Когда саудовский министр нефти сказал, что каменный век закончился не потому, что кончились камни, в Америке его слушали вполуха. Большую часть тех сорока лет, что я живу в США, тень энергетической катастрофы лежала на стране, обременяла ее сознание и определяла политику. Я еще помню бешеные очереди на заправках при Картере. Президент тогда попросил нас из патриотизма надеть свитера, чтобы сэкономить на горючем для отопления. Очереди рассосались, свитера сняли, но паника не рассеялась, а ушла, как огонь в торфяниках, внутрь, чтобы заново вспыхнуть, когда подорожает бензин.
И каждый раз мне кажется несоразмерным тот ужас, когда бензин вместо привычных двух долларов за галлон подскакивает до четырех, а кое-где и пяти долларов. От Вашингтона требовали крутых и срочных мер, и никого не утешало, что на заправку автомобиля все равно тратили меньше, чем на мобильный телефон, без которого мы же как-то жили раньше.
Но вот бензин опять стоит два доллара. И цена на нефть ныряет изо дня в день. И автомобилестроители, включая консервативный бастион «Дженерал моторс», наперебой обещают доступные всем, а не зеленой элите электрические машины. Работают ветряки, крыши моих соседей обрастают солнечными батареями. Сдуваются петродержавы. Экономическая география все меньше влияет на политическую. Все это значит, что заканчивается век нефти — дух времени пресытился ею. Так пишут газеты, об этом говорят политики и спорят экономисты. Но и без экспертов ясно, что прогресс огибает нефть.
История полна такими разворотами, которые со временем кажутся либо естественными, либо забытыми. Великие географические открытия толкала погоня за пряностями. Сегодня это кажется смешным и нелепым. Тогдашняя кулинария настолько злоупотребляла перцем и гвоздикой, что старинная европейская кухня больше походила на нынешнюю индийскую. В период расцвета империй роль нефти играл сахар, на торговле которым выросли гигантские состояния английских и французских набобов. Именно поэтому в XVIII веке владения в Северной Америке ценились несравненно меньше Карибских островов, где рос тростник и жили рабы, умевшие варить из него сахар.
Теперь это все — курьезы истории, но они дают представление о том, каким будет мир после нефти, мир, который окончательно переосмыслит само понятие ресурсов. Главным становится не то, что в Земле, а то, что по ней ходит — и даже бегает, вроде футбола, уже сейчас ставшего глобальным товаром, лишь немногим уступающим по ценности нефти. Но если так дорога свободная игра мышц, то каким же бесценным будет интеллект?!
И это нормально. Не нормально проклятие нефти, позволявшее одним странам шантажировать другие и губить себя. Уже поэтому мир после нефти будет лучше, чем был. В конце концов, какой самый ценный ресурс Силиконовой долины? Конечно, не кремний, а Сергей Брин.
