История началась около шести лет назад в России. В этой стране существует закон о всеобщей воинской обязанности, но Алестер Моран (25) уклонился от призыва необычайно легко. «Почта в России работает так себе, — рассказал он. — Мне отправили повестку, но она мне не пришла, поэтому я не пошел».
Ури Кейдар: И вам ничего не сделали?
Алестер Моран: В военкомате, вероятно, тоже не получили письма с указанием, куда идти. Те, кто могут уклониться (от призыва), уклоняются.
Если бы вы тогда сказали ему, что через несколько лет Алестер Моран будет жить в Израиле и служить в пехотной бригаде «Голани» в качестве солдата-одиночки (репатриант, чьи родители не живут в Израиле — прим.пер.), то он бы вам не поверил. Он просто хотел быть журналистом, пока его жизнь не пошла по извилистому пути в сторону Святой Земли.
Кто хорошие?
Моран рос и учился в Москве, практически ничего не зная о государстве Израиль. Фамилия указывает на еврейское происхождение его отца Михаила, но мать Елена — христианка, и, по словам Морана, он не получал ни еврейского, ни сионистского воспитания.
«Отец несколько раз бывал в Израиле. Но, кроме коротких репортажей о военных операциях ЦАХАЛа, которые я видел по телевизору, когда был маленьким, я ничего не знал о стране, — рассказал он. — Я не знал, кто плохие, а кто хорошие, и за кого мы воюем».
В 19-летнем возрасте он решил стать журналистом. Молодой человек пришел в редакцию «Новой газеты», которую считают одной из наиболее критически настроенных по отношению к президенту Владимиру Путину, и попросил дать ему шанс. «Я сообщил, что не учился на журналиста, — рассказывает он, — но мне давали разные небольшие задания, пока однажды, с помощью знакомого врача, я не узнал, что визит Путина в одну из больниц был более-менее срежиссирован. К его приходу место было приведено в порядок, а когда он ушел, оно снова приобрело убогий вид. Я написал статью, и она вышла на первой полосе. Главный редактор сказал, что во мне что-то есть, и меня попросили остаться».
Моран стал вести уголовную хронику газеты. «В России поддержание связей с полицией немного проблематично, — рассказал он. — Приходится все искать самому. Например, на парламентских выборах 2011 года я пробрался в группу, которая готовила фальсификации — каждый человек получил десять бюллетеней или больше, и должен был положить их в урну. Я был тайным агентом в этой группе, и в последний момент сообщил обо всем полиции».
— В Израиле говорят, что власть ограничивает СМИ. Можно сравнить происходящее в Израиле и в России в этой области?
— В день, когда я репатриировался в Израиль, за четыре часа полета были закрыты две российские газеты. Можно писать, что угодно, но всегда есть вероятность, что кто-то сверху (обычно из правительства) вмешается и потребует изменить текст или снять публикацию. Очень часто угрожают исками. Например, на мою газету подали в суд из-за того, что она сообщила о существовании частного самолета члена правительства, купленного непонятно на какие деньги.
Формально пресса свободная, но на самом деле это не так. В моей газете работала публицистка Анна Политковская, которую убили 10 лет назад из-за того, что она резко критиковала Путина и написала об этом книгу. Дело до сих пор не закрыто. Еще шесть журналистов газеты были убиты, десятки пережили покушения. В Израиле мы очень далеки от этого.
— Вам угрожали полиция или власти? Не было страшно?
— Я был и остаюсь молод и глуп. Мне не было страшно. Однажды меня избили и задержали омоновцы. В 2012 году я пришел освещать самую крупную демонстрацию со времен распада СССР, это был протест против переизбрания Путина президентом. Некоторые люди до сих пор сидят в тюрьме из-за той демонстрации, хотя они ничего не сделали. Я оказался между полицейскими и демонстрантами, и один полицейский ударил меня дубинкой. Меня отвели в машину, но я избежал ареста, сказав, что журналист. Через некоторое время несколько моих друзей вышли на демонстрацию в день Победы. Я присоединился к ним. Арестовали всех, не били при этом только меня.
Морана ждала успешная карьера журналиста, но одно событие, произошедшее три года назад, все изменило. «Я наводил дома порядок, поднимал тяжелые вещи и неожиданно почувствовал такую сильную боль в спине, что не смог вздохнуть, — рассказал он. — Ничего подобного раньше не случалось».
Он прошел несколько медицинских обследований, но ему не могли поставить точного диагноза. Потом один врач сказал, что у Морана может быть рак позвоночника. Медики не были уверенны в этом, но решили отправить его на химиотерапию.
«Я очень испугался, и был готов делать все, что нужно, — говорит он. — Я прошел несколько курсов лечения, относительно легких. У меня были некоторые проблемы с сердцем, я прибавил в весе и потерял физическую форму».
Терапия не принесла желаемого результата, и было принято решение о более агрессивном лечении: «Я совершенно вышел из строя. Я ничего не ел. Через неделю я ушел оттуда, понимая, что продолжать не могу, так как умру».
Один из врачей посоветовал ему пройти обследование заграницей. Моран выбрал Израиль, поскольку, поскольку он мог получить гражданство и рассчитывать на почти бесплатное медицинское обслуживание. «В отличие от некоторых друзей, я тогда не был сионистом, — говорит он. — И не был им на момент репатриации. Я приехал сюда только ради получения гражданства. Если бы я мог получить гражданство Германии или США, то, возможно, отправился бы туда».
Два с половиной года назад Алестер Моран в одиночку репатриировался в Израиль. Долгие медицинские обследования поставили однозначный диагноз: у него нет никаких проблем со здоровьем, кроме небольшого искривления позвоночника. Медицинские обследования и имевшееся подозрения на рак привели к тому, что израильская армия освободила его от обязательной службы. Летом 2014 года он поселился в Холоне и начал зарабатывать на жизнь.
Тогда началась операция «Нерушимая скала». Холон обстреливали ракетами «град» из сектора Газа, и Моран часто присматривал за соседскими детьми в самые напряженные часы, когда они сидели в бомбоубежище. После завершения операции он счел, что обязан отдать долг принявшей его стране, отправился в призывной пункт и выразил желание поступить в армию добровольцем.
— Когда падают ракеты, обычно первая мысль — бежать подальше.
— По приезду мне было вполне хорошо. Море, солнце, красивые девушки. Причин уезжать не было. После окончания операции я принял решение поступить на службу. Мне было нечего терять, я не хотел продолжать работать чернорабочим. Мне было очень интересно узнать, каково это — быть солдатом, потому что я не был солдатом. Когда вам приходится присматривать за детьми в такие тяжелые времена, возникает стремление расширить ответственность.
Моран сначала вызвался на добровольную службу сроком на полтора года, и его медицинский профиль был установлен на отметке 45 баллов (профиль — медицинская оценка призывника, высший балл — 97, в боевых частях служат с профилем 65-97). «Мама не знает, что такое “Голани”, — говорит он с улыбкой. — Она думает, что мы просто занимаемся физкультурой и немного стреляем. Что-то вроде летнего лагеря. Когда я рассказал друзьям, они прислали мне фотографию девушки-военнослужащей из батальона “Каракал” и сказали, что я буду выглядеть так же».
После курса молодого бойца Моран попросил поднять профиль, чтобы служить в боевых частях. Тем временем его отправили в тыловую часть. «У меня была возможность служить в армейской пресс-службе, но журналистом я уже побывал, поэтому хотел заняться чем-то более интересным, — сказал он. — Я не был уверен, что смогу попасть в боевые части, но мне хотелось этой чести, и хотелось доказать себе, что это возможно».
После четырех месяцев борьбы Моран добился повышения профиля до 97 баллов. Его взяли в бригаду «Голани», и он согласился пройти полную армейскую службу.
«На медкомиссию только я пришел ради повышения профиля, — вспоминает он. — Я видел в этом возможность сделать нечто важное для себя, быть бойцом. Узнав, что мой профиль повысили, и меня взяли в “Голани”, я расплакался. Я уделил этому очень много времени и сил. То же чувство я испытал после завершения кросса на получение эмблемы подразделения — колоссальное удовлетворение».
Моран примкнул к курсу молодого бойца «Голани» через месяц после начала. Сослуживцы были младше него на семь лет. Он часто извиняется за плохое, по его словам, владение ивритом, но, можете поверить, язык у него богатый, и многие коренные израильтяне позавидуют такому запасу слов. Абсорбция в «Голани» прошла гладко, по его словам. «Я не чувствую себя 25-летним, внутри я по-прежнему считаю, что мне 17, — сказал он. — Меня приняли сразу, и я был таким же, как и все. Надо мной смеялись, я смеялся над другими, но это дружеские шутки. Я работал наравне со всеми, а то и тяжелее прочих».
— В трудные моменты вы спрашивали себя, зачем вам все это?
— В трудные моменты я напоминал себе, что нахожусь тут по своему выбору. Есть те, кого мобилизовали, и они могут позволить себе отказаться. Я боролся за то чтобы оказаться здесь, и не имею права отказываться.
— Как вы справляетесь с тоской по дому?
— Я на самом деле не одинок, и это намного проще, чем кажется. Все хотят помочь. Все. Есть центр помощи солдатам-одиночкам, есть Объединение помощи солдатам, организация «Старший брат» и много другой помощи. У меня все есть. Я не особенно семейный человек. У меня нет проблем с одиночеством. Маму я не видел три месяца, с тех пор, как она побывала в Израиле. Перед этим мы не виделись восемь месяцев. Мы любим друг друга, но у нас нет проблем с расстоянием.
Быть свободным
Несколько месяцев назад Моран переехал в поселение Шаарей-Тиква, в дом, пожертвованный местным жителем для солдат-одиночек. «В доме живут десять солдат-одиночек — из США, Германии, России и израильтяне. Прямо как штаб-квартира ООН», — сказал он.
— Вам нравится жить в Израиле?
— Я считаю, что человек должен жить там, где ему хорошо. В наши дни еврею не обязательно жить в Израиле, а немцу не обязательно жить в Германии. Если место, где вы родились, вам не подходит, как было со мной, то нет проблем переехать. Мир открыт. Сегодня Израиль подходит мне больше всего. Это отличное место, чтобы завести семью, несмотря на все проблемы — экономические, жилищные, в сфере безопасности. Но во всех других местах тоже есть похожие проблемы.
— Что вам нравится здесь больше всего?
— То, что я чувствую себя тут свободным. При виде полицейских или солдат я не чувствую необходимости перейти на другую сторону улицы, как в России. Кроме того, те, кто тут родился, не понимают, что далеко не везде можно просто взять и пойти на море. В России до моря надо было ехать один или два дня.
Как солдат-одиночка, я чувствую, насколько тут хорошие люди, готовые помочь. Не знаю, встречается ли такое в других странах. В Израиле на солдат смотрят с восхищением. В России правительство относится к солдатам, как к мусору, так что можете представить себе, как на них смотрят люди.
