Виталий Портников: Оборона донецкого аэропорта из события, за которым ежедневно следили миллионы людей, причем не только в Украине, но и во многих других странах, уже превратилась в настоящую историческую легенду. Через год после того, как завершились эти трагические события, после того, как был оставлен донецкий аэропорт, Радио Свобода вместе с киевским издательством «Клуб семейного досуга» выпустило книгу «АД 242». АД — это как раз аэропорт «Донецк». Эта книга составлена из свидетельств участников обороны донецкого аэропорта.
Сегодня мы пригласили в студию одного из авторов этой книги, Руслана Боровика, и мою коллегу, обозревателя Украинской службы Радио Свобода Ирину Штогрин.
Можно ли сказать, что это устная история?
Ирина Штогрин: Да, поскольку самое главное, самое ценное для меня, как журналиста — то, что это, по сути, прямая речь людей, которые принимали участие в обороне донецкого аэропорта. Это солдаты, многие — добровольцы, это люди, которые были мобилизованы, длительное время воевали в очень тяжелых условиях, под обстрелами, которые не прекращались 24 часа. Зимой это был мороз, отсутствие воды, сна, но они держали эту маленькую часть Украины. По сути, это было какое-то символическое дело, потому что оно дало возможность людям, живущим в Украине, понять, что эта страна способна себя защищать.
Виталий Портников: Прошел всего год, мне кажется, еще свежи эти воспоминания, военные действия еще не закончены. Каково было вспоминать об этом?
Руслан Боровик: Я, например, стараюсь лишний раз не вспоминать, отойти от войны, занимаюсь работой, семьей, всем остальным. Естественно, как бы ни хотел, я не могу забыть эти события. Мы собирались у моих друзей, когда была годовщина. Мы с ними воевали, мы были одна семья, как братья… Очень острые чувства, воспоминания. Дома стараюсь отвлекаться, чем-то заниматься, чтобы переключиться на что-то другое. Надо жить дальше, строить нашу страну такой, какой мы хотим ее видеть — для наших детей, чтобы все это было не зря.
Когда я вернулся, прошел курс лечения: это было связано не только с ранениями, с контузией, но и с воспоминаниями, я плохо спал. Месяц я пролечился, вышел на работу, сейчас полегче. Но когда встретились на годовщине с ребятами, конечно, все эти воспоминания обострились.
Ирина Штогрин: Вот сидишь рядом с человеком и видишь в нем просто молодого парня, понимаешь, что рядом с тобой — такой же человек, как и ты, ты ходишь по тем же улицам, дышишь тем же воздухом. Но когда открываешь эту книгу, и там человек рассказывает в деталях, как он собрался на войну, как штурмовал военкомат, чтобы его отправили туда, потом своим ходом добирался, как солдаты делали практически невозможное, защищая конструкции, которые сами по себе не составляют никакой защиты, то возникает какое-то ощущение чуда.
Это истории разных людей из разных регионов Украины, с разным уровнем образования, с разными взглядами на жизнь, но, по сути, все они говорят одно и то же. Они говорят, что защищали свой дом, и была большая обида за то, что эта никому не нужная война взорвала внутри мирную жизнь и превратила ее во что-то абсолютно страшное. То, что ребята защищали там, они называли словами «мир», «нормальная жизнь», они говорят слово «Украина». Руслан — один из авторов этой книги с особой историей, потому что он еще очень хороший фотограф. К сожалению, в этой книге фотографии Руслана Боровика черно-белые, но есть другая книга.
Руслан Боровик: У меня много увлечений помимо войны. Даже во время войны я старался не забывать одно из них и по возможности отвлекаться. Я взял с собой камеру. Сначала, когда мы попали в 95-ю бригаду, я взял с собой зеркальную камеру, но там на меня посмотрели не очень приязненно, потому что никто друг друга не знал, а тут бегает с камерой солдат, который сам, добровольно пошел в военкомат… Я потом эту камеру отправил домой, попросил, чтобы мне купили маленькую, обычную, чтобы было незаметно.
Когда нас привезли на полигон, и мы начали готовиться, было запрещено не только снимать, а даже звонить во время занятий, у нас забирали телефоны, вечером отдавали. Первые фотографии были сделаны на простую дешевую маленькую «мыльницу». Там, на полигоне, очень красивая природа, закрытая территория, поэтому не все могут ее видеть — такие маленькие Карпаты или маленькая Черногория: каньоны, речка. Я снимал природу, по возможности — ребят. Инструкторов, которые нас готовили, я, естественно, не снимал.
Потом, перед отправкой, меня эта камера уже не устраивала, когда я вернулся домой, взял цифровую зеркальную камеру. Хотя и жалко было, жена говорила: «Не бери, погибнет». Она сейчас работает, на ладан дышит, но она выжила вместе со мной.
Когда я первый раз попал в Ирак, нас присоединили к миротворческой миссии, хотя мы не были под эгидой ООН, мы были от коалиции, коалиционные национальные войска. Я был там, в общей сложности, две ротации, больше полутора лет. Я до этого любил рисовать, но там не было времени, постоянные передвижения. Хотелось запечатлеть то, что я видел. Там другая жизнь, другая история, другой мир, просто хотелось заснять все это на память… По опыту Ирака — в основном все фотографии, которые были, были мои.
Естественно, я их делал, в первую очередь, для себя и для ребят. Хотя многие отказывались, боялись фотографироваться, не хотели показывать лица. Те, кто служили со мной, хорошо знали меня, доверяли, и я фотографировал. Потом я попал в терминал, где были ребята из 79-й, 95-й бригады — это была сводная рота. Опять непонятно что — бегает солдат не с гранатометом, а с довольно немаленькой камерой. Тоже сначала не понимали.
Когда мы пришли, там был старший офицер 79-й бригады, он видит: идет бой, я отстрелял, ребята подбежали на помощь, и я могу сделать кадр. Я отложил автомат, сделал один кадр. Он на меня набросился, хотел чуть ли не разбить камеру. Потом узнали, кто есть кто, уладили конфликт. Были интересные моменты, но я не мог сделать кадры, потому что надо было заниматься тем, чем надо. Потом, когда они уехали, мой командир перенял терминал, и мне стало проще, потому что меня знали, и я знал, когда могу, а когда не могу снимать.
Ирина Штогрин: Я — человек поколения, которое росло без дедов, потому что мои, к сожалению, не вернулись с позапрошлой войны. Я все время думала: почему нет истории, прямой речи солдат, которые там воевали, почему так мало таких материалов, где я могу реально увидеть, как они были в окопах? Я очень благодарна своим коллегам, журналистам Украинской редакции Радио Свобода, за то, что они разговорили солдат, а тем, кто воевал за донецкий аэропорт, — за то, что они захотели рассказать каждый свою правду.
По сути, это прямая речь. Все, кто есть в этой книге, — авторы этой книги. Что мы еще сделали — опросили экспертов из разных стран по поводу того, каково значение этой обороны в том, что мы называем: кто-то — антитеррористической операцией, кто-то — войной, кто-то — реальной войной за независимость Украины.
Виталий Портников: В киевской школе, куда я ходил в первый класс, теперь есть мемориальная доска памяти одного из товарищей Руслана. Это факт, который говорит о том, что война реально пришла к нам чуть ли не в каждый дом, в каждую школу, и этим мы отличаемся от России. Дети приходят и видят мемориальную доску памяти человека, который погиб только что, не в 1944-м, не в 1943-м, а в 2014 году. И вот тут важный момент: как мы будем выбираться из этой войны, из этой общенациональной травмы. Мне кажется, у наших российских соседей такой травмы нет, у них война по телевизору.
Руслан Боровик: У них война по их телевизору, их солдаты не участвуют, хотя это неправда. Многие даже из моих ребят могут это подтвердить, видели не только живых. Почему после войны много десятилетий не было никакой литературы, прямых очевидцев? Понятно, что история — как проститутка (простите за немножко вульгарное слово), она писалась под каждого определенного диктатора, царя, императора. Потом найти правду очень тяжело, потому что переписывать ее не хотят. Поэтому, в первую очередь, я хотел сделать эти фотографии, зафиксировать эти места, этих людей, эти события, которые окружали меня, моих товарищей.
Да, конечно, то, что там запечатлено, это очень маленькая доля. В том же терминале первые три дня я вообще не мог снимать, потому что мы практически не спали и не ели, нам было некогда, с ног валились, автомат не могли в руках держать. Когда взяли старый терминал, туда вошли русские войска, спецназ (до этого были в основном подразделения кадыровцев), уже было возможно немного поспать, поесть. Проблема с водой, хотя зима, вокруг снег, а в середине снега нет, и воды тоже нет… Даже при морозе минус 26 в этом здании все время хотелось пить. Лед долбили, бутылки искали, могли где-то разогреть, но в основном грызли лед.
Ирина Штогрин: Это беспрецедентное поведение людей в максимально тяжелых обстоятельствах при отсутствии реальной защиты — это какой-то коллективный героизм.
Руслан Боровик: Я бы не сказал, что мы какие-то супергерои. Я думаю, что на моем месте мои товарищи делали бы то же самое. Нужно было по максимуму выполнить задачу. В терминал мы зашли утром, старый терминал вечером уже был не наш, мы не успели занять старый. Если не сделать соответствующие выводы, то рано или поздно новый терминал не удержится. Здание, сделанное из гипсокартона и стекла, против танков и артиллерии не удержишь. В таких ситуациях организм просто совершенно по-другому все воспринимает. Я никогда не думал, что могу практически трое суток не есть — было что есть, но не хотелось. Бегал, выносил раненых, подходили БТРы, мы паковали под обстрелами, чтобы вывезти…
Оказывается, человеческие возможности намного больше, чем мы думали на гражданке. Даже в Ираке — были столкновения, был боевой опыт, приходилось стрелять, но все равно не в таких масштабах, длительных многосуточных боев практически без перерыва не было.
Надо, чтобы дети читали, видели, знали, чтобы не совершали наших ошибок, ценили то, что есть, а не то, что может быть. Надо ценить то, что есть, идти вперед и добиваться того, чего ты хочешь.
Возможно, ошибка — то, что нам независимость далась просто так: Союз распался, «вы независимы», а что с этой независимостью делать — непонятно. Те, кто при власти, давай страну просто рвать на куски. Дошло до такого, что армии уже практически нет, центральных органов управления нет. Нашелся добрый брат-сосед, который этим воспользовался. Не помню, чьи это слова по поводу России, Крыма и востока, что если бы Россия отвоевала какую-то территорию у сильного государства, у сильного соперника, то ее бы уважали, а когда она просто оторвала кусок у раненой, практически обескровленной Украины — это мародерство.
Виталий Портников: Мы говорим об аэропорте, который был символом Донбасса. Построили новое здание к чемпионату Европы по футболу, назвали именем Сергея Прокофьева, великого русского композитора, который родился в этом регионе. Это был символ того, что все идет в современность, в будущее — огромный аэропорт, как во всех европейских городах. Теперь это символ войны и уничтожения — вот что произошло на самом деле, какое смещение. Можно ли спустя год говорить о том, что, может быть, вообще уже мир? Или аэропорт до сих пор на линии столкновения?
Руслан Боровик: Мир возможен, но не в тех условиях, которые есть сейчас. Последние требования по Минску… Когда закончилась вторая чеченская война, даже Кадыров не выдвинул таких условий. Россия проиграла войну, потому что Путин сделал героев из бывших бандитов, которые убивали и резали 18-летних русских солдат, полностью дал им власть, это страна в стране. Хотят дать квоту для депутатов с Донбасса, легализировать всех бандитов…
Виталий Портников: Это Путин через участников минских переговоров откровенно говорил президенту Порошенко: я же себе купил Кадырова, и ты купи себе…
Руслан Боровик: Я думаю, лучше война, чем такой мир, потому что это называется просто сдать страну. Не все конфликты можно решить войной. У нас армия была раздроблена предыдущими чиновниками, правителями, ее собирали по крупицам, а Россия готовилась, у нее армия в десятки раз сильнее и больше. Тем не менее мы выстояли этот период. Сейчас, имея армию, опыт, надо решать вопрос дипломатией, но, если не получается, то идти дальше, отвоевывать свои земли. Не то что мы хотим забрать какой-то кусок России, потребовать отдать нам Таганрог, Кубань или Курск, которые испокон веков были украинскими территориями. Нет, нужно только вернуть обратно те территории, которые были до войны, которые были законно нашими. Если это не получается дипломатическим путем — воевать. Иначе что нам делать — ждать, пока кто-то что-то вернет? Этот конфликт может затянуться, как тот же Карабах или Приднестровье. Такой регион Украине не нужен. Нет, тогда уж лучше война, чем такой мир. Так что сопротивляться и бороться, бороться до конца.
Виталий Портников: Есть определенные противоречия в общественных настроениях, люди не хотят интеграции Донбасса на «чеченских» условиях, скажем так.
Ирина Штогрин: Вчера к нам в редакцию приходила мама Игоря Брановицкого. Руслан Боровик — из тех ребят, которые зашли в аэропорт в один из последних моментов.
Руслан Боровик: Точнее, я пошел на монастырь и в терминал уже не попал, я в то время был ранен. Игорь был тогда со мной, он снимал меня раненого с БТР. Потом меня отвезли в госпиталь, а они пошли в терминал на помощь тем, кто там был, чтобы заменить и по максимуму вывезти раненых.
Ирина Штогрин: Игорь Брановицкий — тоже как символ. Я боюсь патетики, высоких слов, но по-человечески, по-женски я воспринимаю это как жертву Христа. Он знал, куда возвращается, он мог уйти из терминала после подрыва, но он остался с ранеными, принял мученическую смерть. Его мама вчера приходила, говорила: главное, чего хотят люди — это чувства справедливости и собственного достоинства. Все условия, на которых может быть мир (а мир нужен), должны быть такими, чтобы люди чувствовали: их достоинство не ущемляется.
Виталий Портников: Это опять-таки вопрос в том, кто ощущает себя победителем в этой войне. Если Кремль чувствует, что он победил, потому что держит часть этой территории, то он выдвигает свои условия Украине и международному сообществу.
Руслан Боровик: Он может частично контролировать эту территорию, другой вопрос, как он может ее удержать. Захватить можно, мы тоже захватывали некоторые объекты, но удержать их не могли, потому что прерывались поставки живой силы, боеприпасов, приходилось отступать, всех, кто там был, просто уничтожали.
Учитывая состояние российской экономики и дальнейшее ее развитие, я думаю, у Донбасса без поддержки выбора не будет, и кроме Украины Донбасс никому просто не нужен, никто его не будет отстраивать, никто его не будет кормить. На таких условиях, по чеченскому сценарию, Украина просто никогда не встанет с колен, и тогда все это было зря. Естественно, на такие условия ни в коем случае нельзя соглашаться.
Виталий Портников: То, что там сейчас происходит со времени подписания Минских соглашений, — это перемирие или это тлеющая война? Как вы это ощущаете?
Руслан Боровик: В данный момент ситуация накаляется, наш батальон кинули под Зайцево, у нас уже были потери, причем среди тех, кто нас менял, уже среди них есть погибшие. Такое затишье в любой момент может вспыхнуть в больших масштабах. Такое перемирие, как сейчас, будет в постоянном напряжении. Война — это большие деньги. Вместо того, чтобы развивать экономику, социальные проекты, все бросают на войну, и это может длиться годами.
Кроме того, это может вспыхнуть с новой силой, никто не знает с какой, может быть, только Путину ясно, на что он еще способен. Нужно что-то решать в ближайшее время. Я не говорю, что это может решиться за год, но на десятилетия это тоже никому не надо. Любая страна в такой ситуации… Это можно спуститься до уровня Северной Кореи.
Виталий Портников: Книга «АД 242» — это фактически фрагмент войны. Как вы считаете, когда-то напишут подлинную историю этой российско-украинской войны за Донбасс? А самое главное — будут ли эту подлинную историю когда-нибудь изучать в российских школах?
Ирина Штогрин: Многие из тех, кто нас слушает, наверное, никогда не думали, что Россия может воевать с Украиной. Но это случилось. Поэтому вполне возможно, что и в России эту историю будут изучать. Журналистскими трудами, трудами хроникеров этой войны она, по сути, уже пишется, она существует. Другое дело, что составить общую картину — это большой труд, потому что нужно изучить все: где абсолютная ложь, где полная правда, где очень много разных позиций и взглядов на одно и то же событие, оценок того, что происходит. Мне очень радостно, что в этой книге, после того как я перебрала руками все эти тексты, разложила их по этапам (ребята просто в разное время принимали участие в обороне аэропорта), сложилась общая картина. Вышло, что разные люди, которые не знают друг друга, которые только теперь познакомились, в своих рассказах говорят одно и то же. А значит, есть какие-то моменты, которые объединяют эту историю. И тот, кто захочет, полностью соберет эту картину, какой бы трагичной она ни была.
