Я стояла на пыльной дороге в одной из российских деревень, держа в руках рваную и испачканную кровью рубашку моего парня Антона. В темноте были слышны только наши крики, звуки ударов и тяжелое дыхание Антона, который дрался с другим парнем. Всего несколько минут назад мы стояли все вместе и пили пиво, когда этот подвыпивший парень принял довольно сомнительное решение обнять меня. То, что произошло дальше, казалось ужасным, и мне очень хотелось, чтобы все прекратилось. Но я не стану лукавить: часть меня была в восторге.
Я видела перед собой парня, который встал на защиту моей чести, который был готов серьезно пострадать ради меня. Именно об этом я мечтала в течение многих лет, когда читала о дуэлях на пистолетах и о настоящих мужчинах, готовых ради женщин на подвиги.
Когда драка наконец закончилась, Антон подошел ко мне, весь потный, грязный и в крови, и я сразу поняла, что он одержал победу. Однако то, что сначала показалось мне улыбкой, на самом деле было гримасой. «Ты зачем болтала с этим парнем?— спросил он меня. — Разве я разрешал с ним разговаривать?»
Внезапно мне захотелось, чтобы рядом со мной оказался мой профессор феминологии из колледжа Сары Лоуренс. Дуэли на пистолетах на рассвете обернулись нелепыми символами мужского эгоизма, и мне сразу же захотелось оказаться в обществе мужчин в английских костюмах, которые мастерски решают конфликты при помощи шуток в духе Вуди Аллена и цитат из New Yorker. Но когда Антон меня обнял и прижал к своей горячей и влажной от пота груди, его руки сомкнулись вокруг меня, обещая мне вечную защиту. Он жадно вдохнул мой запах так, как это делают мужчины, чтобы показать, как они благодарны за то, что вы в безопасности. И в тот странный романтический момент я подумала: «Однажды я обязательно напишу об этом эпизоде, чтобы объяснить мои запутанные отношения с русскими мужчинами».
Прежде чем продолжить, я должна сказать, что я русская. Я знаю русский язык и отмечаю русские праздники. Когда я возвращаюсь в Нью-Йорк после отдыха у моих родственников на родине, я вручаю свой российский паспорт сотруднику таможни на пограничном контроле и наблюдаю за тем, как он быстро его просматривает, а затем надменно усмехается и спрашивает меня: «Девушка, где же ваша виза?» И тогда я с огромным наслаждением кладу перед ним мой американский паспорт и заявляю: «Вот моя виза!» — после чего мысленно исполняю танец «Can't Touch This». Я провела первые годы моей жизни в полуразвалившейся коммуналке в Санкт-Петербурге, затем, в возрасте 5 лет, переехала в Нью-Йорк, но потом снова вернулась коммуналку в Санкт-Петербурге, завершив обучение в нью-йоркском колледже гуманитарных наук, стоившее баснословных денег. Все это я говорю, чтобы вы поняли, что я во многих отношениях двойственный человек и что множество разноцветных паспортов является символом той культурной мешанины, которая была заложена во мне с детства.
В 2010 году я вернулась в Россию, чтобы преподавать английский язык. Первое, что вы замечаете, когда приезжаете в Россию, это удивительная красота и безупречный внешний вид русских женщин. Они дефилируют мимо вас в обуви на высокой шпильке (которую они носят, даже когда асфальт покрывается льдом) и с дизайнерскими сумками в руках (в которых можно найти полный аптечный киоск, а также губку для чистки обуви и влажные салфетки), и, если вы скажете им, что вы сами выщипываете брови и делаете маску для лица всего раз в месяц, он посмотрят на вас так, будто вы только что выбрались из дремучего леса.
Существование недостижимых стандартов красоты, вероятнее всего, объясняется тем, что в России женщин больше, чем мужчин. Постепенное исчезновение мужской гигиены и трудовой этики, которое происходит, когда соотношение мужчин и женщин составляет 1:3, должно стать предметом изучения антропологов по всему миру. Проведя свое сознательное детство и юность в Нью-Йорке, я воспринимала как должное то, что люди всегда стремятся к чему-либо — по крайней мере, стремятся стремиться к чему-либо. В России большинство мужчин, которых я встречала, как правило, занимались «бизнесом» (если вы спрашиваете, какого рода бизнесом они занимаются, и за этим следует многозначительная пауза и ответ «бизнесом», вам стоит воздержаться от дальнейших расспросов). Многие из них признавались мне, что они мечтают переехать на Бали, где они будут каждый день жарить барбекю и заниматься безудержным сексом с местными девушками. Именно поэтому в России процветают организации, занимающиеся преподаванием английского языка: главной целью любого россиянина, обладающего хотя бы какими-нибудь амбициями, всегда было выучить английский язык, потому что он является золотым билетом на выезд за границу.
Второе, что бросается в глаза, когда вы приезжаете в Россию, это то, что русские мужчины — это патриархальные альфа-самцы, и, чему бы вас ни учили феминистские учебники, поначалу это вызывает массу положительных эмоций. Знатоки теории эволюции и фрейдисты утверждают, что женщины подсознательно выбирают тех мужчин, которые демонстрируют признаки того, что они способны их обеспечивать. И когда я говорю «обеспечивать», я имею в виду не только материальные средства, но и отеческую заботу. Это значит, что они обязаны оберегать вас не потому, что вы слабее или глупее их, но потому что вы — как источник жизни — обладаете огромной ценностью.
С русскими мужчинами не знакомятся — они сами вас выбирают. К примеру, вы сидите в бане или кафе, и мимо вас проходит мужчина, ставит на ваш столик фруктовый салат и хрипло говорит: «Угощайтесь». Если вы съедаете салат, это значит, что вы бы хотели с ним познакомиться и поговорить. Если вы его не съедаете, это не значит ровным счетом ничего, потому что вас уже выбрали, и он все равно подойдет и познакомится с вами — ваше согласие для этого ему совершенно не нужно. В больших городах это довольно распространенное явление, когда к вам на улице подходит мужчина и говорит: «Девушка, можно с вами познакомиться?»
Хотя все мужчины любят риск, среднестатистический американец, вероятнее всего, оставит попытки произвести на вас впечатление, если вы дадите ему понять, что его присутствие вам неприятно. Русский мужчина, напротив, не позволяет таким мелочам, как отсутствие интереса к нему, помешать ему стать вашим парнем. У меня были поклонники, которые продолжали звонить мне в течение нескольких лет после того, как я переставала поднимать трубку. Я слышала, что некоторые мужчины залезали к своим избранницам в окна и появлялись в их спальнях совершенно голыми. У меня были подруги, которые долгое время даже не подозревали о том, что они уже чьи-то девушки.
Неудивительно, что в России отношение к изнасилованию до сих пор остается до абсурда средневековым. «Бывает. Это жизнь», — говорила моя мама, пожимая плечами, когда слышала в новостях об очередной жертве изнасилования. Тем не менее — и здесь мы должны честно признаться себе в том, что популярность романтических дамских романов и статистика о фантазиях с изнасилованием имеют под собой определенную почву — если вы встречаетесь с правильным мужчиной, то его чувственно грубый подход может оказаться невероятно возбуждающим.
Когда я познакомилась с одним из моих русских мужчин, он проезжал мимо моего дома по несколько раз в день, чтобы вытащить меня на долгую прогулку, приходил к нам в гости с тортом для меня и моих родителей, не предпринимая при этом никаких попыток для того, чтобы сблизиться со мной. Однажды ночью я лежала в постели и мечтала о нем (он спал на первом этаже), как вдруг дверь в мою спальню заскрипела и открылась. Он вошел, сел на край моей кровати и несколько секунд пристально смотрел на меня. Потом он нежно коснулся бретельки моей шелковой ночной сорочки и сказал: «Красивая сорочка». А затем со вздохом добавил: «Жаль будет ее порвать». Он сказал это так, как вы сказали бы, глядя на часы: «На встречу я уже не успеваю» — будто он хорошо знал, что случится дальше, и мы не могли с этим ничего поделать.
Хотя я являюсь сторонницей медленных и чувственных занятий любовью в духе Бэрри Уайта (Barry White), в отношениях с милыми и простодушными западными мужчинами всегда наступает момент, когда вопросы, вроде «Тебе нужна подушка?», «Тебе больно?» и «Хочешь воды?», приводят меня в бешенство — это не званый ужин! Мы сейчас не эссе пишем! Просто расслабься! Прописная истина гласит, что женщина хочет мужчину, который за ужином ведет себя как джентльмен, а в постели — как животное. Мы хотим покинуть границы когнитивной тюрьмы и нашего материального «я» и полностью отдаться своим ощущениям. И русский мужчина это понимает. Он забывает обо всех приличиях и руководствуется только примитивными инстинктами, полностью в вас растворяясь. Разумеется, главным недостатком такого пещерного подхода является эгоистичная ментальность «секс — это услуга, оказываемая женщиной мужчине», которой до сих пор руководствуются русские мужчины, относясь к женской сексуальности как к недугу, которым страдают исключительно нимфоманки.
Любовь русского мужчины выражается в своего рода нежной свирепости. Когда я была маленькой, моя мама и ее подруги часто говорили: «Бьет, значит любит». Вероятнее всего, они имели в виду, что в любви всегда присутствует жестокость, что это чувство настолько всеобъемлющее, что его физически невозможно сдерживать. Поэтому русские мужчины стараются сокрушить женское тело — не потому, что хотят причинить боль, а просто от переизбытка чувств. Они крепко сжимают вас, потому что хотят полностью вами обладать, а обладание всегда подразумевает в некотором смысле разрушение. Они кусают вас, оставляют синяки на руках по той же самой причине, по которой тигры расцарапывают стволы деревьев, чтобы пометить свою территорию, чтобы показать другим обитателям джунглей, что вы уже заняты, что есть мужчина, которому вы принадлежите.
Важно отметить, что этот тип шовинизма не похож на отвратительное мужское «закрой рот и сделай мне сэндвич». Он скорее сродни старомодному рыцарству, и именно поэтому русские мужчины на первых свиданиях представляют собой квинтэссенцию джентльмена. Русские мужчины любят превращать повседневные ритуалы в праздник, поэтому они сделают все, чтобы убедить вас в том, что свидание с вами — это особенное событие в их жизни. Они приносят вам цветы и маленькие подарки (от предыдущего ухажера у меня остался целый золотой зверинец). Они открывают перед вами двери и поправляют стулья. Они спрашивают, хватает ли вам воды, и наполняют вином ваш бокал (женщины ни в коем случае не должны наливать вино в свой бокал). Они даже завязывают шнурки на вашей обуви, если они развязались. И они всегда за вас платят, гордо вытаскивая кредитные карточки, беззаботно разговаривая и, не глядя, подписывая чеки. В России то, что мужчина заплатил за вас, ни к чему вас не обязывает, так же как и то, что он проводил вас до дома. (В Англии, к примеру, ситуация обратная.) Он просто делает то, что ему нужно, как мужчина, заботящийся о вас, женщине. И прежде чем вы начнете кричать о том, что это сексизм, подумайте, что хуже — заплатить за женщину, потому что в экономическом смысле она слабее вас, или заплатить за женщину и полагать, что теперь она обязана с вами переспать, как это делают мужчины на Западе?
Однако самой соблазнительной чертой русских мужчин является их язык тела. Я чувствую себя оскорбленной, когда на свидании с американским парнем после совершенно бессмысленного и ни к чему не обязывающего разговора и нескольких часов прогулки, он впивается мне в губы, как подросток. Русские мужчины ведут себя так, будто вы их женщина, с первых минут свидания. Они кладут руку вам на талию, бережно провожая вас к столику. Они слегка сжимают вам руки, осторожно одевая вам на плечи свое пальто, несмотря на то, что вы говорили, что вам не холодно. Они обнимают вас, поглаживая ваши волосы и целуя вас в лоб, так, чтобы все мужчины вокруг поняли, что вы его девушка. Это не только создает определенное напряжение перед первым поцелуем и создает между вами ощущение близости еще до того, как он случился, это укрепляет вас в мысли, что любовь и секс неразрывно связаны и что эти уникальные отношения, которые между вами возникли, накладывают на вас обоих некие обязательства.
Но самым главным преимуществом и одновременно недостатком отношений с русскими мужчинами является их врожденная готовность брать на себя обязательства. Мы, жители Запада, можем сколько угодно думать, что мы этого уже добились, строя отношения в границах «эгалитарной системы», но оглядываясь на наши гипериндивидуализированные отношения, на наш менталитет «вы ничем никому не обязаны», они кажутся мне грубыми и варварскими. В Нью-Йорке, когда я в очередной раз успокаиваю мою подругу, которая бьется в истерике, оттого что еще один парень хочет продолжать заниматься с ней сексом и при этом «оставаться просто друзьями», я прихожу в ярость, и мне хочется позвонить своим русским друзьям, чтобы услышать от них слова поддержки. В русском нет эквивалента слову «girlfriend» — у них есть только жена или невеста, поэтому «моя девушка», «моя невеста» и транслитерация «гелфренд» значат примерно одно и то же.
Кроме того у русских нет ни одного выражения, которое бы передавало смысл фразы «friends-with-benefits» («друзья с привилегиями») — мне часто приходится подолгу объяснять этот термин своим русским знакомым. В этом контексте довольно показательно то, что русский перевод названий таких фильмов как «Friends with Benefits» и «No Strings Attached» звучит как «Секс без обязательств» и «Обещать — не значит жениться». Как можно быть друзьями с девушкой, с которой вы спите? Если вы занимаетесь с ней сексом, значит она ваша девушка просто потому, что ваше решение с ней спать делает вас ответственным за ее физическое и эмоциональное благополучие. И когда я пытаюсь хоть немного развеселить очередную жертву «дружеского секса», которая даже по телефону не может поговорить со своим супернезависимым партнером, я не могу не задуматься о том, что есть некое благородство в русских мужчинах, которые в большинстве своем придерживаются идеи о том, что интимные отношения возлагают на них определенную ответственность, соблюдают нравственный кодекс, который жители Запада уже почти полностью утратили.
На своих занятиях я однажды поставила студентам аудиозапись разговора мужчины и женщины, которые спорили о том, нужно ли им жить вместе после года отношений. Мои студенты, как правило, не могли ответить на вопросы к прослушанному материалу, и причины этого были не лингвистического, а культурного характера. Почему, спрашивали они, мужчина не хочет съехаться? В России многие молодые люди к 20 годам уже состоят в браке (или даже успели пережить развод). Когда я спросила своих студентов, сколько мужчине и женщине нужно встречаться, прежде чем они могут съехаться, они сначала посмотрели на меня с недоумением, будто в данном случае время не имеет никакого значения, а потом один из них пожал плечами и сказал: «Если девушка нравится — один день». И многие его поддержали. Принимать подобные решения, руководствуясь временными рамками, кажется русским чрезмерно рациональным, поскольку для них это вопрос силы чувств. Когда я рассказываю эту историю своим американским подругам, они выглядят так, будто у них сейчас случится сердечный приступ. Но почему? В Нью-Йорке очень дорого снимать жилье в одиночку, и если вы не слишком религиозные люди и практически каждую ночь проводите вместе, мне представляется экономически нецелесообразным жить порознь, чтобы придерживаться какого-то абстрактного, навязанного обществом принципа.
Тем не менее, стремление взять на себя обязательства содержит в себе некий подвох. Как и в самых шовинистических сообществах, моногамия в России — это скорее возвышенный идеал, чем обязательное требование, поэтому в отношении ее существуют двойные стандарты. Я бесчисленное количество раз становилась свидетельницей картины, когда девушка опаздывает на встречу со своей подругой в кафе и, приходя туда, говорит ей: «Извини, я опоздала, мой парень опять мне изменил!» И ее подруга обычно со вздохом отвечает: «Снова? И когда он только бросит эту привычку?» — как будто они обсуждают его нежелание опускать после себя сидение унитаза. Однажды я задала своим друзьям в России и США один вопрос: что, по вашему мнению, более неуважительно — регулярно спать с девушкой и не считать ее своей подругой или называть ее своей девушкой и изменять ей? Американцы ответили, что второе, русские — первое. Испробовав на себе оба варианта, я так не смогла ответить себе на этот вопрос, хотя я уважаю то, как это объяснил один из моих русских приятелей — в духе сартрианской эпистемологии: «Послушай, человеческая природа уже давно безвозвратно испорчена. Поэтому честнее и гуманнее просто врать».
Хочу сказать, что встречаться с русскими мужчинами мне мешает вовсе не их полигамность. Меня в них в первую очередь привлекает их патриархальная манера поведения. Однако они никогда не задумываются о том, что у меня может быть мое собственное расписание и что я не могу существовать исключительно в их временных рамках. Они звонят мне ежечасно, чтобы проверить, где я и что я съела, как полицейские инспекторы. Они забирают у меня из рук чашку кофе, из которой я хочу сделать глоток, и выливают ее со словами: «Достаточно. Хватит на сегодня кофеина». Да, я родилась в России, и у меня два паспорта, но я выросла в Нью-Йорке, и никто не может вставать между мной и моим кофе.
Но порой, когда я, находясь в эгалитарных отношениях со своим американским парнем, мерзну в своей мини-юбке, стоя на улице под пристальными взглядами каких-нибудь извращенцев, а мой парень всем своим видом показывает мне, что «ты независимая женщина и сможешь справиться с этим сама», я не могу не тосковать по готовым защитить меня сильным рукам русского мужчины, не могу не ощутить противоречие между знаниями, полученными мной в феминистском университете, и тем опытом, который я приобрела, живя в патриархальном сообществе, не могу не ощутить внутреннюю борьбу между моими рациональными взглядами и эмоциональными желаниями, и мне на ум приходит мысль, которая приходит всем людям, недовольным своей личной жизнью: да, во все виноваты родители.
Диана Брук родилась в Санкт-Петербурге и выросла в Нью-Йорке. В настоящее время она занимает должность ответственного редактора Brooklyn Exposed, а ее статьи публикуются в VICE, Nerve и других изданиях.
