Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Певица Джамала — одна из наиболее вероятных претенденток на участие в конкурсе эстрадной песни «Евровидение-2016» от Украины. На днях она победила в первом полуфинале национального отбора с песней «1944», посвященной депортации крымских татар. Победительница «Евровидения-2004» певица Руслана, которая находилась в жюри, аплодировала крымско-татарской певице стоя.
Певица Джамала (Сусана Джамаладинова) — одна из наиболее вероятных претенденток на участие в конкурсе эстрадной песни «Евровидение-2016» от Украины. На днях она победила в первом полуфинале национального отбора с песней «1944», посвященной депортации крымских татар. Победительница «Евровидения-2004» певица Руслана, которая находилась в жюри, аплодировала крымско-татарской певице стоя. «Ты сегодня мне музыкой дала понять боль того, что мы потеряли Крым. Я просто плакала вместе с тобой», — сказала Руслана после выступления Джамалы.
Джамала родилась в Киргизии, куда семью ее отца выслали во время Великой Отечественной войны в рамках сталинской кампании насильственного переселения народов. В 1980-е годы семья Джамалы вернулась в Крым, где певица провела детство и юность. Сейчас Джамала живет и творит в Киеве, но своим настоящим домом считает село Малореченское под Алуштой. Впрочем, после присоединения Крыма к России Джамала ни разу не навещала родные места из-за опасений за свою безопасность.
В интервью Радио Свобода Джамала рассказала об истории создания песни «1944», о депортации крымских татар как личной трагедии и о задачах искусства в современном мире:
— Первым делом хотелось поговорить о вашей песне «1944». Как она была написана, что вас вдохновило?
— Я написала ее, конечно же, не для конкурса. Я хотела включить ее в альбом «Подих» («Дыхание»), который вышел в прошлом году. Но она не вписывалась туда ни по звучанию, ни по смыслу. Эта тема для меня всегда была очень важна. Я помню, как моя прабабушка рассказывала мне о депортации. Я тогда была еще очень маленькая и многих деталей не запомнила. Потом мне пересказывали эту историю уже мой дедушка и папа, и эта тема достаточно часто звучала в нашей семье. Во время войны моя прабабушка жила в селе Малореченское, в Крыму. Прадедушка был на фронте. В семье было пятеро детей, все погодки — четыре сына и девочка. Их вместе с прабабушкой погрузили в вагон и непонятно куда повезли. Привезли в Среднюю Азию, по дороге один ребенок скончался, девочка, ей был год с небольшим. Не было возможности даже похоронить ее по-человечески. Для моей прабабушки это была невыносимая боль, которая осталась с ней до самой смерти. И для меня это настолько больная тема, что я не могла не написать об этом. Так и появилась песня «1944».
— Как произошло возвращение вашей семьи домой, в Крым?
— Это было уже в 1986 году. Мой папа хотел вернуться именно в то село, где был дом прадедушки и прабабушки, откуда они были депортированы. Мы вернулись именно в Малореченское, где, кстати, колодец выкопан моим прадедушкой, им до сих пор пользуется все село. Папа был одержим идеей вернуться, и у него это получилось, хотя и с большими сложностями. Его не прописывали из-за крымско-татарской фамилии. Более того, было негласное распоряжение, запрещающее продавать дома крымским татарам. Родителям пришлось провернуть небольшую махинацию. Они развелись, и мама купила дом на свою армянскую фамилию. Так мы одними из первых крымских татар купили дом в Крыму. Моя мама преподавала фортепиано, а папа по профессии дирижер. Но он понял, что не сможет обеспечить семью, если будет заниматься музыкой, и стал выращивать овощи и фрукты. У нас большой сад — там и инжир, и хурма, и гранат…
— В эстрадной музыке, тем более на соответствующих конкурсах, все-таки преобладают песни с темами личного характера — о разбитом сердце, о неразделенной любви. Но ваша песня — это высказывание на довольно сложную, проблемную тему для целого народа. У вас не было опасения, что вы немножко рискуете, вынося на конкурс такую сложную тему?
― Конечно, есть опасение, что могут притянуть за уши к этой теме все что угодно. Но никто от этого не застрахован. И для меня, на самом деле, это не менее личная тема, чем если бы я пела о разбитом сердце. Для меня она такая же личная и важная. Конечно, это песня о конкретном событии, о конкретной истории. Но во второй части поется о вещах, которые одинаково относятся ко всем людям: о том, что мы можем построить будущее, в котором люди будут свободными. Если мы не будем допускать повтора подобных событий. Это нужно просто осознать и об этом важно помнить, чтобы это не повторилось. Песня обращена к моим сверстникам. Тема толерантности, на самом деле, сейчас по-прежнему актуальна, мы сталкиваемся с нетерпимостью каждый день, что в России, что в Украине. Что было в головах у людей, которые таких же людей, как они, погрузили в вагоны и закрыли там на три недели без еды и воды? Чтобы подобное никогда не повторилось, надо говорить о об этом, надо предостерегать. Музыка, кино — вся культура существует для того, чтобы говорить о темах, которые волнуют, для того, чтобы воспитывать человечность. А иначе это просто какая-то пустая фигня, которая заполняет наш мозг. Культура должна пробуждать в нас человеческое! Я верю, что музыка призвана пробуждать наши самые прекрасные чувства.
— К вопросу об исторической памяти, когда вы учились в школе, в рамках курса истории теме депортации уделялось какое-то внимание?
— Нет. Говорилось вскользь, что были депортированы многие народы: болгары, греки, армяне… Да, эти национальности действительно проживали в Крыму, но они были в меньшинстве, это было просто несколько семей, а в основном это была все-таки депортация крымских татар. В школе этот факт пытались как-то обойти. Говорили, что всем досталось от того режима. С другой стороны, пострадали, действительно очень многие народы. И сейчас я получаю очень много писем, ведь подобные трагедии были и у евреев, и у армян, и у азербайджанцев, и у болгар, и у многих других. Многие вспоминают свои семейные истории: а вот моя бабушка рассказывала то-то… Эта песня всколыхнула целый пласт воспоминаний, о которых долго не говорили.
— Насколько я понимаю, песня «1944» не единственное ваше обращение к этой теме. Песня «Шлях додому» тоже косвенно посвящена депортации?
― Нет, «Шлях додому» не имеет никакого отношения к депортации, это песня, скорее, о поиске себя, своего дома, больше даже в философском смысле. Она о том, что каждый человек ищет свой путь на этой земле. Он вначале узнает, откуда он, а потом начинает задумываться зачем он здесь, каково его призвание, и всю жизнь он идет по этому пути домой. Есть люди, которые, прожив жизнь, так этого и не поняли, не нашли себя. «Шлях додому», собственно, об этом. Конечно, каждый человек может понимать песню по-своему. Но я вам говорю как автор, что я имела в виду.
— Вы родились в Центральной Азии, детство провели в Крыму, сейчас живете в Киеве. Если уж речь зашла о теме дома в философском и географическом смысле, где для вас дом сейчас?
— Для меня дом, конечно, это все-таки Крым. Только там у меня возникало это стопроцентное ощущение родины! Там похоронены мои бабушки и дедушки. Это то место, где я чувствую себя дома.
— В одном из интервью около года назад вы говорили, что вам страшно ехать в Крым. Сохраняется ли у вас это ощущение? И удалось ли вам побывать в Крыму после событий 2014 года?
— Нет, я не была уже почти два года в Крыму, и конечно, мне беспокойно. Я знаю, что люди переживают на границе, что они переживают после того, как ее пересекут, поэтому мне, конечно, страшно. Хотя я верю, что здравый смысл победит, и есть люди, которые понимают, что, какая бы ни была ситуация, люди, у которых там дом, должны иметь возможность беспрепятственно приезжать в него и чувствовать себя защищенными, независимо от того, кто находится сейчас у власти. Люди должны ощущать безопасность — это очень важный критерий. Сейчас я не могу сказать, что люди там чувствуют себя в безопасности. Там мои друзья, и я знаю, что многих допрашивают, вызывают на беседы — за фотографии не с тем, с кем надо, за посты не такие, как надо, и прочее.
— Вашу песню «1944», несмотря на то что она посвящена формально событиям полувековой давности, а по сути каким-то вечным вещам, многие могли воспринять сейчас как актуальное политическое высказывание. Какую роль в вашей жизни играет политика и играет ли?
— Я музыкант, я всегда занималась музыкой, и я всегда старалась быть как можно дальше от политики и всего, что с ней связано. Я старалась быть профессионалом, погружаться полностью только в свою сферу, в проект, которым я в данный момент занята, будь то исполнение «Пятой симфонии» Бетховена с симфоническим оркестром, джазовой музыки с Мишелем Леграном, все, с чем я успела поработать на сегодняшний день. Я полностью отдаюсь своему делу. Конечно, я понимаю, что в сегодняшней ситуации ты не можешь быть нейтральным, а я тем более, потому что моя жизнь связана с Крымом, и с самого своего появления на «Новой волне» я говорила всегда, что я крымская татарка, и всегда этим гордилась. Я играла концерты, и в Москве в том числе, пела песни и на крымско-татарском, и на украинском, и на русском, и на английском языках. Я всегда старалась быть интернациональной, но четко давала понять, откуда я. Сейчас мое главное желание, чтобы конфликт разрешился, и разрешился мирным путем. Мне бы не хотелось, чтобы люди продолжали гибнуть. Это то, что действительно меня волнует.
— Я читала, что ваша первая профессиональная запись состоялась, когда вы были еще ребенком, это было исполнение фольклорных крымско-татарских песен. А вот фольклорное творчество на вас как композитора, автора песен повлияло?
— Конечно! Я очень много исполняла фольклорной музыки, бабушка учила меня крымско-татарским песням, а мама учила армянским песням, вообще у нас дома постоянно звучала народная музыка. Мои родители — меломаны, мама ставила много джазовых пластинок, папа ставил фольклорные, потому что он сам аккордеонист, народник. Он играл на крымско-татарских свадьбах, еще когда жил в Средней Азии, потом какое-то непродолжительное время играл уже будучи в Крыму. И папа, и мама с высшим музыкальным образованием, поэтому по их стопам я поступила сначала в симферопольское училище имени Чайковского, потом в Национальную академию имени Чайковского в Киеве на оперный вокал. Я, кстати, прослушивалась и в Московскую консерваторию, когда мне было 17 лет. Мне сказали, что я слишком маленькая, но очень заинтересовались моим голосом. Так что в моем творчестве переплелось очень много разных стилей, в том числе и народная музыка. Последние два года у моих песен, можно сказать, даже электронный саунд. К примеру, в 2014-м я выпустила «Песню о дружбе», в 2015-м «Шлях додому» и сейчас «1944». Все эти песни связаны общим электронным звучанием, похожим настроением. Притом что «Песня о дружбе» на русском, «Шлях додому» — на украинском, а «1944» — на английском, если вы их послушаете подряд, вы поймете, о чем идет речь. Последние годы я много стала писать о том, что меня по-настоящему волнует. И влияние народной музыки, конечно, в этих песнях ощутимо, причем и украинской, и крымско-татарской.
— Для вас имеет значение, на каком языке вы пишете и исполняете? Как происходит этот выбор языка?
— Очень интересный вопрос, потому что я никогда не задумываюсь, на самом деле, почему одна песня пишется на украинском или на английском, а другая на русском. Это как-то приходит одновременно с музыкой. Каждый из языков имеет свою мелодику, у каждого языка есть свой ритм. И если «Песню о дружбе», к примеру, перевести на английский, потеряется вся музыка, даже на украинском все будет звучать по-другому. Я одновременно слышу и язык, и музыку, как-то так.
— То есть песня «1944» существует только на английском языке, версий на русском и украинском у нее нет?
— Пока нет. Хотя изначально у нее был украинский текст с припевом на крымско-татарском, но он существует только на бумаге. Записана только англоязычная версия.
— А русская не планируется?
— Конечно, можно попробовать перевести, но может потеряться мелодика.
— Мне кажется, что это высказывание следовало бы донести до людей, говорящих на разных языках.
— Возможно. Может, после интервью я попробую это сделать. Но не обещаю, что получится.
— А кто для вас музыкальные ориентиры в прошлом и настоящем, ваши кумиры?
— Их так много! Начиная с соул-музыки — Арета Франклин, Марвин Гей, Стиви Уандер, Майкл Джексон, заканчивая современной британской музыкой — Бен Ховард, London Grammar, Rudimental. Кто-то из Англии, кстати, уже писал мне, что песня «1944» получилась очень британской по звучанию. Мне было очень приятно, потому что я действительно люблю британскую музыку.
— А за творчеством коллег вы следите? В целом украинская популярная музыка сейчас в каком состоянии находится?
— Она однозначно находится на подъеме. Появилось очень много новых исполнителей, которые поют на английском и на украинском. Приятно, что в Украине появилось так много прогрессивных групп. И в России есть тоже классные исполнители, такие как Therr Maitz. Я немножко общаюсь с Полиной Гагариной, она очень интересная певица, и мне нравится ее звучание. Мне кажется, что в целом с музыкой что-то хорошее происходит в последнее время.
— А в Россию в последнее время вы с гастролями ездите?
— Нет, в последнее время не была. По тем соображениям, о которых мы говорили немножко раньше, — слишком много ассоциаций с Крымом.
— Вы уже участвовали в 2011 году в отборочных состязаниях на «Евровидение». Почему вы снова решились на это непростое испытание?
— На самом деле я ненавижу конкурсы! (Смеется.) Хотя «Новая волна» мне принесла победу и известность. Решилась опять, в первую очередь, потому что была подходящая песня, которая, на мой взгляд, получилась, и со смысловой, и с музыкальной точки зрения. Если не получится с «Евровидением», значит, для меня это будет знак, что мне это не нужно, это не мой путь. И как занималась своим творчеством, писала альбомы, выступала с концертами и на фестивалях, так и буду этим заниматься. Но если с «Евровидением» все сложится, тоже будет здорово.
— В эстрадной музыке, тем более на соответствующих конкурсах, все-таки преобладают песни с темами личного характера — о разбитом сердце, о неразделенной любви. Но ваша песня — это высказывание на довольно сложную, проблемную тему для целого народа. У вас не было опасения, что вы немножко рискуете, вынося на конкурс такую сложную тему?
― Конечно, есть опасение, что могут притянуть за уши к этой теме все что угодно. Но никто от этого не застрахован. И для меня, на самом деле, это не менее личная тема, чем если бы я пела о разбитом сердце. Для меня она такая же личная и важная. Конечно, это песня о конкретном событии, о конкретной истории. Но во второй части поется о вещах, которые одинаково относятся ко всем людям: о том, что мы можем построить будущее, в котором люди будут свободными. Если мы не будем допускать повтора подобных событий. Это нужно просто осознать и об этом важно помнить, чтобы это не повторилось. Песня обращена к моим сверстникам. Тема толерантности, на самом деле, сейчас по-прежнему актуальна, мы сталкиваемся с нетерпимостью каждый день, что в России, что в Украине. Что было в головах у людей, которые таких же людей, как они, погрузили в вагоны и закрыли там на три недели без еды и воды? Чтобы подобное никогда не повторилось, надо говорить о об этом, надо предостерегать. Музыка, кино — вся культура существует для того, чтобы говорить о темах, которые волнуют, для того, чтобы воспитывать человечность. А иначе это просто какая-то пустая фигня, которая заполняет наш мозг. Культура должна пробуждать в нас человеческое! Я верю, что музыка призвана пробуждать наши самые прекрасные чувства.
— К вопросу об исторической памяти, когда вы учились в школе, в рамках курса истории теме депортации уделялось какое-то внимание?
— Нет. Говорилось вскользь, что были депортированы многие народы: болгары, греки, армяне… Да, эти национальности действительно проживали в Крыму, но они были в меньшинстве, это было просто несколько семей, а в основном это была все-таки депортация крымских татар. В школе этот факт пытались как-то обойти. Говорили, что всем досталось от того режима. С другой стороны, пострадали, действительно очень многие народы. И сейчас я получаю очень много писем, ведь подобные трагедии были и у евреев, и у армян, и у азербайджанцев, и у болгар, и у многих других. Многие вспоминают свои семейные истории: а вот моя бабушка рассказывала то-то… Эта песня всколыхнула целый пласт воспоминаний, о которых долго не говорили.
— Насколько я понимаю, песня «1944» не единственное ваше обращение к этой теме. Песня «Шлях додому» тоже косвенно посвящена депортации?
― Нет, «Шлях додому» не имеет никакого отношения к депортации, это песня, скорее, о поиске себя, своего дома, больше даже в философском смысле. Она о том, что каждый человек ищет свой путь на этой земле. Он вначале узнает, откуда он, а потом начинает задумываться зачем он здесь, каково его призвание, и всю жизнь он идет по этому пути домой. Есть люди, которые, прожив жизнь, так этого и не поняли, не нашли себя. «Шлях додому», собственно, об этом. Конечно, каждый человек может понимать песню по-своему. Но я вам говорю как автор, что я имела в виду.
— Вы родились в Центральной Азии, детство провели в Крыму, сейчас живете в Киеве. Если уж речь зашла о теме дома в философском и географическом смысле, где для вас дом сейчас?
— Для меня дом, конечно, это все-таки Крым. Только там у меня возникало это стопроцентное ощущение родины! Там похоронены мои бабушки и дедушки. Это то место, где я чувствую себя дома.
— В одном из интервью около года назад вы говорили, что вам страшно ехать в Крым. Сохраняется ли у вас это ощущение? И удалось ли вам побывать в Крыму после событий 2014 года?
— Нет, я не была уже почти два года в Крыму, и конечно, мне беспокойно. Я знаю, что люди переживают на границе, что они переживают после того, как ее пересекут, поэтому мне, конечно, страшно. Хотя я верю, что здравый смысл победит, и есть люди, которые понимают, что, какая бы ни была ситуация, люди, у которых там дом, должны иметь возможность беспрепятственно приезжать в него и чувствовать себя защищенными, независимо от того, кто находится сейчас у власти. Люди должны ощущать безопасность — это очень важный критерий. Сейчас я не могу сказать, что люди там чувствуют себя в безопасности. Там мои друзья, и я знаю, что многих допрашивают, вызывают на беседы — за фотографии не с тем, с кем надо, за посты не такие, как надо, и прочее.
— Вашу песню «1944», несмотря на то что она посвящена формально событиям полувековой давности, а по сути каким-то вечным вещам, многие могли воспринять сейчас как актуальное политическое высказывание. Какую роль в вашей жизни играет политика и играет ли?
— Я музыкант, я всегда занималась музыкой, и я всегда старалась быть как можно дальше от политики и всего, что с ней связано. Я старалась быть профессионалом, погружаться полностью только в свою сферу, в проект, которым я в данный момент занята, будь то исполнение «Пятой симфонии» Бетховена с симфоническим оркестром, джазовой музыки с Мишелем Леграном, все, с чем я успела поработать на сегодняшний день. Я полностью отдаюсь своему делу. Конечно, я понимаю, что в сегодняшней ситуации ты не можешь быть нейтральным, а я тем более, потому что моя жизнь связана с Крымом, и с самого своего появления на «Новой волне» я говорила всегда, что я крымская татарка, и всегда этим гордилась. Я играла концерты, и в Москве в том числе, пела песни и на крымско-татарском, и на украинском, и на русском, и на английском языках. Я всегда старалась быть интернациональной, но четко давала понять, откуда я. Сейчас мое главное желание, чтобы конфликт разрешился, и разрешился мирным путем. Мне бы не хотелось, чтобы люди продолжали гибнуть. Это то, что действительно меня волнует.
— Я читала, что ваша первая профессиональная запись состоялась, когда вы были еще ребенком, это было исполнение фольклорных крымско-татарских песен. А вот фольклорное творчество на вас как композитора, автора песен повлияло?
— Конечно! Я очень много исполняла фольклорной музыки, бабушка учила меня крымско-татарским песням, а мама учила армянским песням, вообще у нас дома постоянно звучала народная музыка. Мои родители — меломаны, мама ставила много джазовых пластинок, папа ставил фольклорные, потому что он сам аккордеонист, народник. Он играл на крымско-татарских свадьбах, еще когда жил в Средней Азии, потом какое-то непродолжительное время играл уже будучи в Крыму. И папа, и мама с высшим музыкальным образованием, поэтому по их стопам я поступила сначала в симферопольское училище имени Чайковского, потом в Национальную академию имени Чайковского в Киеве на оперный вокал. Я, кстати, прослушивалась и в Московскую консерваторию, когда мне было 17 лет. Мне сказали, что я слишком маленькая, но очень заинтересовались моим голосом. Так что в моем творчестве переплелось очень много разных стилей, в том числе и народная музыка. Последние два года у моих песен, можно сказать, даже электронный саунд. К примеру, в 2014-м я выпустила «Песню о дружбе», в 2015-м «Шлях додому» и сейчас «1944». Все эти песни связаны общим электронным звучанием, похожим настроением. Притом что «Песня о дружбе» на русском, «Шлях додому» — на украинском, а «1944» — на английском, если вы их послушаете подряд, вы поймете, о чем идет речь. Последние годы я много стала писать о том, что меня по-настоящему волнует. И влияние народной музыки, конечно, в этих песнях ощутимо, причем и украинской, и крымско-татарской.
— Для вас имеет значение, на каком языке вы пишете и исполняете? Как происходит этот выбор языка?
— Очень интересный вопрос, потому что я никогда не задумываюсь, на самом деле, почему одна песня пишется на украинском или на английском, а другая на русском. Это как-то приходит одновременно с музыкой. Каждый из языков имеет свою мелодику, у каждого языка есть свой ритм. И если «Песню о дружбе», к примеру, перевести на английский, потеряется вся музыка, даже на украинском все будет звучать по-другому. Я одновременно слышу и язык, и музыку, как-то так.
— То есть песня «1944» существует только на английском языке, версий на русском и украинском у нее нет?
— Пока нет. Хотя изначально у нее был украинский текст с припевом на крымско-татарском, но он существует только на бумаге. Записана только англоязычная версия.
— А русская не планируется?
— Конечно, можно попробовать перевести, но может потеряться мелодика.
— Мне кажется, что это высказывание следовало бы донести до людей, говорящих на разных языках.
— Возможно. Может, после интервью я попробую это сделать. Но не обещаю, что получится.
— А кто для вас музыкальные ориентиры в прошлом и настоящем, ваши кумиры?
— Их так много! Начиная с соул-музыки — Арета Франклин, Марвин Гей, Стиви Уандер, Майкл Джексон, заканчивая современной британской музыкой — Бен Ховард, London Grammar, Rudimental. Кто-то из Англии, кстати, уже писал мне, что песня «1944» получилась очень британской по звучанию. Мне было очень приятно, потому что я действительно люблю британскую музыку.
— А за творчеством коллег вы следите? В целом украинская популярная музыка сейчас в каком состоянии находится?
— Она однозначно находится на подъеме. Появилось очень много новых исполнителей, которые поют на английском и на украинском. Приятно, что в Украине появилось так много прогрессивных групп. И в России есть тоже классные исполнители, такие как Therr Maitz. Я немножко общаюсь с Полиной Гагариной, она очень интересная певица, и мне нравится ее звучание. Мне кажется, что в целом с музыкой что-то хорошее происходит в последнее время.
— А в Россию в последнее время вы с гастролями ездите?
— Нет, в последнее время не была. По тем соображениям, о которых мы говорили немножко раньше, — слишком много ассоциаций с Крымом.
— Вы уже участвовали в 2011 году в отборочных состязаниях на «Евровидение». Почему вы снова решились на это непростое испытание?
— На самом деле я ненавижу конкурсы! (Смеется.) Хотя «Новая волна» мне принесла победу и известность. Решилась опять, в первую очередь, потому что была подходящая песня, которая, на мой взгляд, получилась, и со смысловой, и с музыкальной точки зрения. Если не получится с «Евровидением», значит, для меня это будет знак, что мне это не нужно, это не мой путь. И как занималась своим творчеством, писала альбомы, выступала с концертами и на фестивалях, так и буду этим заниматься. Но если с «Евровидением» все сложится, тоже будет здорово.
