Во Франции вышла книга об украинской революции «Поколение Майдан». Ее автор, социолог Юлия Шукан в 2013–2014 годах провела несколько месяцев на центральной площади Киева и объездила юго-восток Украины, чтобы изучить протестное движение, спровоцировавшее побег президента Виктора Януковича, а также разгоревшийся после этого вооруженный конфликт. В интервью RFI Юлия Шукан рассказала о том, как Майдан стал «учебником по революции», почему украинские волонтеры готовы отдавать последнее, а политики так и не извлекли из революции уроки.
Юлия Шукан: В книге под названием «Поколение Майдан» я объединила истории о простых украинцах, очень далеких от политики, которые выходят на улицу, протестуют, чтобы совместно что-то сделать и изменить режим Януковича. Я также рассказываю о тех людях, которые мобилизуются уже после революции. Многие мои истории происходят в Харькове, а Харьков весной 2014 года чуть было тоже не захлестнуло протестное пророссийское движение. Я рассказываю историю о том, как страх перед войной, которая началась в Донецке и Луганске, мобилизует простых людей в Харькове, которые боятся повторения этого сценария. На мой взгляд, Майдан и война изменяют этих простых украинцев, о которых я рассказываю, и делают из них действительно граждан. Поэтому они объединены как поколение через гражданские практики.
RFI: В вашей книге вы называете Майдан своего рода университетом или учебником по революции.
— В Украине есть давняя традиция протестной мобилизации. Люди выходили на улицы в октябре 90-го года, в начале 2000-х, после убийства журналиста Гонгадзе; в 2001 году было движение «Украина без Кучмы», потом была «оранжевая революция»… В этот раз Майдан действительно изменил очень многих граждан. Я называю этот Майдан учебником по революции, учебником протестного действия. На мой взгляд, последствия Майдана — это изменения на личном уровне: восприятие себя как гражданина, отношения с властью. Люди осознали, что действительно можно протестовать, можно высказывать свое мнение, что власть на самом деле принадлежит простым людям и что в какой-то момент, когда они не согласны с представителями власти, которым они делегировали полномочия, они могут выйти на площадь и высказать свое мнение.
— Вы в книге пишете также о «социализаторской функции» Майдана. Что вы под этим подразумеваете?
— Майдан сделал обычных украинцев гражданами, которые осознают свою значимость и знают, как действовать, чтобы быть услышанными властью. Майдан оказал политизирующий эффект и научил их действовать.
Майдан — живой организм
— Вы публикуете в книге карту Майдана и, проводя социологический анализ, говорите о том, что он был устроен, как государство — со своей системой безопасности, здравоохранения и т. д. Как вы объясните такую феноменальную самоорганизацию?
— Мне кажется, Майдан действительно можно сравнить с живым организмом. Там действительно есть функции поддержания повседневности на этой площади. На Майдане было два элемента: горизонтальный и вертикальный. Там была очень мощная солидарность. Это то, что привлекало иностранцев, журналистов или исследователей, как меня. Человечность, солидарность и готовность стоять до конца и помогать друг другу, повседневно отдавая последнее.
Но не стоит забывать и о вертикальном элементе на Майдане, потому что там были и политики тоже, которые привносили свой элемент организации в Майдан. Если мы посмотрим на «Самооборону», ее возглавил один из депутатов, хотя она действительно состояла из простых граждан, которые понимали, что надо защищаться, так как были постоянные атаки власти, попытки разогнать Майдан.
Если мы посмотрим на сцену, которая стояла посреди Майдана — в какие-то часы доступ к ней был свободен, но по вечерам это была сцена политиков. Именно с этой сцены они провозглашали какие-то лозунги, они политизировали эту площадь. Именно с этой сцены зачастую пелся гимн. Повседневное пение гимна тоже укрепляло в участниках этого протестного действия осознание себя как украинцев. Майдан происходил на двух аренах: протестная арена, улица, а вторая арена — институциональная, но было видно, что протестная площадь всегда имеет последнее слово.
— Это был пример, как вы пишите, прямой демократии, которая закончилась 26 февраля, когда Янукович бежал из Украины. Тогда у украинцев появилось какое-то чувство разочарования. Как, на ваш взгляд, общество пережило этот момент, когда на первый план снова вышли политики?
— Для очень многих протестующих не было времени для разочарования, потому что Украина очень быстро переживала события: аннексию Крыма, пророссийское протестное движение на юго-востоке, а потом началась война. Многие люди, которые участвовали в Майдане, в продолжение гражданской активности стали либо помогать близким, которые уходили на фронт воевать, либо же они присоединились к волонтерским инициативам. Как раз очень многие люди из «Самообороны» ушли в эти батальоны. То есть им некогда было осмыслить, что произошло, надо было двигаться дальше.
Разочарование появляется в 2015 году. Я это вижу на многих волонтерах — кто-то из них прекращает свою деятельность, потому что считает, что все-таки государство должно заниматься обеспечением армии. У других есть разочарование, но они продолжают действовать — об этом я рассказываю на примере харьковского военного госпиталя, о женщинах-волонтерах из инициативы «Сестры милосердия Харькова», которые, несмотря на разочарование в политике, знают, что делают очень полезные вещи для бойцов. Это именно то, что их держит в волонтерстве.
— Как объяснить беспрецедентное волонтерское движение? Впервые волонтеры в Украине начали мобилизовываться во время Евро-2012, тогда и был принят закон о волонтерстве. Но таких масштабов мобилизации, которая была на Майдане и сейчас, мы не наблюдали ранее. Социально-экономическая ситуация у граждан ухудшилась и после Майдана, и в связи с войной, но они продолжают отдавать последнее. Как это объяснить?
— Я пытаюсь объяснить это волонтерство через те эмоции, которые были у людей во время Майдана — насколько сильно это привязывало к какому-то общему коллективному действу и пониманию того, что можно на индивидуальном уровне что-то делать для общего блага. История Харькова показывает, что люди искали свое место, хотели быть полезными в ситуации, когда война может стать повседневностью. Это тот мотивационный элемент, который толкает к действию.
Затем я описываю механизмы, которые привязывают к самому месту действия — как раз я это вижу в военном госпитале. Мне кажется, ощущение того, что они могут на своем уровне что-то делать в тот момент, когда страна — не государство, а именно страна — в сложной ситуации, толкает их дальше действовать. Хотя я чувствую очень сильную усталость волонтеров.
«Многих политиков, прошедших Майдан, он мало чему научил»
— Мы часто видим, что люди, которые были на Майдане, либо ушли на войну, либо ушли во власть. Во время Майдана вы приводите в пример такие инициативы, как «Автомайдан», когда устраивались автомобильные ралли к резиденциям политиков Януковича. Там мобилизовывались люди совершенно разного социального уровня. Сейчас разрыв между богатыми и бедными стал еще больше, чем прежде. Как это сказывается на обществе? Появилась ли какая-то агрессивность? Исчезла ли солидарность, которая была у людей?
— Мне кажется, не исчезла. Даже если мы посмотрим на социальные профили волонтеров. Например, в Харькове я встретила женщину, которая оставила бизнес, чтобы помочь переселенцам. Среди волонтеров, которые помогают армии, очень много людей, далеких от военных или парамилитаристских миров, многие занимались IT, то есть это люди с достатком, сделавшие сами себя, которые продолжают до сих пор действовать. Они вовлечены в эту волонтерскую деятельность, зачастую во вред собственному бизнесу.
В то же время я описываю в книге, каким образом дистанция между властью и народом сократилась во время Майдана. Многие депутаты ночевали на Майдане, потому что присутствие депутатов помогало протестующим решать вопросы с полицией. Потом эта дистанция опять увеличилась. Это естественный разрыв, потому что представительная демократия предполагает, что есть различия между властью и народом. В то же время в Украине она принимает — это, наверное, наследие Януковича и предыдущих режимов тоже — какие-то безобразные формы. Мы это особенно видим с электронным декларированием доходов. Тут мы действительно видим, что многих политиков, прошедших Майдан, он мало чему научил в том плане, что они не понимают, что в государстве, где средний доход меньше 200 евро, чрезмерное богатство явно предполагает какие-то коррупционные схемы, а это как раз то, против чего народ восстал. Есть всегда риск того, что в какой-то момент люди выйдут на улицы снова и будут протестовать уже против теперешних чиновников и депутатов.
— В вашей книге вы пишете, что Майдан — это миниатюра украинского общества. Революции исполняется три года. Если говорить о том, что люди могут снова выйти на площадь, каким, на ваш взгляд, бы был новый Майдан?
— Не стоит забывать, что украинское общество очень сильно изменилось за три года — не только из-за Майдана, но и из-за вооруженного конфликта на востоке Украины. Было шесть волн мобилизации в Украине. Количество людей, умеющих использовать оружие, увеличилось. Это общество, травматизированное войной. Я говорю не только о комбатантах, но и их семьях, семьях погибших, переселенцах. То есть очень много людей, которые могут выйти на улицу и протестовать. На мой взгляд, дистанция относительно насилия сократилась на уровне индивидуальных практик, знания и умения использовать это насилие. Это наследие войны. Я боюсь, что новый Майдан может гораздо быстрее прибегнуть к насилию. С другой стороны, украинское общество сильно своим разнообразием.
Если будет новый Майдан, будут не только лишь бывшие комбатанты, будут и другие сегменты населения. С одной стороны, у меня есть тревога, потому что такое количество бывших мобилизованных и их радикальная настроенность — это наследие войны. Но есть и другие сегменты, которые, я надеюсь, смогут сбалансировать это протестное действие.
Очень многие организации, которые вышли из «Майдана», продолжают отслеживать определенные вопросы и воплощать требования протестующих, они пытаются оказывать давление на власть, чтобы та выполняла взятые на себя обязательства. Так как власть зачастую не выполняет свои обещания, то действия членов этих организаций становятся более радикальными. Они, к примеру, могут прийти в суд, они могут сломать забор какой-то нелегальной застройки и т. д. Они рассматривают силу как ресурс.
Двоякое отношение к переселенцам
— Важная тема в этом конфликте — проблема переселенцев. Вы пишите, что власти Украины говорят об этом так, как будто завтра эти люди могут вернуться к себе домой. Вы думаете, что у руководства есть иллюзия, что конфликт завершится и люди вернутся к себе домой, или они безответственно подходят к проблеме?
— Иллюзии, я думаю, нет. Отношение к переселенцам двоякое. Когда этот феномен только появился, мы видели очень много инициатив помощи, а с другой стороны, стигматизация переселенцев началась сразу же. Этих людей обвиняли в том, что сепаратизм начался из-за них, мол, они не вышли на улицы защитить Украину. Их обвинили также в коллективной пророссийской позиции. Это привело к такой дисквалификации этого сегмента, этих людей коллективно лишили прав, осенью 2015 года они не имели права голосовать. Было какое-то подозрение касательно того, как они проголосуют. То есть, с одной стороны, есть большая солидарность, а с другой — настороженность на государственном уровне. Но они — граждане Украины. Какие бы у них ни были политические предпочтения, у государства есть определенные обязанности по отношению к этим гражданам.
— Если бы на востоке Украины не было войны, каким, на ваш взгляд, было бы это наследие Майдана?
— Конфликт на востоке Украины частично имеет внутренние корни, неразрешенные проблемы. Неумение западноукраинских элит разговаривать с гражданами востока. Многие туда не ездили, хотя в момент пророссийских акций именно там нужно было находиться весной 2015 года. Но если бы не было российского вмешательства сначала в протестное движение, а затем в конфликт, в частности, участия российской армии в нескольких военных операциях, к примеру, в Иловайске, я уверена, что можно было бы все разрешить. Мы это видели в ходе «оранжевой революции», когда после прихода Ющенко местные элиты на востоке Украины попытались сыграть на сепаратизме, было движение юго-востока. Но тогда элиты смогли договориться. На этот раз договориться не смогли, местная элита переиграла на вопросе сепаратизма, а российское вмешательство поспособствовало погружению в вооруженный конфликт.
