Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
В этой избирательной кампании в США есть одна вещь, которая так и останется тайной для многих европейцев: ненависть, объектом которой до самого конца остается Хиллари Клинтон. С Трампом нам все более-менее ясно. Но Клинтон? Первая женщина в истории, которая отправилась на приступ Белого дома? Откуда взялось это осуждение и неприятие?
В этой избирательной кампании в США есть одна вещь, которая так и останется тайной для многих европейцев: ненависть, объектом которой до самого конца остается Хиллари Клинтон.
С Трампом нам все более-менее ясно.
Но Клинтон?
Первая женщина в истории, которая отправилась на приступ Белого дома?
Откуда взялось это осуждение и неприятие, которые ощущались в том числе и среди женщин, причем не только из числа республиканцев?
Чтобы разобраться со всем этим, следует вернуться на 15 лет назад, к печальному делу Моники Левински, которое чуть не погубило президентство Билла Клинтона.
Знала ли о происходившем Хиллари? И мирилась с этим? Правдива ли история о том, она сначала выгнала его, но затем решила обо всем забыть? Действительно ли в семье Клинтонов все было так, как и в любой другой столкнувшейся с проблемой неверности паре? Или же все было представлением для жадной до реалити-шоу общественности? Есть ли тут какой-то сговор? А сегодня? Как отразилось произошедшее на ее стремлении попасть в Белый дом? Как женщина, которая была унижена на глазах заглянувшей к ней прямо в спальню мировой общественности, могла не думать о том, что ей придется вновь вернуться на место ее унижения, работать и жить там? Но зачем же тогда она на это решилась? Из стремления ко всеобщему благу? Допустим. В интересах Америки? Быть может. И все? Кто готов поклясться, что в ее голове не крутятся другие причины? Не хочет ли она поквитаться? За себя или с ним? Занять место, победить, показать всем и ему, как должен выглядеть президент по фамилии Клинтон? Или же она стремится обелить его, окончательно стереть всю грязь и перевернуть страницу? Хочет подобно героиням бульварных романов вернуться на место преступления, чтобы замести следы?
Вот, о чем думала часть избирателей и избирательниц во время избирательной кампании бывшего госсекретаря.
Вот, о чем шептались в вашингтонских кругах, а также в Огайо, Айове, Калифорнии и других штатах, где она говорила о терроризме, реформе системы здравоохранения Обамы и экономическом кризисе.
Разумеется, ее слушали.
Смотрели, как она сражается, отвечает ударом на удар и отстаивает свою программу.
Но все держали в голове мысль о том, что она чего-то не договаривает, что не просто так стремится вступить в Овальный кабинет, который теперь ассоциируется с похождениями ее мужа.
Часть притесненных американских женщин видели возможность взять реванш в этой невероятной и исполненной достоинства женщине, которая чиста, честна и даже «целомудренна», как сказал бы де Токвиль (он усмотрел бы в этой «целомудренности» залог «демократического социального государства»). Часть женского электората встала на сторону прошедшей через адские муки супруги, которая подарила мужу-ловеласу возможность обелить семейное имя.
Но нашлись и другие, поборницы попранной супружеской благодетели. Нет! Вы о чем! Какая тут нравственность?! У этих Клинтонов что, вообще не осталось никаких принципов? У этой женщины совсем нет гордости? Если бы мой муж изменил мне, да еще и с такой мымрой, я бы не стала жить с ним под одной крышей! И место, где все случилось, теперь уже окончательно проклято. Так, не будет ли президент в Белом доме думать не о важных делах, а о произошедшем там, в этом самом кабинете, прямо на том самом ковре? Не помешают ли уколы ревности управлять государством? Можно ли доверить такой женщине звание главнокомандующего?
Знала ли о происходившем Хиллари? И мирилась с этим? Правдива ли история о том, она сначала выгнала его, но затем решила обо всем забыть? Действительно ли в семье Клинтонов все было так, как и в любой другой столкнувшейся с проблемой неверности паре? Или же все было представлением для жадной до реалити-шоу общественности? Есть ли тут какой-то сговор? А сегодня? Как отразилось произошедшее на ее стремлении попасть в Белый дом? Как женщина, которая была унижена на глазах заглянувшей к ней прямо в спальню мировой общественности, могла не думать о том, что ей придется вновь вернуться на место ее унижения, работать и жить там? Но зачем же тогда она на это решилась? Из стремления ко всеобщему благу? Допустим. В интересах Америки? Быть может. И все? Кто готов поклясться, что в ее голове не крутятся другие причины? Не хочет ли она поквитаться? За себя или с ним? Занять место, победить, показать всем и ему, как должен выглядеть президент по фамилии Клинтон? Или же она стремится обелить его, окончательно стереть всю грязь и перевернуть страницу? Хочет подобно героиням бульварных романов вернуться на место преступления, чтобы замести следы?
Вот, о чем думала часть избирателей и избирательниц во время избирательной кампании бывшего госсекретаря.
Вот, о чем шептались в вашингтонских кругах, а также в Огайо, Айове, Калифорнии и других штатах, где она говорила о терроризме, реформе системы здравоохранения Обамы и экономическом кризисе.
Разумеется, ее слушали.
Смотрели, как она сражается, отвечает ударом на удар и отстаивает свою программу.
Но все держали в голове мысль о том, что она чего-то не договаривает, что не просто так стремится вступить в Овальный кабинет, который теперь ассоциируется с похождениями ее мужа.
Часть притесненных американских женщин видели возможность взять реванш в этой невероятной и исполненной достоинства женщине, которая чиста, честна и даже «целомудренна», как сказал бы де Токвиль (он усмотрел бы в этой «целомудренности» залог «демократического социального государства»). Часть женского электората встала на сторону прошедшей через адские муки супруги, которая подарила мужу-ловеласу возможность обелить семейное имя.
Но нашлись и другие, поборницы попранной супружеской благодетели. Нет! Вы о чем! Какая тут нравственность?! У этих Клинтонов что, вообще не осталось никаких принципов? У этой женщины совсем нет гордости? Если бы мой муж изменил мне, да еще и с такой мымрой, я бы не стала жить с ним под одной крышей! И место, где все случилось, теперь уже окончательно проклято. Так, не будет ли президент в Белом доме думать не о важных делах, а о произошедшем там, в этом самом кабинете, прямо на том самом ковре? Не помешают ли уколы ревности управлять государством? Можно ли доверить такой женщине звание главнокомандующего?
Разумеется, сформулировано все было иначе.
И сам Трамп по большей части ограничивался всего лишь грязными намеками.
Однако с учетом американского пуританства большего ему было и не нужно.
Все это сыграет не меньшую роль, чем непонятное дело с электронными письмами и конфликтом интересов вокруг Фонда Клинтона.
Я убежден, что когда наступит время подводить итоги этой безумной кампании, когда все попытаются оценить ее поистине беспрецедентные агрессию и вульгарность, это серое марево невысказанного морализаторства, шовинизма и фаллократии предстанет одним из главных элементов всей этой истории.
И сам Трамп по большей части ограничивался всего лишь грязными намеками.
Однако с учетом американского пуританства большего ему было и не нужно.
Все это сыграет не меньшую роль, чем непонятное дело с электронными письмами и конфликтом интересов вокруг Фонда Клинтона.
Я убежден, что когда наступит время подводить итоги этой безумной кампании, когда все попытаются оценить ее поистине беспрецедентные агрессию и вульгарность, это серое марево невысказанного морализаторства, шовинизма и фаллократии предстанет одним из главных элементов всей этой истории.
