Впервые я попыталась взять интервью у Евгении Альбац в 1990 году, работая журналисткой в Москве, где родилась и откуда 10 годами ранее уехала, эмигрировав в США в 16-летнем возрасте. Я готовила статью о женщинах и политике в Советском Союзе в то время, когда страна переживала постоянные политические изменения накануне своего распада, и в ней возникло пространство для политической деятельности. Альбац стала одной из самых заметных фигур в мире политической журналистики, где традиционно господствовали мужчины. На каком-то мероприятии я подошла к ней и попросила дать мне интервью. Она была весьма дружелюбна, но не проявила особого интереса к тому, что можно было назвать женским вопросом.
Интервью я так и не взяла, но продолжала следить за работой Альбац в прессе и на радио. Она уже 15 лет ведет еженедельную передачу на «Эхе Москвы», которое сегодня является одной из немногих независимых радиостанций. Она училась в Гарвардском университете, получила там докторскую степень по специальности «политические науки», написала получившую хвалебные отзывы книгу по истории КГБ (этой темой она занималась в конце 1980-х годов, бесстрашно работая репортером в Москве, преследуя отставных истязателей и палачей в попытке взять у них интервью и игнорируя угрозы физической расправы в свой адрес и в адрес своей дочери). С 2009 года она является главным редактором самого заметного в России диссидентского журнала «Нью Таймс» (New Times), выходящего сегодня только в интернет-формате. В этот журнал она пришла в 2007 году на должность заместителя главного редактора.
В этом году Альбац приехала в Нью-Йорк, чтобы выступить в Исследовательском институте идиша на тему «Еврейская жизнь в путинской России» со своей выигрышной позиции журналистки, члена Общественного совета Российского еврейского конгресса, и просто как российская еврейка.
Тот вечер в институте получился увлекательным. Альбац, говорящая по-английски великолепно, но с акцентом, рассказывала обо всем: как она плакала, впервые посетив Соединенные Штаты в 1990 году и увидев ортодоксальных евреев в их черной одежде («Я никогда не представляла себе, что евреи могут гулять так свободно и открыто»); какие великолепные в современной России кошерные супермаркеты «Кошер Гурмэ»; как она нарушила правила, сев в мужском отделении московской синагоги в таллите и кипе («Мужчины ужаснулись, а раввин сказал: „Это великий день — Евгения Альбац пришла помолиться вместе с нами!" И они вдруг решили, что все нормально».) Она рассказывала о том, как участвовала в попытках еврейской общины вернуть свитки Торы, и о собственном кружке по изучению Торы для нерелигиозных евреев. Она поведала нам, как выставила на посмешище московского раввина движения Хабад-Любавич, который ответил отказом на ее просьбу посетить задержанного еврейского оппозиционера накануне хануки. Она спросила, действительно ли он еврей, если открыто отказывается помочь, как он выразился, «одному из тех, кто подвергает нас всех опасности, выступая против Владимира Путина». Она говорила о том тревожном обстоятельстве, что сегодня безопаснее быть евреем в Москве, чем в Мюнхене, где приходится охранять синагоги и еврейские культурные центры. Она рассказала о новой тенденции: как бывшие советские евреи повсюду поддерживают популистов правого толка, будь это Дональд Трамп или Биньямин Нетаньяху. («Такую ограниченную и нетерпимую политику советские евреи привезли с собой как в США, так и в Израиль».)
К моему приятному удивлению, Альбац меня узнала — по крайней мере, она смутно помнила, как познакомилась со мной на приеме после мероприятия, когда я подошла к ней. Мы более часа проговорили по телефону спустя несколько дней, и я смогла задать ряд вопросов из интервью 20-летней давности, которое так и не состоялось.
Этот разговор переведен с русского языка на английский, сокращен и отредактирован для лучшего понимания.
Кэти Янг: В своем выступлении вы упомянули, что даже в детстве, когда ездили в школу на общественном транспорте [в Москве в 1960-е годы], у вас как у еврейки было чувство незащищенности.
Евгения Альбац: Когда мы были маленькими, бытовой антисемитизм был невероятно распространен в Советском Союзе, в Москве, и куда бы вы ни поехали, вам в лицо легко могли бросить фразу «жидовская морда». Когда мы ехали на трамвае или на автобусе в школу — моя сестра, я и наша подруга-еврейка — у нас была привычка смотреть по сторонам, выискивая евреев: «Аид, аид, аид» (это широко распространенный среди советских евреев эвфемизм от слова «a yid» на идише). Это были люди, от которых я могла ждать защиты. Почему? Потому что однажды, когда мне было девять лет, и мы с сестрой возвращались домой из школы, несколько девочек из нашего двора, с которыми мы все время играли, набросились на нас и сорвали наши пионерские галстуки с криками: «Вы жидовки, и вы не имеете права носить пионерские галстуки». [Пионеры, как называли членов детской коммунистической организации, носили в школе красные пионерские галстуки.] Мы побежали домой и стали спрашивать родителей, кто мы такие, и кто такие жиды. Так наши родители познакомились с «национальным вопросом» прямо на дому. Спустя годы я начала интересоваться, что же тогда произошло. Ведь дети не просто так стали отнимать пионерские галстуки у своих подруг. И вдруг я поняла, что это был как раз тот год, когда произошла Шестидневная война. Советский Союз разорвал дипломатические отношения с Израилем, а в газетах было полно разговоров об этих злобных сионистах. И конечно же, поднялась мощная волна антисемитизма.
— Когда вы впервые осознали, что быть еврейкой, то есть, просто иметь еврейскую фамилию, значит столкнуться с препятствиями в карьере?
— В 1975 году я окончила школу, и мы с отцом пошли подавать документы на факультет журналистики Московского государственного университета. Человек из приемной комиссии отвел отца в сторону и объяснил, что у меня нет ни единого шанса из-за моей этнической принадлежности. Мой папа был истинным коммунистом, но он жил в башне из слоновой кости, а не в реальном мире, работая в совершенно секретном НИИ, и редко высовывал свой нос из этого мира. Для него это было ошеломляющее открытие.
В то время в Москве были репетиторы, готовившие еврейских детей к вступительным экзаменам. Мой репетитор по истории, замечательный историк Александр Самуилович Завадьер сказал мне: «Ты должна знать вдвое больше, чем любой славянский ребенок. Только так ты сможешь поступить». Мой репетитор по английскому Абрам Альперин тоже был удивительным человеком. Это был американский еврей. В 1935 году ему и его дяде пришла в голову блестящая идея: поехать в Советский Союз строить коммунизм. Дядю через год расстреляли. Альперин воевал в Сталинграде, играл на скрипке в еврейском театре Соломона Михоэлса. Это был удивительно образованный человек. Благодаря этим двум евреям я поступила в университет.
В своей группе я училась лучше всех. Еще во время учебы я начала писать для «Комсомольской правды». Я писала о безумных вещах: про горы, про парашютный спорт. В 1980 году я окончила университет и естественно не смогла найти работу. В «Комсомольской правде» меня любили. Однако новый главный редактор, хорошо известный антисемит, откровенно заявил, что ему нужны молодые журналисты с другими фамилиями, и точка. Конечно, к тому времени у меня уже были связи с отказниками и с ешивой, а такой багаж был явно не на пользу.
В итоге меня взяли на работу секретарем в отдел писем еженедельного приложении газеты «Известия» «Неделя». Более скромную работу придумать трудно. Но я начала писать про науку, ибо это была единственная область, где я могла чего-то добиться. Меня по-прежнему уговаривали сменить фамилию на более русскую по своему звучанию. Но я тогда потеряла отца, и это было исключено.
— Итак, вы участвовали в культурной жизни еврейства еще до перестройки.
— Задолго до нее. Мне было лет 14, когда я познакомилась с детьми, посещавшими в Москве подпольную ешиву. Мы вместе проводили время, праздновали Песах, читали еврейские тексты и так далее. Сын моего репетитора по английскому языку, собиравшийся эмигрировать в США, подарил мне мою первую Тору на иврите и на английском. Естественно, все это в Советском Союзе было под запретом. А еще он познакомил меня с некоторыми подпольными еврейскими организациями.
— В какой момент стало ясно, что теперь можно открыто участвовать в еврейской культурной жизни?
— Честно говоря, когда началась перестройка, еврейская культурная жизнь меня совершенно не интересовала. Я интересовалась политикой. Я классический образец человека, страстно увлеченного политикой. А в то время в политике происходили фантастически интересные события. Другим важным моментом стало то, что из Советского Союза начали выпускать отказников.
На самом деле, еврейская жизнь в России началась позже, в середине 1990-х годов, когда евреи накопили достаточное состояние, сделавшее такую жизнь возможной. Именно в тот период на сцене появились еврейские олигархи, и прежде всего Владимир Гусинский, учредивший финансовую группу «МОСТ», которой принадлежал канал НТВ. Этот человек вырос в московском рабочем районе, и в детстве его беспощадно избивали. Он научился давать сдачи, ничего не боялся и презирал антисемитов.
Помню, как мне позвонили в Кембридж, где я готовила диссертацию, и сказали, что будет сформирован Российский еврейский конгресс, а я не захотела в нем участвовать. Это было поразительно. То, что первый Российский еврейский конгресс очень многое сделал для еврейской жизни в России. Евреи почувствовали, что им не нужно бояться, что за них кто-то обязательно вступится. Конечно, к тому времени в начале 1990-х полтора миллиона евреев уже эмигрировали в Израиль, и это было совсем другое дело. Ты знал, что есть страна, которая тебя защитит.
Затем в ходе нашей беседы мы с Альбац перешли к другой теме: к нынешней ситуации с антисемитизмом в путинской России и к общему состоянию современной политической сцены в стране.
Евгения Альбац: Надо понимать, что в России существует имперский национализм и этнический национализм. В какой-то момент произошло резкое усиление этно-националистических группировок. Большинство из них получали указания из Кремля. Я всегда говорила, что националистические организации как таковые не опасны. В обществе, где отсутствует политическая структура, объединяться на этнической основе вполне естественно. Страшно, когда знамя национализма поднимает государство. Именно это случилось при Путине, когда националистическая риторика стала риторикой правящего режима.
Но важно то, что Путин имперский националист. Вся кагэбешная толпа вокруг него, они такие же. Их заветная мечта — это возрождение Советского Союза. Но возрожденная империя нетерпима к этническому национализму, который заставляет ее подданных убивать друг друга из-за межэтнической вражды. Вот почему Путин делает все возможное для разрушения этнического национализма. Все лидеры националистических и нацистских группировок в России либо сидят в тюрьме, либо завербованы и кооптированы режимом. Вне государства нет русского националистического движения. А антисемитизм, вспышки которого случаются периодически, конечно же, идет с самого верха. Я не сомневаюсь, что в какой-то момент он усилится. Авторитарное государство должно выделять врага.
— Не звучат ли сегодня инсинуации о том, что «предательская» либеральная оппозиция состоит главным образом из евреев?
— Пока не очень громко. Конечно, для КГБ советской эпохи антисемитизм был очень сильным идеологическим компонентом. Для КГБ евреи были пятой колонной, потому что эти люди окончили советские вузы, а потом отправились на свою «историческую родину», готовые продать Отечество. Но государство эти идеи пока не поддерживает, и они звучат весьма приглушенно.
Путин не антисемит, это общеизвестный факт. Но некоторые его высокопоставленные союзники антисемиты. Волна антисемитизма неизбежно придет, если мы не разрушим этот режим, пока он не стал открыто фашистским.
— Какова роль еврейских общин и лидеров в отношениях Путина с религиозными организациями?
— Он реально использует раввина Бер Лазара из движения Хабад-Любавич. Дело в том, что чекисты (от ЧК, как первоначально называли КГБ) искренне верили в существование всемирного еврейского заговора и мирового еврейского правительства. Когда они обыскивали редакцию нашего журнала [в 2007-2008 годах], руководивший обыском полковник сказал мне: «Я понимаю, Евгения Марковна, что вы поднимете на ноги весь еврейский мир. Мы знаем, что [Эдгар] Бронфман (президент Всемирного еврейского конгресса — прим. перев.) ваш друг». Я встречалась с Бронфманом, может, пару раз в своей жизни, но разубеждать его не стала. Я всегда говорю им: «Да, мы правим миром». Пусть верят в это.
— Отношения России с Израилем — это очень запутанная история.
— Путин и Нетаньяху в приятельских отношениях. Путин с удовольствием использует Нетаньяху. Со временем он понял, что Нетаньяху не поможет ему избавиться от санкций. Тем не менее, он постоянно заигрывает с Нетаньяху, видя в этом рычаг воздействия на российско-турецкие отношения. Но тут вдруг появилась эта израильтянка, которую арестовали с марихуаной в багаже, когда она летела через Россию транзитом. Ей дали тюремный срок лет семь или восемь. Кошмар. Нетаньяху лично просил Путина несколько раз. Путину это ничего не стоило. Он мог сделать это вполне законно, потому что российский президент имеет право на помилование осужденных. Но конечно же, он играет в игры с Нетаньяху.
Путин очень популярен в Израиле [среди бывших советских евреев], и Нетаньяху этим пользуется. Во время выборов повсюду висели плакаты с Путиным и Нетаньяху. Многие из этих евреев эмигрировали до перестройки, так и не получив очень важные знания о том, каким на самом деле был Советский Союз, хотя у них эта правда в крови. Русская «улица» в Израиле приводит в ужас. Эти люди очень реакционны, они совершенно не разбираются в Торе и в еврейских текстах. Они считают любую риторику левого толка социализмом, а социализм для них — это антисемитизм и пустые прилавки магазинов.
— Как вы относитесь к утверждениям о том, что Дональд Трамп — это «американский Путин» или даже агент Кремля?
— Нет, Трамп, конечно же, не американский Путин. Я не думаю, что Трамп это путинский проект. В докладе Мюллера хорошо задокументирован тот факт, что российские спецслужбы вмешивались в американские выборы. Идея заключалась в том, чтобы показать, что выборы означают хаос. Прежде всего, это было предназначено для внутрироссийского потребления, и никто не ожидал, что Трамп победит. А когда он победил, вся московская бюрократия начала праздновать эту победу. Все они ненавидели Хиллари, так как она говорила, что Путин по своей сути агент КГБ. А Путин очень тяжело переносит личные оскорбления. В Думе они даже пили шампанское, отмечая победу Трампа. Они были стопроцентно уверены, что Трамп отменит санкции, будет прислушиваться к Путину, поскольку он всегда говорил, как ему нравится Путин, и какой он замечательный.
Они были просто ошарашены, когда поняли, что в США есть такие институты как конгресс, Верховный суд и федеральные окружные суды. Они пришли в смятение, когда был признан недействительным запрет Трампа на въезд мусульман. Как окружной суд может отменить указ президента?
Была ли связь между штабом Трампа и Путиным? Об этом очень много говорили. Но доказательств не нашли, а если они и существовали, то уже слишком поздно. Их давно уже уничтожили.
— Что вы думаете о политике администрации Обамы в отношении России?
— Ее большая ошибка заключалась в том, что она сделала ставку на Медведева. Эти люди решили, что Медведев серьезная фигура, что он пойдет на второй срок. В чем-то они были правы, потому что Медведев действительно хотел баллотироваться. Но они просто не учли, что он очень слаб, и как только Путин сказал «Вон, мальчишка!», с ним было покончено. А еще у них было совершенно превратное представление о российском режиме. Они постоянно говорили: «Мафиозное государство». Но проблема российского режима не в том, что это мафиозное государство, а в том, что этим государством управляет политическая полиция, КГБ, но под другим названием. Когда начинаешь это понимать, становится ясно, какими средствами они пользуются, что делают, чего от них ждать. Но очень долго никто этого не понимал. Все сосредоточились на коррупции, что правильно. Но коррупция это лишь одна сторона. На самом деле, страшно то, что власть находится в руках КГБ, самого репрессивного института советского режима. Но в советскую эпоху его хоть как-то держал в узде Центральный комитет коммунистической партии — просто ради самосохранения.
Где-то в 2017 году я выступала в Гарварде и говорила о том, как КГБ пришел к власти. А известный ученый Тим Колтон (Tim Colton), который был моим консультантом при написании диссертации, представляя меня, сказал: «Я помню, как в 1993 году Женя, получившая стипендию Нимана, выступала с речью и сказала, что если КГБ не уничтожить, советский режим вернется, хотя и в другой форме. Я слушал ее и думал: конечно, она ошибается, это просто говорит ее предвзятость. Сейчас я должен признать, что она была права, а я ошибался».
— Неужели все действительно стало как прежде? Так же плохо?
— Нет, конечно нет. У нас нет Советского Союза. Проблема в том, что чекисты одержимы контролем, и они стараются постепенно взять все под свой контроль. Отсюда и ограничения для СМИ. Именно поэтому в июне 2017 года мне пришлось закрыть печатное издание. Мы ничего не зарабатывали; ни рекламы, ни продаж, они все перекрыли. Подписчики печатного издания просили нас присылать журнал в коричневом конверте, чтобы консьерж не видел, что они получают оппозиционный журнал. Нас не подвергают цензуре, но сейчас мы существуем в полумертвом состоянии на сайте newtimes.ru.
— В конце 2018 года вас оштрафовали на огромную сумму, якобы за то, что вы не сообщили о зарубежном финансировании…
— Да, но мы собрали деньги на штраф за 96 часов. Нас оштрафовали на 22 240 000 рублей. Я рассказала об этом на канале «Дождь», и 18 тысяч человек пожертвовали нам деньги. Люди в России отзываются, когда кто-то в беде. В конце концов, мы страна выживших, страна зеков. И когда мы видим, как государство, эта волчья стая, нападает на одного человека, люди сплачиваются и встают на защиту этого человека. Так было с «Нью Таймс» и с журналистом Иваном Голуновым в мае-июне 2019 года [когда полиция попыталась ложно обвинить его в хранении наркотиков], так было с молодым активистом Егором Жуковым в августе-сентябре 2019 года [его обвинили в подстрекательстве к беспорядкам]. Это очень важно. В России сейчас есть гражданское общество, которое в моменты кризиса может собраться, дать отпор и защитить себя. Но пока ему не хватает сил и опыта, чтобы делать это регулярно. Как только гражданское общество в России научится не просто выступать время от времени, а действовать постоянно и защищаться от режима КГБ, вот тогда мы победим. А мы победим обязательно. Поверьте мне.
