, которые заменяют обыденную речь. Поэтому, как только мы сталкиваемся с обычным, понятным, нормальным и относительно высоким языком, мы делаем вид — «ну, подумаешь, „возможно“, подумаешь, „вероятно“. Это значит, что никаких доказательств у них нет, и пусть они идут лесом».
Вот реакция людей, испорченных злоупотреблением блатной речью, на это, к сожалению, очень тяжелое обвинение, которое произнес судья Оуэн.
— Вся вводная тематика с такими словами, как «сливает», мне кажется, началась еще давным-давно, когда один человек предложил «мочить террористов» — видимо, отсюда появились такие термины. Адвокат Вадим Клювгант мне вчера подсказал, что слово probably может значит в юридическом документе. Вадим Клювгант сказал, что это слово нужно понимать так: «вне разумных сомнений, исходя из исследованных обстоятельств». Такая формулировка вам тоже кажется верной?
— Да, это, конечно, толкование выражения, но толкование абсолютно разумное. Можно подойти и с другой стороны: в русском языке часто употребляются, и не только в нем, это в риторике довольно распространенный пример, когда используют отрицание «он не мог не». В данном случае можно было бы перевести и так: приказ о таком преступлении не мог быть отдан не на уровне главы тайной службы и главы государства. Здесь мы тоже не можем утверждать, с одной стороны, прямо, что этот человек отдал приказ, потому что у нас нет доказательств этого. Но при рассмотрении всего дела судья сказал, что это не могло не находиться в сфере его компетенции. Поэтому предложение господина Клювганта мне кажется вполне разумным.
— И последнее предположение: оппозиционный политик Алексей Навальный написал по этой теме целый блог. Навальный предлагает переводить probably как «почти наверняка», «без больших сомнений» или «фактически». По-моему, последний вариант — «фактически» — здесь не совсем подходит.
— Дело в том, что «фактически» в современном русском словоупотреблении имеет значение «почти». Тут можно сказать, что он почти уверен в этом, но появится другой оттенок. Дело в том, что «почти» или даже «фактически», как ни странно, ослабляет это probably.
Потому что можно сказать, что фактически убийцей этого человека явилось все общество, которое попустительствовало, но понятно, что это будет размывание ответственности. Здесь все-таки употреблено одно единственное слово probably.
Хорошо, что начались дискуссии вокруг этого, потому что вес слова в серьезном обществе действительно очень велик. Страшно интересно, что многие официальные лица в России постоянно пользуются таким аргументом — «это все несерьезно, это банально». На самом деле, это как раз очень серьезно. Просто сейчас в Англии слово весит больше, чем в России, и с этим надо смириться. Соотношение веса публично высказанного слова в Великобритании или где-то в Европе и в России, видимо, действительно, 1:100.
Или, скорее, как фунт с рублем. Поэтому для того, чтобы рубль стоил дороже и можно было на него что-то покупать, нужны другие формы общения с собственным языком.
