Ларек с выпечкой и пирожками на рынке в таллинском районе Ласнамяэ. Русскоязычная женщина подает мне кофе и чебурек, испеченный в местной пекарне. Большие горячие пироги с мясом, название которых происходит из крымско-татарского языка, когда-то продавали на улицах городов и городков по всему Советскому Союзу. Над столиком, за которым можно съесть купленное лакомство, висит российский календарь, из-за прилавка звучат хиты русской «попсы» — жанра чуть более утонченного, чем польское диско. В общую картину не вписываются ценники, написанные на эстонском, которым не владеет большинство клиентов. Почему нет прейскуранта на русском? «Это незаконно, ведь государственный язык — эстонский», — объяснят продавщица.
«Cehmakommid piimaga. Poola», — гласит надпись на куске картона, прикрепленного к коробке с конфетами. Первые два слова означают «конфеты „Коровка" из Милянувка», а последнее — страну происхождения, то есть Польшу. За килограмм конфет, которые стоят на прилавке рядом с перцем, картошкой и косами из чеснока, просят 8 евро, что иллюстрирует уровень таллинских цен. Закон запрещает писать названия товаров на любом другом языке, кроме эстонского, но позволяет производителям использовать русский на упаковках (например, указывать состав), в инструкциях к лекарствам или бытовой технике. Однако этикетками на единственном известном тысячам жителей Эстонии языке снабжены далеко не все продукты.
Прежде всего — язык
Среди сотни изданий, которые можно купить в газетном киоске на рынке, сложно найти хоть одну газету на эстонском. «Сюда приходят в основном пожилые люди. Они жалуются на цены, но не могут себе отказать в том, к чему привыкли с детства», — рассказывает продавщица. В Эстонии не осталось ни одной ежедневной газеты на русском языке: год назад прекратился выпуск русскоязычной версии Postimees, в 2009 году закрыли «Молодежь Эстонии» и «Вести дня». Людям, которые любят читать новости на бумаге, остается газета «МК-Эстония» (принадлежащая российскому «Московскому комсомольцу»). Она выходит тиражом в 14 тысяч экземпляров и называет себя «самым читаемым еженедельным изданием в стране». Российских ежедневных газет и общественно-политических еженедельников в таллинских киосках нет, тут можно найти только выходящую в России желтую прессу, женские журналы, издания, посвященные хобби и эзотерике. В районе Ласнамяэ, который по численности населения в два раза превосходит Тарту (второй по величине эстонский город), нет ни одного книжного магазина, а книги (в основном детективы, любовные романы и фантастику) продают в некоторых киосках и супермаркетах. Русскоязычные жители Эстонии черпают информацию о происходящем в мире из рунета и передач российских телеканалов.
В русскоязычных школах в Ласнамяэ 60% занятий ведется на эстонском, а 40% — на русском. Многие учителя, которые преподают, например, математику, физику, биологию или химию, владеют эстонским недостаточно хорошо, так что школьники страдают вдвойне: они уступают эстонским ровесникам не только в знании языка, но и в подготовке по другим предметам. Им сложнее попасть в государственный эстонский вуз, а потом получить работу.
Равные права не гарантирует даже эстонское гражданство, которое есть далеко не у всех русскоязычных жителей. Главным условием продвижения по карьерной и социальной лестнице остается владение языком. Но даже это еще не все, особую роль играют знакомства: Эстония — маленькая страна с сильными родственными, земляческими и цеховыми связями. Преодолеть разрыв помогают деньги: председатель Социал-демократической партии 31-летний Евгений Осиновский, единственный русскоязычный министр в эстонском правительстве, выпускник Тартуского университета и Лондонской школы экономики и политических наук — сын мультимиллионера.
Определенную роль играет также пол. Русские женщины, которые владеют эстонским, выходя замуж за эстонца, получают новую фамилию и попадают в другой социальный круг. У русских мужчин, особенно если они не могут похвастаться апартаментами с огромными окнами или виллой в скандинавском стиле, шансов на выгодный союз мало. Для эстонки выйти замуж за русского — это очень смелый шаг (хотя бы из-за смены фамилии). В целом смешанных браков заключается мало.
Теплые воспоминания
В радиусе 100 метров от рынка можно обнаружить пять ломбардов. Владелец одного из них — русскоязычный мужчина 40 лет, который получил эстонское гражданство благодаря семейным связям отца. Его мать была обладательницей серого паспорта для неграждан и решила в итоге принять гражданство России. «У нее было два высших образования, но после распада СССР она осталась без работы, ей пришлось пойти в уборщицы», — рассказывает мужчина. В витринах ломбарда лежат советские медали и награды, в том числе за выдающиеся профессиональные достижения, которые напоминают, что Эстония была одной из самых промышленно развитых республик СССР. Орден «Знак почета» продается за 40 евро, а серебряный с золочением Орден Трудового Красного знамени — за 75.
«Когда в 1952 году я приехал с Украины в Эстонию, мне было 14 лет. Я увидел промышленно отсталый регион, — рассказывает пожилой человек, возвращающийся с палками для скандинавской ходьбы домой в построенную в 1991 году многоэтажку. — Сейчас никто не говорит о том, сколько Советский Союз сделал для Эстонии. Я слышу только, как сильно эстонцы от него пострадали. Я работал в разных местах, прошел долгий путь от рабочего до начальника отдела крупного электротехнического завода. Тогда к эстонцам относились лучше, чем к нам сейчас. В промышленности, культуре и в органах администрации существовали специальные квоты: везде должны были быть представлены эстонцы. Этот принцип соблюдался, благодаря этому в советскую эпоху удалось вырастить эстонские элиты, которые после распада СССР пришли к власти. Сейчас русскоязычные, в особенности молодежь, находятся в гораздо более сложном положении, чем эстонцы во времена СССР».
Мой собеседник — лицо без гражданства. Почему он не получит российский паспорт, чтобы свободно перемещаться и по России, и по Евросоюзу, ведь это не так сложно? «Зачем он мне? Без гражданства я чувствую себя гражданином мира», — смеется он.
Строительство района Ласнамяэ прервал распад СССР. Независимая Эстония, не считаясь с издержками, решила избрать радикальный неолиберальный курс. В итоге промышленность, сельское и морское хозяйство пришли в упадок, а контроль над банковским сектором получил иностранный капитал. Жители Ласнамяэ лишились работы и источников дохода, а вся их прежняя жизнь осталась в альбомах со старыми фотографиями, дипломами и наградами. Фасады большинства домов здесь — это до сих пор голые бетонные плиты. Владельцы квартир (все жилье приватизировано) не соглашаются на то, чтобы их товарищества жильцов брали кредит на утепление зданий. Проблемой становится даже замена лифта.
«При Советском Союзе было лучше: работа, квартира за копейки, бесплатные поездки в дом отдыха», — вздыхает женщина лет 70, подметающая двор у многоэтажки, в которой она живет. Она и ее муж подрабатывают дворниками. «Пенсия у меня 440 евро, за 40-метровую квартиру мы платим 140 евро, к этому нужно добавить еще электричество и телевидение. Таллин очень дорогой город, нам с трудом удается сводить концы с концами. К счастью, у нас есть две пенсии. Одиноким пенсионерам приходится гораздо хуже». У дочери моей собеседницы постоянной работы в Эстонии нет, зато ее швейные таланты оценили в Берлине, так что скоро она снова оставит мужа и детей и на несколько месяцев уедет туда.
Главный духовный центр Ласнамяэ — это церковь, которую в 2013 году открыл патриарх Кирилл. Во дворе стоит памятник его предшественнику — Алексею II, который в 2003 году освятил закладной камень на месте будущей стройки. Алексий родился в Таллине, его отец (тоже православный священник) после революции эмигрировал из Петербурга в Эстонию. В новом храме жители Ласнамяэ венчаются, крестят детей, прощаются у открытых гробов со своими близкими. Православие заполняет духовную пустоту, образовавшуюся после распада СССР и краха коммунизма. Эстонская православная церковь Московского патриархата превосходит по количеству прихожан традиционную для Эстонии Евангелическо-лютеранскую церковь.
Путь на рынок (по-эстонски он называется Lasnamäe Keskus) проходит по пешеходному мосту над широким шоссе в направлении Нарвы. Сложно избавиться от ощущения, что простирающийся впереди район представляет собой нечто вроде еврейского местечка — городского образования, населенного людьми, которые говорят на отличающемся от государственного языке, сохраняют свою культурную идентичность и живут собственной жизнью. Хотят ли они переехать в Россию? «А кто нас там ждет?» — так чаще всего звучит их ответ. Они знают, что уровень доходов в Эстонии превышает российский, а жизнь выглядит гораздо более упорядоченной.
Они питают теплые чувства, скорее, к СССР, чем к путинской России, поэтому явка на парламентских и президентских выборах (участвовать в них имеют право 80 тысяч человек с российским гражданством, проживающих в Эстонии) неуклонно снижается. Интересно, склонит ли их придти к урнам в следующем году тот факт, что главой кремлевской администрации стал Антон Вайно (по слухам, он будет руководить избирательным штабом Путина), чей дед Карл много лет был первым секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Эстонии?
В гостинице я смотрю передачу англоязычного канала Deutsche Welle о положении женщин в Саудовской Аравии. В фильме отделенные друг от друга перегородкой мужчины и женщины смотрят один и тот же спектакль. В Эстонии коренные жители и те, кого называют русскоязычными, смотрят совершенно разные представления. Для многих эстонцев присутствие русскоязычных — это наследие периода советской оккупации, которая трагическим образом прервала развитие их страны. Русскоязычные, в свою очередь, повторяют приписываемые одному журналисту слова, что раньше Эстония была лицом СССР, обращенным к Западу, а теперь стала задом Европейского союза, обращенным к России. Однако они понимают, что Москва их не ждет, а, скорее, надеется, что они подождут ее. Пока все следят за тем, как идут дела у россиян в оккупированном Крыму, и слушают рассказы соотечественников, решившихся провести отпуск в Ялте.
