Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Во время прямой линии сахалинскому журналисту удалось проникнуть на завод, сделать несколько снимков и вынести их с предприятия. Он рассказал, как удалось перехитрить телевизионщиков, требовавших отдать им флешку со сделанными фото, как губернатор внимательно следил за вопросами рабочих из кабинета с видом на цех, и почему в самом Озерске на главную площадь задать вопрос пришли всего 6 человек.
Во время недавней «Прямой линии с Владимиром Путиным» один из первых вопросов прозвучал с Сахалина — с рыбозавода в поселке Озерск. Журналисту сахалинского издания sakhalin. info Кириллу Ясько удалось проникнуть на завод, сделать несколько снимков и вынести их с территории предприятия, несмотря на попытки не дать ему этого сделать. В интервью Радио Свобода Кирилл Ясько рассказал, как ему удалось перехитрить телевизионщиков, требовавших отдать им флешку со сделанными фотографиями (их назвали «спорным контентом»), как губернатор Сахалинской области внимательно следил за вопросами рабочих из кабинета с видом на цех, и почему в самом Озерске на главную площадь задать вопрос Путину пришло всего 6 человек.
Вопрос из Озерска в рамках прямой линии касался невыплаты зарплат и засилья китайской рыбы на рынке сырья. Правда, речь в вопросе отчасти шла совсем о другом заводе — на острове Шикотан. Рыбокомбинат в Озерске, в отличие от шикотанского, считается практически образцовым. У Кирилла Ясько создалось впечатление, что включение было организовано в Озерске, чтобы представить зрителям красивую картинку образцового завода и оградить Путина от неудобных вопросов — добраться в этот поселок из Южно-Сахалинска по весенней дороге довольно сложно.
Общение Путина с народом еще не закончилось, а на лентах информагентств уже появились новости о возбужденных уголовных делах и деньгах, которые якобы тут же были выплачены должникам. Но по словам Кирилла Ясько, все это было частью большой инсценировки — на самом деле расследование уголовного дела о невыплате зарплат рабочим на Шикотане было закончено еще до прямой линии, а накануне общения Путина с народом губернатор и правительство Сахалинской области обсуждали эту проблему на специальном совещании — чтобы подготовиться и не ударить в грязь лицом перед президентом.
— Как вам пришла в голову идея поехать поснимать на рыбозавод в Озерске во время прямой линии?
— На самом деле, идея пришла в голову не мне, а нашему главному редактору Ксении Семеновой. Именно она первой узнала о том, что на Сахалине будет прямая линия. У нас нигде особо не афишировали эту информацию, ни СМИ, ни правительство. Это изначально показалось нам очень странным, всем в редакции, что о таком событии, вроде бы значимом, в том числе для престижа области, практически никто не знает. Мы узнаем из каких-то своих полуофициальных источников о том, что прямая линия будет в Озерске, о том, что она будет на рыбозаводе. Место тоже само по себе странное. Поэтому вот приняли совместное решение туда ехать и попытаться максимально что-то выяснить.
— Почему место «странное»?
— Прямая линия с президентом, по-моему, предполагает возможность людей так или иначе поучаствовать в этой прямой линии. Лично, а не записным видеовопросом, не по телефону. Озерск — это очень небольшое село, несколько тысяч жителей, наверное. Туда ведет грунтовая дорога, которая по весне очень плохого качества. Говорить о том, что это село будет каким-то местом, куда смогут приехать многие жители Сахалина и выступить там, не приходится. Нельзя сказать, что по ней совсем не проехать. Дорога приличная. Тем более сейчас по ней прошлись несколько раз грейдером. Туда ездил накануне наш губернатор, за 2-3 дня до прямой линии. Дорога, в принципе, нормальная, но немногие бы туда поехали на своей машине, чтобы попытаться задать какой-то вопрос президенту. Да и сам рыбозавод — место довольно специфичное, не сказать, чтобы это было типичное для Сахалина село, где могли бы быть как-то представлены интересы сельских жителей острова. Поэтому мы сразу практически подумали, что [организаторы] хотят максимально ограничить круг людей, которые смогут присутствовать на площадке.
— Вы сели в машину, доехали до Озерска. Как вам удалось проникнуть внутрь завода? Насколько серьезно он охранялся перед прямым включением с Москвой?
— Там была совершенно стандартная система безопасности, охрана, вахта. Я думаю, что мне просто повезло, потому что на заводе было очень много суеты в тот день. Сами охранники не понимали, что происходит. Может быть, именно поэтому несколько расслабились. Именно поэтому мне туда, я думаю, и удалось пройти. Завод работал. В процессе подготовки прямой линии его не останавливали. Все съемки делали в регламентные периоды, когда мыли конвейеры, менялись смены. В эти моменты они ставили оборудование, камеры, свет. И даже во время самой прямой линии завод работал. Говорят, что есть такая смена, что когда рыбы много, они работают в таком режиме.
— Это вы фактически отвечаете тем, кого удивило, что завод на кадрах, показанных по телевизору, работает — притом что местное время было около 8 часов вечера?
— Как мне сказал один из знающих опытных людей, да, на самом деле, вторая смена заканчивается в 4 часа утра. Это на самом деле абсолютно рабочий момент, а не постановочный.
— Вам раньше доводилось бывать на этом заводе? То, что вы увидели внутри, отличалось чем-то от обычного рабочего дня, кроме того, что там были телевизионщики, которые ставили свет, суета?
— Я был на этом заводе в прошлом году как раз в разгар путины. Абсолютно так же все выглядело. Люди, конечно, были более… Ну, понятно, что много присутствовало посторонних в зале. Нервы, волнение. Но они так же работали на конвейере, так же получали рыбу, отрезали ей голову. Рабочий процесс шел. Я не могу сказать, что на заводе был какой-то аврал, что там бегали люди в форме или без формы, снайперы сидели на крышах. Ничего такого не было. Но официальная позиция была такая, что никого там видеть не хотят, в частности прессу. Простые люди туда не могут пойти, потому что это частное предприятие. Туда пускают только работников, представителей СМИ по согласованию и так далее. Из моих коллег, насколько мне известно, никто туда пройти так и не смог. Вплоть до того, что не пустили даже пресс-службу правительства области. Это была позиция ВГТРК. Это было их решение.
— Но при этом там был, насколько я понял из вашей статьи, и губернатор области Олег Кожемяко, и мэр соседнего города Корсаков?
— Да, мэр был, губернатор был, но они тоже в цех не заходили. Они наблюдали за прямой линией из кабинета директора, окно которого выходит на конвейер. Официальное присутствие губернатора объясняется тем, что он хотел после поговорить с теми людьми, которые задавали вопросы. Вроде как он позже это и сделал.
— Что происходило после того, как вас, что называется, рассекретили организаторы съемок?
— Меня, естественно, вывели из цеха. Меня и еще одного оператора, который снимал документальный фильм для компании «Гидрострой», которой принадлежит этот завод. У них юбилейный год. Они готовят большой фильм и хотели эту прямую линию включить в него как некое признание заслуг, что «вот, у нас прямая линия с президентом проходила». Но нас обоих оттуда вывели. Его заставили удалить все с карты. Поскольку у них был налажен какой-то диалог, он сделал это беспрекословно. Меня пытались тоже заставить сделать это продюсеры ВГТРК. Но мы с редактором выбрали немножко другую линию и до последнего отказывались что-либо удалять.
— Я так понимаю, что в итоге флешку у вас отобрали и запечатали ее в какой-то конверт?
— Да. Это, скажем так, был компромиссный вариант. Были очень долгие дискуссии между мной, продюсерами ВГТРК, представителями нашего местного правительства, пресс-службы «Гидростроя». Пытались выработать какую-то общую линию. Я понял, что в цех мне в любом случае не пройти, а уходить с завода надо. Не хотелось уходить с каким-то скандалом, чтобы за мной гонялись, пытались камеру отобрать. Не знаю, пошли бы они на это, но настроения были очень наэлектризованные. Поэтому я решил, что флешку можно отдать, запечатать ее в конверте. Тем более что в фотоаппарате стояли две флешки, кадры дублировались на обе. Поэтому я не придавал этому особо страшного значения.
— Это и есть тот секрет, благодаря которому вам удалось потом опубликовать репортаж?
— Да. Я не говорил о том, что у меня есть вторая флешка. Не стал этот факт афишировать. Но с ВГТРК, я думаю, я поступил честно. Я отдал им флешку со спорным контентом, хотя я, честно говоря, не совсем понимаю, что может быть спорного в моих авторских снимках.
— А кто назвал это «спорным контентом»?
— Продюсер ВГТРК. Я, к сожалению, не помню ее фамилию. Мне она представилась продюсером. Кажется, ее звали Татьяна.
— А почему, собственно, включение было с завода в Озерске, а вопросы, насколько я понимаю, — о невыплатах зарплат, о китайской рыбе — касались совсем другого комбината, на Шикотане?
— На Сахалине очень многое связано с рыбой. И все, что связано с рыбой, делится на две большие категории. Первая — это предприятия «полускандальные», скажем так. Я имею в виду и большие предприятия, и какие-то станы рыболовецкие, где работает 10-20 человек, предприятия, про которые говорят, что они задерживают зарплату, «кидают» работников. Вторая категория — предприятия, которые демонстрируют стабильность, которые все время вкладывают в какое-то развитие. Вот к таким предприятиям, ко второй категории, как раз и относится завод имени Кирова в Озерске, где проходила запись прямой линии. Возможно, что таким образом они пытались как-то показать, что у нас есть такие очень хорошие, очень качественные, очень здоровские предприятия, но вот есть и несправедливость, скажем, на других предприятиях, которые принадлежат другим собственникам. А эти другие собственники являются конкурентами вот этого нашего хорошего, большого, стабильного предприятия. Я думаю, что в этом ключе как-то пытались подать. Но это только мое мнение. Я не могу судить, правда это или нет.
— Как восприняли вы и ваши коллеги, вообще, жители области, жители Сахалина тот факт, что практически прямо во время прямой линии уже пошли сообщения о каких-то уголовных делах, обещаниях все выплатить? Насколько эта мгновенная реакция выглядела естественной?
— На самом деле, тут я не знаю, как комментировать, потому что уголовные дела и расследования, работа прокуратуры — все это было и до этого, еще за несколько лет. Этот рыбокомбинат на Шикотане периодически всплывал в информационной повестке. Если я не ошибаюсь, в этот же день, в день прямой линии, за несколько часов до нее, вышел пресс-релиз прокуратуры, в котором было сказано, что завершилось расследование уголовного дела, вынесен вердикт, осужден, кажется, директор. Но почему-то это преподнесли как произошедшее после прямой линии. На самом деле реакция была до этого. И вот это шумное уголовное дело, о котором все говорят, оно тоже было возбуждено раньше.
— Получается, что все это тоже часть некоей большой инсценировки?
— Да, скорее всего. Насколько мне известно, в тот же день, в день прямой линии, проблемы этого предприятия на Шикотане обсуждались на заседании правительства в Южно-Сахалинске. Я думаю, что это тоже неспроста, что так много совпадений в один день.
— После завода вы еще успели побывать в самом Озерске, где на площади сотрудники ВГТРК записывали так называемые «консервы», видеовопросы от жителей поселка. Как это выглядело?
— Этот завод стоит на берегу моря. И перед его воротами, буквально перед шлагбаумом, который ограничивает территорию, была небольшая, наверное, метров 20 на 20 площадка, где обычно ставят машины те, кто приехал на завод, но не имеет пропуска на машину. Вот на этой площадке и был установлен экран. Стояли наши местные ребята телевизионщики, записывали людей. Но там было очень мало людей. Буквально человек 6-7, которых я застал, — несколько озерчан и 3 человека приехали специально на запись прямой линии из другого поселка, где они уже несколько лет ведут борьбу с местным мэром. Они надеялись, что их вопрос, может быть, увидит Путин. Но, к сожалению, он не увидел.
— То есть происходившее на площади не было срежиссировано, там не было специально отобранных людей, кто-то действительно смог приехать сам в Озерск, чтобы попытаться задать свой вопрос?
— Да. Я думаю, что на площади за пределами завода, там, откуда эфира не было, не было никакой режиссуры. Я знаю ребят, которые стояли за камерами, знаю корреспондентов, которые стояли с микрофонами. Я сомневаюсь, что они бегали и подбирали каких-то специальных людей. Тем более что подбирать было некого. Кто пришел на площадь, тот автоматически становился звездой. Его записывали все, по кругу.
— Вы тоже наверняка говорили с этими людьми. Зачем они пришли? Что они хотели спросить у Путина?
— Людей волновало то же, что волнует жителей всех небольших городов и сел по всей России. Для меня лично стало очень показательным, что все местные жители пришли на эту площадь, на запись прямой линии, в сапогах по колено. Видимо, по-другому перемещаться по Озерску достаточно проблематично, тем более не по центральным улицам, а по частным кварталам, где-то в стороне. А волновало всех то, что и всегда. В Озерске нет асфальтовой дороги. Они об этом уже несколько лет говорят. Они слушают обещания, что вот через год, два, три, четыре у вас будет дорога, но до сих пор ее нет. Коммуналка, естественно, всех волновала, зарплаты. Волновало советское «рыболовное наследие». В Озерске был один из опорных рыболовецких пунктов. Там были какие-то лодки, какие-то базы, какие-то станы. Сейчас практически ничего этого нет. Остался один завод, и тот работает преимущественно не на местной рыбе, а на привозной, не только из Китая, но и из других районов Сахалинской области. Сейчас, насколько мне известно, очень мало промышленно ловят. Можно сказать, что практически и не ловится ничего.
— А какая зарплата считается хорошей в Озерске, в Корсакове, на Сахалине?
— У нас официальная средняя зарплата 71 тысяча. Можно сказать, что это хорошая зарплата.
— Это большая зарплата по сравнению с другими городами России. Я понимаю, что на Сахалине они всегда были выше за счет всяких надбавок, но это действительно вроде бы неплохо.
— Да, но в Озерске и в других маленьких населенных пунктах проблема даже не столько в зарплате, сколько с самой работой. Большие города у нас живут за счет бюджетной сферы. Школа, садик, больница, администрация, «скорая помощь», МЧС. Там люди не получают, конечно, 71 тысячу. Даже в Южно-Сахалинске очень немногие получают 71 тысячу, да и 50-60 тысяч не все получают.
— Вы написали в своем материале, что, когда Владимир Путин первый раз выступал на прямой линии, вам было 10 лет. Сейчас вам уже 25. Выходит, практически вся ваша юность и даже часть взрослой жизни прошли при одном и том же руководителе страны. Какие вы испытываете чувства, когда сами об этом думаете, осознаете, что прошло уже 15 лет, вы были еще ребенком во время первого общения Путина с народом, а теперь вы уже как журналист приезжаете эту прямую линию снимать? Какие мысли вам в этот момент приходят в голову? Это стабильность и это хорошо, или это застой и это плохо?
— Мыслей очень много и разных. Я не знаю, как об этом говорить. Я не хотел бы сейчас делать каких-то таких заявлений про стабильность или нестабильность. Я думаю, что, прежде всего, за эти 15 лет, в частности, и в этой прямой линии, и во многих других вещах меня разочаровывает некое расхождение между словами и делом. А говорить о том, кто в этом виноват и как это исправить, я думаю, не мне.
— Вы сели в машину, доехали до Озерска. Как вам удалось проникнуть внутрь завода? Насколько серьезно он охранялся перед прямым включением с Москвой?
— Там была совершенно стандартная система безопасности, охрана, вахта. Я думаю, что мне просто повезло, потому что на заводе было очень много суеты в тот день. Сами охранники не понимали, что происходит. Может быть, именно поэтому несколько расслабились. Именно поэтому мне туда, я думаю, и удалось пройти. Завод работал. В процессе подготовки прямой линии его не останавливали. Все съемки делали в регламентные периоды, когда мыли конвейеры, менялись смены. В эти моменты они ставили оборудование, камеры, свет. И даже во время самой прямой линии завод работал. Говорят, что есть такая смена, что когда рыбы много, они работают в таком режиме.
— Это вы фактически отвечаете тем, кого удивило, что завод на кадрах, показанных по телевизору, работает — притом что местное время было около 8 часов вечера?
— Как мне сказал один из знающих опытных людей, да, на самом деле, вторая смена заканчивается в 4 часа утра. Это на самом деле абсолютно рабочий момент, а не постановочный.
— Вам раньше доводилось бывать на этом заводе? То, что вы увидели внутри, отличалось чем-то от обычного рабочего дня, кроме того, что там были телевизионщики, которые ставили свет, суета?
— Я был на этом заводе в прошлом году как раз в разгар путины. Абсолютно так же все выглядело. Люди, конечно, были более… Ну, понятно, что много присутствовало посторонних в зале. Нервы, волнение. Но они так же работали на конвейере, так же получали рыбу, отрезали ей голову. Рабочий процесс шел. Я не могу сказать, что на заводе был какой-то аврал, что там бегали люди в форме или без формы, снайперы сидели на крышах. Ничего такого не было. Но официальная позиция была такая, что никого там видеть не хотят, в частности прессу. Простые люди туда не могут пойти, потому что это частное предприятие. Туда пускают только работников, представителей СМИ по согласованию и так далее. Из моих коллег, насколько мне известно, никто туда пройти так и не смог. Вплоть до того, что не пустили даже пресс-службу правительства области. Это была позиция ВГТРК. Это было их решение.
— Но при этом там был, насколько я понял из вашей статьи, и губернатор области Олег Кожемяко, и мэр соседнего города Корсаков?
— Да, мэр был, губернатор был, но они тоже в цех не заходили. Они наблюдали за прямой линией из кабинета директора, окно которого выходит на конвейер. Официальное присутствие губернатора объясняется тем, что он хотел после поговорить с теми людьми, которые задавали вопросы. Вроде как он позже это и сделал.
— Что происходило после того, как вас, что называется, рассекретили организаторы съемок?
— Меня, естественно, вывели из цеха. Меня и еще одного оператора, который снимал документальный фильм для компании «Гидрострой», которой принадлежит этот завод. У них юбилейный год. Они готовят большой фильм и хотели эту прямую линию включить в него как некое признание заслуг, что «вот, у нас прямая линия с президентом проходила». Но нас обоих оттуда вывели. Его заставили удалить все с карты. Поскольку у них был налажен какой-то диалог, он сделал это беспрекословно. Меня пытались тоже заставить сделать это продюсеры ВГТРК. Но мы с редактором выбрали немножко другую линию и до последнего отказывались что-либо удалять.
— Я так понимаю, что в итоге флешку у вас отобрали и запечатали ее в какой-то конверт?
— Да. Это, скажем так, был компромиссный вариант. Были очень долгие дискуссии между мной, продюсерами ВГТРК, представителями нашего местного правительства, пресс-службы «Гидростроя». Пытались выработать какую-то общую линию. Я понял, что в цех мне в любом случае не пройти, а уходить с завода надо. Не хотелось уходить с каким-то скандалом, чтобы за мной гонялись, пытались камеру отобрать. Не знаю, пошли бы они на это, но настроения были очень наэлектризованные. Поэтому я решил, что флешку можно отдать, запечатать ее в конверте. Тем более что в фотоаппарате стояли две флешки, кадры дублировались на обе. Поэтому я не придавал этому особо страшного значения.
— Это и есть тот секрет, благодаря которому вам удалось потом опубликовать репортаж?
— Да. Я не говорил о том, что у меня есть вторая флешка. Не стал этот факт афишировать. Но с ВГТРК, я думаю, я поступил честно. Я отдал им флешку со спорным контентом, хотя я, честно говоря, не совсем понимаю, что может быть спорного в моих авторских снимках.
— А кто назвал это «спорным контентом»?
— Продюсер ВГТРК. Я, к сожалению, не помню ее фамилию. Мне она представилась продюсером. Кажется, ее звали Татьяна.
— А почему, собственно, включение было с завода в Озерске, а вопросы, насколько я понимаю, — о невыплатах зарплат, о китайской рыбе — касались совсем другого комбината, на Шикотане?
— На Сахалине очень многое связано с рыбой. И все, что связано с рыбой, делится на две большие категории. Первая — это предприятия «полускандальные», скажем так. Я имею в виду и большие предприятия, и какие-то станы рыболовецкие, где работает 10-20 человек, предприятия, про которые говорят, что они задерживают зарплату, «кидают» работников. Вторая категория — предприятия, которые демонстрируют стабильность, которые все время вкладывают в какое-то развитие. Вот к таким предприятиям, ко второй категории, как раз и относится завод имени Кирова в Озерске, где проходила запись прямой линии. Возможно, что таким образом они пытались как-то показать, что у нас есть такие очень хорошие, очень качественные, очень здоровские предприятия, но вот есть и несправедливость, скажем, на других предприятиях, которые принадлежат другим собственникам. А эти другие собственники являются конкурентами вот этого нашего хорошего, большого, стабильного предприятия. Я думаю, что в этом ключе как-то пытались подать. Но это только мое мнение. Я не могу судить, правда это или нет.
— Как восприняли вы и ваши коллеги, вообще, жители области, жители Сахалина тот факт, что практически прямо во время прямой линии уже пошли сообщения о каких-то уголовных делах, обещаниях все выплатить? Насколько эта мгновенная реакция выглядела естественной?
— На самом деле, тут я не знаю, как комментировать, потому что уголовные дела и расследования, работа прокуратуры — все это было и до этого, еще за несколько лет. Этот рыбокомбинат на Шикотане периодически всплывал в информационной повестке. Если я не ошибаюсь, в этот же день, в день прямой линии, за несколько часов до нее, вышел пресс-релиз прокуратуры, в котором было сказано, что завершилось расследование уголовного дела, вынесен вердикт, осужден, кажется, директор. Но почему-то это преподнесли как произошедшее после прямой линии. На самом деле реакция была до этого. И вот это шумное уголовное дело, о котором все говорят, оно тоже было возбуждено раньше.
— Получается, что все это тоже часть некоей большой инсценировки?
— Да, скорее всего. Насколько мне известно, в тот же день, в день прямой линии, проблемы этого предприятия на Шикотане обсуждались на заседании правительства в Южно-Сахалинске. Я думаю, что это тоже неспроста, что так много совпадений в один день.
— После завода вы еще успели побывать в самом Озерске, где на площади сотрудники ВГТРК записывали так называемые «консервы», видеовопросы от жителей поселка. Как это выглядело?
— Этот завод стоит на берегу моря. И перед его воротами, буквально перед шлагбаумом, который ограничивает территорию, была небольшая, наверное, метров 20 на 20 площадка, где обычно ставят машины те, кто приехал на завод, но не имеет пропуска на машину. Вот на этой площадке и был установлен экран. Стояли наши местные ребята телевизионщики, записывали людей. Но там было очень мало людей. Буквально человек 6-7, которых я застал, — несколько озерчан и 3 человека приехали специально на запись прямой линии из другого поселка, где они уже несколько лет ведут борьбу с местным мэром. Они надеялись, что их вопрос, может быть, увидит Путин. Но, к сожалению, он не увидел.
— То есть происходившее на площади не было срежиссировано, там не было специально отобранных людей, кто-то действительно смог приехать сам в Озерск, чтобы попытаться задать свой вопрос?
— Да. Я думаю, что на площади за пределами завода, там, откуда эфира не было, не было никакой режиссуры. Я знаю ребят, которые стояли за камерами, знаю корреспондентов, которые стояли с микрофонами. Я сомневаюсь, что они бегали и подбирали каких-то специальных людей. Тем более что подбирать было некого. Кто пришел на площадь, тот автоматически становился звездой. Его записывали все, по кругу.
— Вы тоже наверняка говорили с этими людьми. Зачем они пришли? Что они хотели спросить у Путина?
— Людей волновало то же, что волнует жителей всех небольших городов и сел по всей России. Для меня лично стало очень показательным, что все местные жители пришли на эту площадь, на запись прямой линии, в сапогах по колено. Видимо, по-другому перемещаться по Озерску достаточно проблематично, тем более не по центральным улицам, а по частным кварталам, где-то в стороне. А волновало всех то, что и всегда. В Озерске нет асфальтовой дороги. Они об этом уже несколько лет говорят. Они слушают обещания, что вот через год, два, три, четыре у вас будет дорога, но до сих пор ее нет. Коммуналка, естественно, всех волновала, зарплаты. Волновало советское «рыболовное наследие». В Озерске был один из опорных рыболовецких пунктов. Там были какие-то лодки, какие-то базы, какие-то станы. Сейчас практически ничего этого нет. Остался один завод, и тот работает преимущественно не на местной рыбе, а на привозной, не только из Китая, но и из других районов Сахалинской области. Сейчас, насколько мне известно, очень мало промышленно ловят. Можно сказать, что практически и не ловится ничего.
— А какая зарплата считается хорошей в Озерске, в Корсакове, на Сахалине?
— У нас официальная средняя зарплата 71 тысяча. Можно сказать, что это хорошая зарплата.
— Это большая зарплата по сравнению с другими городами России. Я понимаю, что на Сахалине они всегда были выше за счет всяких надбавок, но это действительно вроде бы неплохо.
— Да, но в Озерске и в других маленьких населенных пунктах проблема даже не столько в зарплате, сколько с самой работой. Большие города у нас живут за счет бюджетной сферы. Школа, садик, больница, администрация, «скорая помощь», МЧС. Там люди не получают, конечно, 71 тысячу. Даже в Южно-Сахалинске очень немногие получают 71 тысячу, да и 50-60 тысяч не все получают.
— Вы написали в своем материале, что, когда Владимир Путин первый раз выступал на прямой линии, вам было 10 лет. Сейчас вам уже 25. Выходит, практически вся ваша юность и даже часть взрослой жизни прошли при одном и том же руководителе страны. Какие вы испытываете чувства, когда сами об этом думаете, осознаете, что прошло уже 15 лет, вы были еще ребенком во время первого общения Путина с народом, а теперь вы уже как журналист приезжаете эту прямую линию снимать? Какие мысли вам в этот момент приходят в голову? Это стабильность и это хорошо, или это застой и это плохо?
— Мыслей очень много и разных. Я не знаю, как об этом говорить. Я не хотел бы сейчас делать каких-то таких заявлений про стабильность или нестабильность. Я думаю, что, прежде всего, за эти 15 лет, в частности, и в этой прямой линии, и во многих других вещах меня разочаровывает некое расхождение между словами и делом. А говорить о том, кто в этом виноват и как это исправить, я думаю, не мне.
