То, что Дональд Трамп стал президентом США, говорит о сближении Америки с Россией Владимира Путина. Францию, как и другие европейские страны, в той же степени беспокоит пропутинский дискурс, утверждает Оливье Шмитт в своей книге «Почему Путин — наш союзник? Анатомия французской страсти». Что является выражением этого «пропутинизма» на Западе? Интервью с Шмиттом, преподавателем в Центре военных исследований университета южной Дании.
Le devoir: Будет ли российский президент завоевать Запад с политической точки зрения?
Оливье Шмитт: Москва играет на обломках западного общества, разочарованного демократическими процессами и подъемом националистского популизма. Положительное отношение к России очень тесно связано с поддержкой национал-популистских движений наподобие Национального фронта во Франции или UKIP в Великобритании.
Россия поддерживает эти настроения двумя способам. Во-первых, при помощи находящихся под государственным контролем СМИ (Sputnik и Russia Today), редакционная политика которых во многом состоит из популистских и иногда конспирологических материалов. А во-вторых, оказывая прямую или косвенную поддержку политикам и партиям, и здесь России важно, чтобы они разделяли ее популистско-реакционный дискурс и могли действовать в ее интересах. Подобные партии — это Национальный фронт (Франция), Фламандский интерес (Бельгия), Йоббик (Венгрия) и т. д.
Однако, как показывают исследования центра Pew, 67% американцев, 59% канадцев, 70% французов и немцев, 69% итальянцев и 66% британцев негативно относятся к России. Это также отражает недостатки популистско-реакционного дискурса и моральный дух демократического общества.
— Нужно разграничить русофилию и «путинофилию». Можно любить российскую культуру вне зависимости от взглядов действующих правителей. В связи с последним пунктом легко отметить множество семантических факторов, которые можно найти у многочисленных «сторонников» Путина. Например, разговоры об «унижении» России после холодной войны и дословное повторение элементов риторики «режима».
Совершенно очевидно, что современная Россия не удовлетворена своей неспособностью достичь желаемых результатов во внешней политике, после того как ее еще в недавнем прошлом оценивали как равную США, когда она располагала зоной влияния неоимпериалистической державы. Однако разговоры об унижении подразумевают моральную коннотацию, приписывание исключительной ответственности западным странам в сложившейся на данный момент ситуации.
Несомненно, в их действиях были ошибки, но «унижали» Россию воровство ее же олигархов и коррупция режима Путина. В приглашении России во Всемирную торговую организацию, в Большую восьмерку, в Международный валютный фонд (в связи с чем ей выделялись миллиарды) также сложно найти стремление «унизить».
Мы видим и другие сильные риторические маркеры, характерными примерами которых являются утверждения, что «Крым всегда принадлежал России» (а это не так), что Путин «навел порядок» в России.
Обычно «путинофильский» дискурс строится вокруг четырех риторических мотивов о том, что Путин является «великим» управленцем, что Россию и Запад объединяют «общие ценности», которые являются основанием для сближения и что это сближение безусловно входит в сферу наших «геополитических интересов». Четвертый постулат заключается в том, что все, что бы ни делала Россия, США уже делали, и это оправдывает любые действия режима.
— А Франсуа Олланд, Тереза Мэй, Ангела Меркель настаивали, чтобы Дональд Трамп сохранил санкции против России. Не является ли это знаком того, что Европа до сих пор противостоит позиции России?
— Нынешние вропейские политики уже имеют определенный опыт ведения дел с российским режимом. Они понимают, что сложившаяся сегодня ситуация требует долгой и сложной реструктуризации европейской системы безопасности. А санкции являются одним из доступных Западу рычагов в переговорах.
— Как можно управлять отношениями с Россией в данном контексте?
— Россия вступила в игру политических и идеологических установок вместо того, чтобы заниматься последовательным стратегическим анализом. Задача состоит в том, чтобы стратегические задачи оказались в центре обсуждения общественности.
Когда Москва отказывается пересмотреть Венский документ ОБСЕ, позволяющий отправлять западных наблюдателей в места проведения военных учений России (и наоборот), а сама мобилизует при этом во время учений сотни тысяч военных, то каковы ее намерения? Когда российская ядерная доктрина предусматривает «агрессивную оборону» (немедленное оснащение страны ядерным оружием при возникновении любого кризиса с целью избежать поиска компромиссного решения), как можно сохранить стратегическое равновесие? Когда Россия методически ставит под угрозу систему европейской безопасности (Договор об обычных вооруженных силах в Европе, хельсинкские принципы, тактическое ядерное разоружение), как можно перестроить отношения, гарантируя при этом безопасность европейских граждан?
Если все эти стратегические задачи сделать предметом общественного обсуждения, это позволит выйти из рамок политиканства и задать основополагающий вопрос о том, чем мы готовы поступиться в нашей безопасности и ценностях, чтобы удовлетворить Москву.
