Знаете, почему «Архипелаг ГУЛаг» Солженицына Александра Исаевича оказался так востребован во всем мире за пределами СССР? Потому что главная русская книга ХХ века представляет собой словарь.
Там подробно объясняются основные понятия советской тюремной и лагерной жизни. От «мастырки» до «придурка» — все расписано, все так внятно, что и дураку понятно. Вот почему и отмазаться от этой истории у Советов так и не получилось. Солженицын, как и Достоевский в «Мертвом доме», и Юлий Марголин в «Путешестии в страну зэ-ка» до него, хотел показать, как сам язык формирует зэчье сознание советских людей.
Политические заключенные в СССР, которые назывались на тюремном жаргоне «фашистами», сидели ни за что. Это понимали и их палачи и тюремщики, и сами зэки. Такое сидение большинство приводит в отчаянье, а у немногих обостряет ум. Этим объясняется и правильный вывод, наверное, главного советского дегенерата — Ленина — о пользе сидения в тюрьме для всякого интеллигента. Об этом забывают последыши чекистов, которые для острастки остального населения зашвырнули в тюрьму наших «болотников» — людей, мирно выступавших против фальсификации выборов на Болотной площади и случайно попавших в подставленную им ментами ловушку. Двойная несправедливость получилась. Сначала фальсифицировали выборы, а потом — специально для тех, кто законно и мирно воспротивился этой подлости, — сфальсифицировали беспорядки и насилие.
Помните ли вы главные аббревиатуры, ну хотя бы поздне-советского времени? Бомжа — помните? Того, который Без Определенного Места Жительства? Помните, конечно. Просто большинство молодых людей, с которыми говоришь иной раз, и которые легко употребляют слова «бомжиха», «бомжонок», «бомжевать», это уже никакой не акроним, не сокращение, а имя. Бездомного можно было бы приютить и пристроить. А БОМЖ в России считается особой породой.
Да что там БОМЖ! Колхоз уже некоторые расшифровать не могут. «Ну как сказать? Колхоз — это когда все вместе, а что означает точно, сказать не смогу, вот честно».
Рижская «Медуза» публикует воспоминания Алексея Полиховича, фигуранта «болотного дела».
Намерение — то же, что у автора «Архипелага»: чтобы сохранить смысл существования, главное сейчас — собрать и не растерять свидетельства языка тех людей, кто держит этот потусторонний мир, кто попал туда и усвоил этот язык. И вот тогда ты не сможешь ничего забыть: достаточно будет начать объяснять другим смысл этих немногих слов.
Эту работу проделал для всех нас весной 2016 года Алексей Полихович. Анархист, засунутый правоотступниками на зону при живой Конституции з/к.
Что же главное в этом мире?
Что ни один предмет не называется своим собственным именем.
Что этот мир там же, где его застал в середине ХХ века Солженицын.
Что он по-прежнему — Централ. Главный инструмент управления Россией. Страх тюрьмы.
«На тюремном жаргоне СИЗО называют “централ”, — объясняет Полихович. — Бутырский централ сокращают до БЦ, Матросскую Тишину — до МТЦ, Большой спецблок — до БС и даже безобидное “ночки доброй” — до НД. В чем-то это оправданно. По “дороге”, внутренней тюремной почте, большой фолиант не пошлешь, пишут на клочках бумаги мелким почерком и все устоявшиеся фразеологизмы упрощают до формул».
Есть там и свои смайлики и эмоджи: «Например, “братское тепло” изображают прописной латинской t со значком градуса».
Для нас, вольняшек и зрителей ТВ, ИВС — это «информационно-вычислительная сеть», а для тех, кому не повезло, это еще и «изолятор временного содержания», но и «информационно-вычислительная сеть» тоже. Человек, посаженный правоотступниками в тюрьму, видит мир объемнее.
«Скрученный и перевязанный матрас — “машка”. В рулет засунуто все, что нужно для жизни: металлическая тарелка, ложка, кружка, пакетик с гигиеническими принадлежностями. Бритвенные станки, которые не бреют, но очень хорошо скребут кожу, “хозяйское” мыло, микроскопический тюбик зубной пасты. Вспоминаю, что на флоте “машкой” называют тяжелую швабру с копной веревочек вместо тряпки».
Очарование зла иной раз перешибает эту вонь.
Вот некто «сидит по “трем гусям” — 222-я статья УК РФ, незаконный оборот оружия».
«Сотрудники ФСИН в тюрьме называют “ментами” полицейских — например, конвойных. Зэки же и тех и других называют “мусора”. Слово “мусор” за решеткой — это уже почти не оскорбление, а констатация факта. Популярная шутка гласит, что арестанты в тюрьме до конца срока, а “мусор” — до пенсии».
В самой знаменитой песне Высоцкого есть незабываемые слова:
«И меня два красивых охранника
повезли из Сибири в Сибирь».
Походишь по вольной Москве — насмотришься, сколько же здесь нормальных вроде бы здоровых мужиков работает охранниками, телохранителями, вертухаями. Сколько этих налитых, накачанных тел-пружин ждут, как где-тодернется что-то живое и непокорное. Как им должен быть ненавистен Полихович, выдающий их тайный язык — все эти гнусные «тормоза» вместо «дверей», «продолы» вместо «коридоров».
Сибирь московских тюрем не изменилась в главном.
Она построена не столько для тех, кто совершил преступление и за это подвергается наказанию, сколько для попадающих туда без вины. По уставу той жизни, о которой вы читали у Солженицына, следователи фабрикуют дела, а судьи штампуют приговоры. Зачем они это делают?
Неужели чтобы сознательно накопить ненависть, вызвать праведный гнев и наполнить систему уже под завязку?
Чтобы стало побольше таких, кого есть за что посадить?
Но правоотступническая система и существует только потому, что остановиться сама не может.
«Одна из башен называется Пугачевской, — напоминает Полихович, — потому что там пытали Пугачева перед казнью на Болотной площади. Естественно, мы сто раз пошутили про то, что он на Болотной площади закончил, а мы там начали».
Бутырская тюрьма только строилась тогда, когда в Париже сломали Бастилию. Ну да, потом было много исторических событий. А бутырки и бастилии должны наполняться. Женщины-судьи должны, по словам Полиховича, «долго и нудно читать свой творчески переработанный конспект обвинения про «общность психологического состояния людей, склонных к протестным выступлениям против власти» и «неизвестных лиц в неизвестное время».
Как заметил однажды великий криминолог Лев Георгиевич Эджубов, «фабриканты дел и не могут остановиться, потому что в строгом соответствии с законом им тут же пришлось бы пересажать друг друга». Вот и приходится ждать тех, кто захочет сравнить все эти Централы уже не с Бастилией, а с рейхстагом.
