Интервью с главой Бюро национальной безопасности Польши Павлом Солохом (Paweł Soloch).

— Конечно, напряженность между двумя странами есть. Столкновение этих двух стран: России, которая остается очень сильной, и Турции, которая обладает второй по численности после США армией среди членов НАТО, вызывает беспокойство. Однако они обе отдают себе отчет, что существует риск перерождения возможного конфликта в столкновение со всем блоком НАТО. Альянс выразил свою солидарность с Турцией, что привело к определенной деэскалации напряженности. Отношения между двумя странами остаются не самыми теплыми, и это в комплексе с повышенным военным присутствием России в бассейне Черного моря и в Сирии создает опасный набор.

— Это прозвучит немного цинично, но, может быть, для спокойствия в мире было бы лучше, чтобы у власти оставался Янукович, а в арабском мире не свергли диктаторов?

— Я бы не сравнивал две эти ситуации. «Арабская весна» привела к сильной дестабилизации в регионе, к краху двух государств: Сирии и Ливии. Существует опасность для стабильности функционирования других.

— Бытует мнение, что за арабскую весну и ее последствия несут ответственность Соединенные Штаты.

— Это был целый клубок событий. Нужно принимать во внимание внутреннюю ситуацию в арабских странах: там нарастали конфликты, взрыва можно было ожидать в момент, когда стало недоставать инструмента для смены власти из-за ее диктаторского характера. 

— Но диктаторы обеспечивали порядок.

— Пока они были эффективными руководителями (конечно, ценой крови) — да. Но в определенный момент их возможности стали снижаться. На Украине же была совсем другая ситуация. Власть Януковича никогда не была такой сильной, как власть Каддафи или Асада. Кроме того разница заключается в том, что в украинском обществе гораздо глубже укоренены традиции демократии, чем на Ближнем Востоке или в странах Магриба.

— Какими должны быть наши отношения с Украиной? Когда мы ее поддерживаем, начинают звучать голоса, что мы помогаем бандеровцам. Мы не вырастим себе врагов?

— В нашей совместной истории были сложные моменты. Мы, поляки, не можем отказаться от памяти о Волынской резне. Одновременно нам не стоит забывать, что при независимой Украине уровень нашей безопасности становится гораздо выше. В том смысле, что она отделяет нас от России.

— Россия хочет присвоить польскую территорию?

— Нет. Россия хочет как можно сильнее увеличить свое влияние на постсоветском пространстве.

— Вы говорили, что польские истребители будут принимать участие в разведывательных операциях в Сирии. Позже эти слова опровергло Министерство обороны.

— Я говорил, что они не «будут», а «могут» принимать участие. Министерство говорит, что этот вопрос сейчас рассматривается. Мы сделали заявление (и оно остается в силе) о готовности поддержать коалицию в борьбе с «Исламским государством» В какой форме мы будем это делать и будем ли, еще предстоит согласовать.

— Нам следует участвовать в операции?

— Нужно сразу отметить, что речи об участии Польши в боевых действиях не идет. Рассматривается только вопрос присоединения к разведывательным миссиям.

— Тем не менее, польский самолет могут сбить и тогда, когда он будет осуществлять разведывательный полет.

— Это детали, которые оговаривают военные. Если мы вообще будем принимать в этом участие, тогда миссии будут проходить так, что мы будем действовать в рамках коалиции. Миссии обеспечиваются поддержкой спутников, защитой союзнических самолетов. Это уже военные вопросы. Что касается того, следует ли нам участвовать…

— Скажите, стоит или не стоит?

— Вопрос о масштабе нашего участия. Если мы хотим выразить нашу солидарность и готовность к действиям, мы уже это сделали. Польское руководство говорило, что мы готовы действовать в рамках коалиции. На каких условиях? Точно не на условиях участия в непосредственных боевых действиях. Не стоит также забывать о контексте наших ожиданий в отношении союзников по НАТО и их присутствия на польской территории.

— Как бы выглядело оптимальное присутствие войск НАТО на территории Польши?

— Я бы не стал называть конкретные цифры и параметры. Мы в первую очередь хотим, чтобы присутствие союзнических войск стало частью оборонительной системы Альянса, чтобы это не были исключительно учебные части. Мы хотим, чтобы это присутствие не было символическим.

— Вы согласны с утверждением, что польская амия слаба? Что в ней много офицеров, но слишком мало солдат и оружия?

— Польская армия, определенно, слишком маленькая.

— Мы не вернемся к призыву?

— В эпоху профессиональных армий это неразумно, кроме того у нас есть несколько десятков тысяч молодых поляков, которые готовы добровольно обеспечивать обороноспособность Польши.

— Насколько большой должны быть польская армия?

— Финляндия с семимиллионным населением обладает мобилизационным потенциалом в 230 тысяч человек. Если бы Польша обладала мобилизационным потенциалом в 500 тысяч человек, это было бы очень хорошо.

— А что с вооружениями?

— Мы занимаемся модернизацией. Сейчас эти планы проверяет руководство министерства обороны. Однако мы должны учитывать цели, которым служит эта модернизация, понимать, какие угрозы мы считаем самыми большими, и как от них защититься, что мы способны сделать сами, а насколько можем рассчитывать на наших союзников по НАТО.

— Под конец — совершенно несерьезный вопрос. Вы заменили на своем посту генерала Козея (Stanisław Koziej), которого с определенного момента стали называть «сегуном» (после визита с президентом в Японию в 2015 году, — прим. перев.). Вас тоже так называют?

— Президент так ко мне не обращается. После назначения знакомые пытались, но как-то не прижилось.