Каждый человек намного больше, чем наше представление о нем. Ну, казалось бы, все мы знали о президенте США Трампе. Для многих — довольно неприятный субъект, нарцисс, в бизнесе — делец, подчас лавирующий на грани закона, в политике — демагог, равнодушный к переживаниям и страданиям других людей. Еще в начале апреля Трамп полагал, что президент Сирии Асад, по приказу которого были уничтожены сотни тысяч граждан страны, — это политическая реальность, с которой надо считаться. Тем более каким-то боком Асад вроде бы участвует в борьбе с «Исламским государством» (запрещенная в России организация — прим. ред.) этим главным, по мнению Трампа, врагом США.
Ну кто же мог ожидать, что этот человек окажется до глубины души потрясен телевизионными кадрами гибели от химического отравления десятков мирных жителей, включая маленьких детей. Babies! — как несколько раз восклицал Трамп на своей пресс-конференции. И он совершил нечто, на что способен только абсолютно неопытный политик. В течение пяти минут перевернул американскую внешнюю политику на Ближнем Востоке — и обамовскую, и уже, казалось бы, наметившуюся как продолжение обамовской свою собственную. Проклял Асада, размазал по стенке Барака Обаму за его отказ от «красной линии» в 2013 году, развязавший руки сирийскому диктатору и его российскому патрону. Объявил, что для него, Трампа, Асад перешел все мыслимые и немыслимые красные и любые другие линии и не останется безнаказанным. «Асад — животное», — добавит Трамп к характеристике «нашего всего на Ближнем Востоке» через несколько дней.
Сегодня же мы констатируем полный и унизительный провал России. Американцы издевательски корректно за несколько часов предупредили российских военных об ударе, предложив им вывести с базы свой персонал. Тем самым дав понять, между прочим, что им хорошо известно: Москва знала и, более того, фактически участвовала в химическом нападении. И оказалось, что Путин на деле просто «понтовался» в Сирии два года: он даже и не вздумал попытаться защитить своего дорогого союзника Асада. Несмотря на неоднократные официальные заявления Кремля о том, что С-300 и С-400 развернуты в Сирии именно для «защиты сирийских аэродромов от американских крылатых ракет».
Путин благоразумно отступил. Болтать о радиоактивном пепле можно сколько угодно, но только — до угрозы реального столкновения на конвенциональном уровне, где превосходство американской стороны подавляющее. А на ядерную ничью взаимно гарантированного самоубийства никто не подписывался. И прежде всего кремлевские вожди-гедонисты. Ну и, кроме того, хваленые С-300 и С-400 просто не смогли бы остановить американские «Томагавки». Как замечательно разъяснил на следующий день на российском телевидении один крупный военный специалист, «мы не учли фактор кривизны Земли».
12 апреля Рекс Тиллерсон, заручившись поддержкой коллег по G7, прибыл в Москву оформлять посткарибскую ситуацию. Его предшественника, государственного секретаря Джона Керри, «прописывали» в Москве во время его первого визита тремя с половиной часами ожидания в путинском предбаннике. Тиллерсона держали весь день в неведении, пройдет ли он собеседование с Сергеем Лавровым и удостоен ли будет лицезрения солнцеликого. Однако, судя по поведению Тиллерсона на пресс-конференции по итогам этих встреч, собеседование у него не прошли Путин с Лавровым. Тональность заявлений была совершенно иной, нежели у несчастного Керри, покорно бормотавшего по ходу уничтожения Алеппо: «О, Сэергэй… Мы с Сэергэем…»
И дело было не только в посткарибской ситуации на земле, но и в личности самого Тиллерсона. Многие говорили, что новичку во внешней политике тяжело придется с «выдающимся многоопытным мэтром» советско-российской дипломатии. Ничего подобного: российский орденоносец оказался фактурным мужчиной, прекрасно знающим цену себе и своему слову. Он говорил очень коротко, корректно, прекрасным прозрачным английским и исключительно по делу. И Лавров как-то сразу сдулся — пускался в совершенно неуместные для жанра пресс-конференции длиннющие монологи, то путаясь во взаимоисключающих российских версиях трагедии 4 апреля, то сокрушаясь о судьбе покинувших нас по разным причинах диктаторов, многолетних советских клиентов.
Как это часто практиковалось с Керри, первым же вопросом российской стороны стала заготовка с миссией срезать Тиллерсона. С благородным негодованием в голосе юноша вопросил, доколе американцы (читай: президент Трамп) будут позволять себе недопустимую риторику: называть животным выдающегося государственного деятеля, законно избранного президента суверенного государства. Тиллерсон очень спокойно и убедительно ответил: такой характеристикой президент Асад наградил себя сам.
Центральным, содержащим в себе тот консолидированный месседж Запада Кремлю, с которым Тиллерсон и прибыл в Москву, был его ответ на другой вопрос, заданный американским журналистом, о причастности России к химической атаке на Хан-Шейхун: «У нас нет твердых подтверждений того, что имела место какая бы то ни было вовлеченность России, российских сил, в эту атаку». Я не случайно выделил в цитате одно слово. Оно ключевое. На следующий день президент Трамп практически дословно повторил это высказывание своего госсекретаря, добавив к нему два момента. Во-первых, Пентагон тщательно изучает в настоящее время все данные о причастности русских к химическому нападению на мирных жителей. Во-вторых, он, Трамп, будет очень, ну очень расстроен, если выяснится, что русские действительно были причастны. Россия обвинения о своей причастности к химической атаке на всех официальных уровнях опровергает.
Перевожу все это с языка дипломатического на язык, который дипломаты не используют явно, но прекрасно понимают. Асад — животное. 4 апреля российский самолет его ВВС с российским химическим оружием на борту вылетел с базы, нашпигованной российскими военными советниками, и нанес химический удар по Хан-Шейхуну. Россия является соучастницей этого тяжкого военного преступления. Но мы готовы закрыть на это глаза и предоставить вам окно возможностей. Вы можете, не теряя лица, выйти из мира животных (Асад, Хезболла, Корпус стражей исламской революции), в котором по какому-то странному недоразумению оказались. Но время уже пошло.
