Дом Лииви Анцевны Покровской стоит в центре Изборска, в трех шагах от местного музея. Внутри сухое тепло от русской печи и пахнет пирогами, на окнах самодельные тканые занавески — сказочная атмосфера, ради которой и едут туристы в такие древние русские поселения. Уже на пенсии, закончив научную карьеру в Санкт-Петербурге, Лииви Покровская вернулась на землю своих предков, которых судьба разбросала по всему миру.
По семейной истории Лииви Анцевны можно изучать историю России в XX веке. Разделенные идеологией, войной, советской цензурой и железным занавесом, несколько поколений все равно сумели остаться семьей.
День освобождения от родителей
Лииви родилась в Изборске в сентябре 1941 года. Сохранилось ее свидетельство о рождении на эстонском языке, подписанное отцом, волостным старостой. Анц Тарму приехал в Изборск по поручению эстонского правительства. Изборск в те годы был частью Эстонии, здесь сохранялась частная собственность, купечество и прочие буржуазные порядки. Короткого периода советизации Прибалтики перед Великой Отечественной войной здесь не заметили.
Матери Лииви в тот год только-только исполнилось восемнадцать. Красивая русская девушка Лёля Петунова вышла замуж в 17 лет. Бабушка, Екатерина Ивановна, простая русская крестьянка, всю жизнь работала от зари до зари. Дед, Александр Григорьевич, прошел через Первую мировую и побывал в немецком плену; когда не пил — работал каменщиком, в Тарту и Таллине до сих пор целы мостовые, сделанные его руками.
— И когда за мамой стал ухаживать молодой красивый эстонец, бабушка, конечно, в этом увидела другую жизнь для дочки. И поэтому сомнений, выдавать замуж или не выдавать, не было: иди дочка, хотя бы ты будешь жить по-человечески, — рассказывает Лииви Анцевна.
Какими они были, мама и папа, Лива долгое время знала только по фотографиям. Она потеряла родителей в августе 1944 года — отступавшие фашисты забрали их с собой.
— С тех пор день освобождения Изборска, который празднуется ежегодно, — это для меня «праздник» освобождения от родителей, — говорит она. — Не очень радостный, да. Маму немцы просто погрузили на машину и повезли. Она работала телефонисткой, и немцы считали, что она знала какие-то секреты, которые завтра же выдаст русским. Отец не мог остаться, потому что был членом эстонской администрации. Он отдал меня няне и сказал: неси ее бабушке, мы едем в Печоры, мы потом Ливочку заберем.
Ни отец, ни мать за Ливочкой так и не вернулись. Их квартира перешла в собственность советской власти вместе со всем, что в ней было. «Бабушка говорила: не отдали даже твоих платьев», — рассказывает Лииви Анцевна.
— А почему родители не взяли вас с собой?
— Я даже не знаю почему. Их уже не спросить. Был приказ: срочно уехать. Дети слишком обременяли. Бабушка настолько любила дочку… я чувствовала всю жизнь, что главное — это была она. Поэтому: «Зачем тебе ребенок, который тебя свяжет, ведь идет война?» Поезжай, куда хочешь, главное, чтобы ты сохранилась, чтобы ты была жива.
Лива осталась у бабушки и дедушки, который был не очень-то рад лишнему рту: «Бабушка терпела и воспитывала в строгости. Все время был рефрен: мы же тебя вырастили, ты нам обязана. Как будто я в этом виновата. И я очень долгое время так и считала, что я виновата. Уже совсем взрослой, после 40 лет, я задумалась, а в чем же я виновата — когда я была ребенком?»
Жизнь в «курятнике»
Из окон бабушкиного дома на Московской улице видна Изборская крепость. На пяти сотках земли стоят три дома. Взрослые дети по традиции строились недалеко от родителей: «Бабушка говорила, что мы живем как в курятнике».
Гектары земли, где семья сеяла лен, сажала рожь и картошку, после войны у них отобрали, а взамен дали «ободворок» недалеко от дома, 36 соток под огород. Именно здесь сегодня стоит дом Лииви Анцевны.
Послевоенная жизнь была очень трудной, вспоминает она:
— История семьи моей бабушки довольно типична. Дедушка выпивал, пил запоями. Две недели пьет и говорит: «Катенок, давай делиться» (бабушку звали Катя). Рассыпалось зерно, картошка, все это пополам (причем меня не считали), и они делились. За две недели он все это пропивал и говорил следующую фразу: «Катенок, давай мириться». И мирились, деваться некуда.
В 1947-48 годах на территории Изборской волости впервые стали создаваться колхозы. Добровольно туда идти никто не хотел, рассказывает Лииви Анцевна, потому что надо было надо отдать свою корову, лошадь, землю, постройки.
— Бабушка была глубоко верующим человеком. И она сказала, что в колхоз не пойдет, потому что там антихрист, а лучше повесится. И повесится она завтра или послезавтра, потому что уже приготовила гроб, — рассказывает Лииви Анцевна. Она вспоминает, что по старой крестьянской традиции в доме действительно держали гроб. Ей было 7 лет, и остаться без бабушки, с пьющим дедом, было страшно: «Когда я это увидела, я сказала: бабушка, сделай, пожалуйста, маленький гробик, и я тоже умру. Тогда она опомнилась. Она сказала: хорошо, будем жить».
Петуновы в итоге вступили в Изборский колхоз в числе первых 28 добровольцев, тогда как сотни крестьян еще продолжали вести единоличное хозяйство. Причину Лииви Анцевна узнает много лет спустя. У советских властей был веский аргумент: они знали, где находится мама девочки.
«Я учусь хорошо»
До 15 лет Лива ничего не знала про судьбу своих родителей. Она была уверена, что и бабушка тоже не знает, хотя, скорее всего, это было не так. Многие из этих мест после войны оказались за границей: богатые уехали сами, бедняков увезли силой. Эмигранты писали письма, которые читали всей деревней. Бабушка скрывала это от внучки.
Заговор молчания был прерван в 1956 году. На улицу Московскую пришло письмо. «Письмо было на бабушку, Петунову Екатерину Ивановну, по почте пришло. Принесла его крестница, которая на почте работала. Принесла и говорит: крестная, тебе письмо из-за границы! Читаем: «Дорогие мои, мама и Ливочка! Наконец-то я вас нашла, я искала вас много лет…»
Свои эмоции Лииви Анцевна помнит до сих пор — настоящая буря.
— Что вы написали маме в своем первом письме, помните?
— «Я учусь в школе и учусь хорошо». Вы знаете, мне было очень трудно. Ну как общаться с человеком, которого не знаешь? Меня все переполняет, а я не знаю, что сказать. Я что-то выдавливала из себя, что-то рассказывала.
Постепенно личная история восстановилась. Оказалось, что мама и папа расстались где-то в конце 40-х и потеряли друг друга из виду. Анц Тарму, возможно, уехал в Канаду, как многие эстонцы. Ольга Тарму после капитуляции Германии оказалась в английской зоне оккупации. Ей довелось посидеть в советском лагере и сбежать оттуда, поэтому о возвращении на родину она и не помышляла.
Молодая женщина оказалась в Лондоне, в русской эмигрантской общине. Через несколько лет она вышла замуж на Олега Уляницкого, с которым познакомилась в госпитале — просто навещала русского больного из сострадания. Он происходил из первого поколения русской эмиграции — в 1918 году родители вывезли его вместе с сестрой из Киева в Прагу.
— Он закончил Пражский университет и был воспитан в любви к России: русские женщины — самые красивые, Россия — самая лучшая страна, и так далее. И когда началось наступление русской армии в западных странах, он записался в русскую армию спасать Россию, потому что ее надо было спасать. Его сразу посадили в концлагерь. На этом любовь к России закончилась навсегда, — пересказывает Лииви Анцевна.
Когда Лива получила первое письмо от мамы, Уляницкие ждали сына: «В 57 году, 6 января, родился Мишка, мой младший брат, который на 15 лет меня моложе». На следующий год мама прислала приглашение в Англию, и бабушка с внучкой подали заявление на выездную визу. Это была целая процедура: заполнить анкеты, пройти комиссию, собрать характеристики с работы или места учебы…
Им отказали. Под предлогом, что девочке надо сначала закончить школу.
«Ливочка, какая ты стала большая!»
В семье Лииви Анцевны живет легенда о том, как об изборской девочке перед советским генсеком Никитой Хрущевым ходатайствовал премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан:
«Когда в первый раз мне отказали, мы сообщили маме. Мама сходила на прием к королеве и сказала: вы мать, вы меня понимаете, я хочу повидаться с дочкой. Королева сказала: я понимаю. Она позвала премьер-министра Макмиллана: там девочка страдает в России, надо, чтобы ее пустили к маме в Великобританию. «Вот как раз еду в СССР, запланирован визит!» Поехал. Встречает Хрущева и говорит: у вас там девочка, помогите! «Хорошо, поедет!»
Гарольд Макмиллан приезжал в СССР в 1959 году — это был первый официальный визит британского премьер-министра. Историки пишут о том, что визит получился в целом неудачным, установить доверительные отношения с Хрущевым не удалось. Ливе просто не повезло. Ей вновь отказали без права подачи заявления на два года.
Лива закончила школу с серебряной медалью и уехала в Ленинград. Там отучилась в медицинском училище и поступила в Ленинградский государственный университет на биолого-почвенный факультет. Одновременно она начала работать в только что созданной Центральной научно-исследовательской лаборатории при Втором Ленинградском медицинском институте. Там студентка-отличница прошла путь от лаборанта до заведующего лабораторией, защитила кандидатскую диссертацию.
И все время Лииви Тарму думала о том, как бы увидеть маму. Их первая встреча состоялась на советской территории — в Москве.
В 1961 году в столице проходила Британская торгово-промышленная выставка, и Ольга Уляницкая была в составе делегации в качестве переводчика. Лииви с бабушкой отправились в Москву.
«И вот мы с бабушкой стоим в аэропорту. От самолета идет группа мужчин и среди них две женщины. Я смотрю на одну из них и говорю: вот это моя мама. А бабушка ее увидела и говорит: «Лёленька, какая ты стала некрасивая и старая!», ей же 40 лет, а уезжала в 20. А мама мне: «Ливочка, какая ты стала большая!»
— Легко вы нашли общий язык?
— Общаться было тяжело. Я все время чувствовала, что надо вот эту, советскую жизнь забыть и выбросить, и начать другую жизнь. А я к этому не была готова. Для меня слишком дорога была жизнь в этой стране. Я не испытывала какого-то особого раздражения. Ну несчастья, нищета, горе — так это у всех было, это ж не специально меня угнетали!
Мама с дочкой пробыли вместе три дня и снова расстались. Снова заявления, анкеты, комиссии, характеристики и отказы. Девять раз советское правительство не отпускало девушку к матери. На десятый — сдалось.
«Там все равно лучше»
В 1966 году Лива Тарму впервые поехала в Англию. Ей было 25 лет, почти как матери, когда та вынуждена была стать эмигранткой.
Лииви Анцевна вспоминает, как волновалась мама, как дрожали ее руки при встрече. Трудно было всем: «Мне выделили отдельную комнату. У них есть женщина, которая приходит убирает дом. Я пытаюсь там что-то делать — на меня машут рукой: не трогай, не делай, у нас есть кому убирать».
Девушке понравились все: и мамин муж, Олег Владимирович, и младший брат Майкл, которого в семье звали Мишкой. Русская община в Лондоне, зная, что «к Лёле приедет дочка», придумала обширную культурную программу.
— И как вам понравился Лондон? Не захотелось остаться?
— Меня, конечно, все там поразило. А больше всего — эта зеленая трава в декабре месяце. Эти газоны, эта чистота! Там все вылизано, все чистое и блестящее. Какие магазины, какие гостиницы, какие рестораны, какое там обслуживание! Но там, за спиной — там Россия. Там все равно лучше. Я не знаю, как это объяснить: это врожденное, «вот это — мое».
Конечно, мама очень хотела, чтобы дочь осталась в Англии. Но в Изборске же была бабушка.
Для Ливы это был решающий аргумент: «Бабушка сразу сказала: я никогда туда не поеду. Она не любила советскую власть, но любила свой дом и свою землю, Изборск. Вы знаете, из любви к Изборску мы все прощаем этой стране, что она с нами сделала».
В первый год семья убедила ее только продлить визу и провести в Лондоне весь преддипломный отпуск.
Второй раз Лииви Тарму поехала к маме в августе 1968 года. Ее пароход прибыл в Англию как раз в тот день, когда СССР ввел танки в Чехословакию. «Они меня встретили: ну все, слава богу, Лива приехала — она уже здесь останется, нельзя же туда возвращаться. Я говорю: а почему нельзя?» — вспоминает она.
Чешские события заставили маму и дочь понять, насколько они разные.
Ввод советских войск в Прагу в те дни был темой номер один, об этом везде говорили, об этом писали все СМИ, рассказывает Лииви Анцевна: «Вы представляете, что делает телевидение — все эти мальчики раздавленные, крики, этот беспрерывный ужас… А я сижу, смотрю на это и молчу, потому что я не знаю, почему они это сделали. Конечно, я пыталась понять, может, правда уже нельзя возвращаться? Позвонила в посольство. А они мне говорят: вот чтобы через месяц была здесь».
Прошедшие через советские лагеря мать и отчим никак не понимали этого желания Лииви вернуться на Родину: «Мама сказала, что девочка испорчена советским воспитанием. Девочка неплохая, хорошая по своим качествам, но она испорчена. Да, ей тяжело было это видеть».
На самом деле, Прага разделила маму и дочку еще раньше — все дело в Пражском университете.
Коммунистка из Праги
История порой выписывает просто немыслимые пируэты. Своим советским воспитанием, своей горячей и искренней любовью к советской родине Лива Тарму обязана любимой учительнице, Евгении Аккерман-Мельниковой. Которая, как выяснилось, училась в Пражском университете на одном курсе с Олегом Уляницким, маминым мужем.
Лииви Анцевна вспоминает: «Потом-то мы с Евгенией Николаевной об этом говорили. «Неужели это Олег?» Да, говорю, Олег. А Олег говорил: «С Женей не надо общаться, она коммунистка!»
Евгения Аккерман-Мельникова — тоже дочь первых русских эмигрантов. Она была членом Чехословацкой коммунистической партии. Войну провела в антифашистском подполье. Она восхищалась Советским Союзом — первой страной мира, воплотившей великую коммунистическую идею. Когда Чехословакия была освобождена советскими войсками, Евгения Николаевна решила уехать в СССР вместе с советским офицером.
Реальность внесла свои коррективы в представление о лучшей стране мира уже на вокзале в Москве, где советский офицер бросил ее, беременную. По совету дальних родственников, она уехала в Печоры. Печорская компартия сослала ее в Старый Изборск преподавать английский язык.
«А моя умная бабушка, которая все знала, взяла Евгению Николаевну к нам жить, чтобы она учила меня английскому языку», — рассказывает Лииви Анцевна.
Кроме английского, Евгения Николаевна научила девочку еще и любви к коммунистической Родине.
«Под влиянием Евгении Николаевны я вступала в комсомол. Бабушка, узнав об этом, выкрала у меня комсомольский билет и бросила в печку. Я полезла в печку за ним, я его вытащила! Потому что, если билет сгорит, меня выкинут из комсомола, а дальше жизни нет!»
Именно учительница-коммунистка привила ей глубокую убежденность в том, что «Россия и Советский Союз — это лучшее, что есть на земле». Лива Тарму плакала на школьной линейке, когда умер Сталин, и не могла понять, почему бабушка перешептывается с подругами: «Наконец-то этого тирана не стало».
«И это не то, что меня заставляли, это было внутри, я во все это верила искренне. И просто так сказать, что у нас лучше, потому что больше ковров и магазинов? Да ну и что!» — объясняет она, почему красивая лондонская жизнь не убедила ее остаться с мамой.
— Сильно вас уговаривали?
— Там, в Англии, совсем не тот менталитет, что у нас. Там не говорят: давайте что-то делать. Нет, «вы должны сами решить, вы должны подумать». Никто прямо не говорил: Лива, оставайся! Что я буду делать, как я буду жить, учиться, работать? Мне этого никто не говорил. Ты просто оставайся и приспосабливайся к этой жизни, сама. А за мной-то стоит страна, которая всегда приспосабливала меня! В Англии я просто не знала, что делать. А тут за меня все решено. И вот это решение, которое страна принимала за людей, оно до сих пор работает. Почему нам всем сейчас так плохо? Потому что мы не знаем, как жить.
«Я хочу к бабушке»
Так Лива Тарму закончила университет и осталась работать в научной лаборатории при медицинском институте. Она вышла замуж за инженера Александра Покровского, и в 1970 году у них родилась дочка Таня.
Лииви Анцевна продолжала регулярно ездить в Англию — теперь визу ей давали легко. Дочь она впервые отвезла к бабушке в 1981 году, когда Тане исполнилось 10 лет.
«Таня влюбилась в Англию сразу — как там красиво, как там хорошо, — вспоминает Лииви Анцевна. — Она была хорошенькой девочкой с длинными светлыми волосами. К ее ногам был брошен весь Лондон: все рестораны, все развлечения, поездки, лошади, цирки. Ребенку понравилось. Она сказала: «Давайте здесь жить». Я говорю: а там папа! Ее немножко это смутило, она папу очень любит, но мама говорит: а он приедет, потом. Нет, говорю, никаких «потом», мы уезжаем. А приехали домой — она сидит на диване и плачет: «Я хочу к бабушке».
Лииви запретила дочери даже думать об Англии и специально отдала ее во французскую школу, подальше от английского языка.
Татьяна выросла, закончила институт — и, как многие выпускники во времена перестройки, не нашла работу по специальности. Тогда она прошла бухгалтерские курсы и устроилась работать в турфирму. А через несколько лет стало ясно, что в туризме нечего делать без английского языка.
«И тут она говорит: я хочу поехать в Англию, попросить бабушку, чтобы она меня взяла учить язык в стране, а не по учебникам. У нее был уважительный предлог, против которого я не могла сильно возражать», — говорит Лииви Анцевна.
За полгода Таня вполне прилично выучила английский и… решила остаться в Англии. Встретила молодого человека — такого же петербуржца, который приехал по работе, и они поженились. Теперь у них свой дом в Лондоне и трое детей, которые пока еще говорят по-русски. У всей семьи двойное гражданство.
— Как вы думаете, почему ваша дочь не захотела вернуться в Россию?
— Это наша вина, наверное. Ведь то, чего у нас не было, мы хотели ей дать. И вот она увидела эту благополучную, сытую, красивую жизнь и сравнила ее с нашей. Она хотела, чтобы ее жизнь состоялась. Когда я стала говорить: Таня, но это же Родина, и тут надо бы подумать, она сказала: ты что, хочешь, чтобы я жила так, как вы?..
В Россию дочь и внуки теперь приезжают как туристы, и детям, выросшим в английском мегаполисе, очень нравится вольная деревенская жизнь. Все трое крестились в Никольском соборе Изборска — как мама Таня, бабушка Лииви, прабабушка Ольга и прапрабабушка Катя.
Возвращение
Накануне 60-летнего юбилея Лииви Анцевны ее мать решилась впервые приехать в Изборск.
«Я — девочка, „испорченная советским воспитанием", но я хоронила ее родителей. И конечно, она чувствовала, что могилкам надо поклониться», — рассказывает Лииви Покровская.
Это был 2001 год. Покровские недавно купили дом. Торопились сделать ремонт, чтобы англичанам было комфортно.
«Мама приехала в Изборск — она вообще ничего не узнала, узнала только крепость. Здесь были живы две ее двоюродные сестры, с которыми она вместе выросла. Они встретились, обнялись, заплакали. Но это были старые, больные, измученные женщины — такого же возраста, как она. А она выглядела цветущей дамой».
Мама начисто вычеркнула Изборск из своей памяти, говорит Лииви Анцевна, никакой ностальгии: «В какой-то момент она вдруг говорит: я лежу и думаю — зачем я сюда приехала?.. И я тогда подумала, что тоже самое могло быть и со мной — там, в Англии».
Даже отпраздновать юбилей толком не получилось. День рождения Лииви Анцевны — 12 сентября. И тут случилось 11 сентября 2001 года: теракт в США. «Они услышали это по радио. Мы-то ничего не знаем, а они в панике. И сразу же — желание немедленно уехать, бежать отсюда. „Это война, домой!" Все, никаких праздников», — Покровским пришлось увозить гостей в Пулково.
В тот год Лииви Анцевна и Александр Владимирович решили окончательно переселиться в Изборск — «лучшее место на свете». Правда, там по сей день нет газа, канализации и водопровода. Больница давно закрыта. Для Покровских это все ничего не значит. Изборск — все равно Изборск. «Ну вот как жить без Изборска, как жить, если я не увижу этой долины?» — говорит Лииви Покровская.
А тут еще и сотрудники Государственного музея-заповедника «Изборск» предложили коренной изборянке возрождать ремесла.
«А куда вы их дели-то, спрашиваю. Я, когда уезжала, в каждом доме стоял ткацкий стан. И вы посмотрите, два поколения, мое и мамино — и все, пусто! Как будто ничего и не было!» — рассказывает Покровская.
Действительно, в начале XXI века традиционные ремесла в Изборске практически исчезли. Бабушки, что умели ткать, состарились и померли. Их дети всю жизнь трудились в колхозе, который не оставлял времени на «баловство». А внуки разъехались искать лучшей жизни.
Научные работники на пенсии, Лииви и Александр Покровские решили, что сумеют освоить «любую методику». Ситуацию, правда, сильно осложняло отсутствие книг, станков и живых примеров.
«Станок Алик собрал сам — все-таки кандидат наук, — рассказывает Лииви Анцевна. В бабушкином доме они нашли кучу старых палок и веревок. Это и был станок. — Там, на этих старинных станках, зарубки. На одной палке одна зарубка, на другой — вторая. Я говорю: ну, наверное, эту палку надо положить сюда. Вот так и собирали».
Больше года ушло на то, чтобы понять, как в станок заправляются нитки, как потом ткется ткань. Старый столетний станок представлял собой музейную ценность, но разваливался под руками, и тогда дочка из Англии помогла купить новый, импортный.
Когда начало получаться, Покровские вдруг стали знаменитостями, их стали приглашать на выставки и вручать грамоты.
«Я потом уже говорила: мне грамоту только за стеклом и в рамочке! Такого признания, как за ткачество, у меня не было за профессиональную работу. Там мне дали „отличника здравоохранения" и „заслуженного изобретателя" — и все, и никаких рамочек!» — смеется Лииви Анцевна.
Два года назад в сельской школе появился класс, где есть ремесленный кружок и стоят станки, собранные по всей округе. Кружок ведет матушка Наталья, жена местного священника, первая ученица Покровских. В свое время она сама пришла к ним домой и попросила научить ее ткать на станке.
Сегодня ткачеству в Изборске учатся пятнадцать девочек, рассказывает Лииви Анцевна: «Они ткут просто самозабвенно, им так нравится! Так вот, они в сентябре начали ткать, а уже в декабре губернатор вручал грамоту одной девочке за огромную работу, которую они проделали».
— То есть вы в Изборске возродили ткачество?
— Да, навык передан. Есть педагог, есть место, есть станки. Туда стали ходить не только дети, но и взрослые. То есть у Изборска есть надежда. Однажды этих девочек привели к нам в мастерскую, и та ученица, которой губернатор вручал грамоту, посмотрела и сказала: когда я вырасту, я хочу стать такой, как Лииви Анцевна.
