Мы переживаем очень тяжелый период нашей истории. С 27 сентября по 10 ноября наша армия вела жестокую войну и понесла ощутимое поражение, которое сопровождают колоссальные последствия. Прежде чем найти выход из темного туннеля, по сути, пути выхода оттуда, нужно понять, что произошло и почему. И нам необходимо смириться со случившимся, принять его. Многие мои коллеги дали ответы. Это — моя лепта в данной полемике.
1. Армения, Арцах (армянское название Нагорного Карабаха — прим. ред.) и армянский мир понесли потерю исторических пропорций.
• Мы проиграли в войне, которую должны были избежать любой ценой, в войне, в которой мы не могли победить.
• Еще одна часть нашего народа лишилась домов своих предков и своей коллективной жизни.
• Мы потеряли целое поколение молодых мужчин — одну из самых дорогих наших ценностей.
• Мы потеряли наш человеческий и финансовый капитал, вкладываемый в Арцах в течение долгих лет.
• Наш премьер-министр потерял те три цели, которые он поставил перед собой для решения карабахского конфликта:
— вернуть руководство Арцаха за стол переговоров,
— любое решение должно быть приемлемым для трех вовлеченных в конфликт народов — Арцаха, Азербайджана и Армении,
— возможность обеспечения независимости Карабаха — даже в далеком будущем.
• Мы лишились своей самоуверенности, оптимизма и большей части достижений. Возможно, мы даже потеряли веру в демократию. Мы — травмированный народ, который совершенно не готов принять, что произошло и почему.
• Мы потеряли еще одну часть своей независимости и суверенитета.
Подписанное 10 ноября 2020 года соглашение о прекращении огня и последовавшие за ним заявления президента Путина четко показали, что именно Армения выступает от имени Карабаха: даже непонятно, каким голосом будет обладать сама Армения в процессе определения хода дальнейших событий. Несмотря на это, в глазах всех заинтересованных Армения воспринимается в качестве стороны, которая была и остается ответственной во всех вопросах касательно Арцаха.
2. После поражения мы растеряны и кругом видим растерянность
С одной стороны, мы преисполнены чувством неверия в случившееся и ощущением того, что нас предали, не будучи уверенными, сможем ли мы собрать осколки того, что кажется нам разрушившимся миром. С другой стороны, мы разбомблены взаимными обвинениями, выступлениями и заявлениями, цель которых заключается в том, чтобы найти виновных в наших собственных грехах, что сопровождается разъяснениями и оправданиями наших действий и слов: оправданием неизбежности войны, оправданием того, почему поражение не является поражением. И все это — параллельно призывам о мести.
Авантюристы, приспособленцы и сверхпатриоты направляют на общество весь свой арсенал — от самой незначительной ошибки, допущенной в ходе войны, до самых диких теорий заговора, от обвинений в неверных суждениях, трусости и дезертирстве до предательства, достойного гильотины.
Прежде всего, у нас сомнения касательно того, концентрируемся ли мы на том, что сейчас существенно. Мы больше не верим в свою способность поднимать правильные вопросы, не говоря о том, имеются ли у нас верные ответы на следующее: как оценить путь, который привел нас сюда, и что делать в будущем?
3. Мы все еще продолжаем задаваться вопросом, почему мы оказались здесь. Как нам удалось добыть поражение из жерла победы? Какие ошибки были допущены?
Большинство попыток ответить на вопрос о том, какие ошибки совершались до сих пор, сосредоточились на наших ошибках и расчетах в ходе войны, и наших дипломатических провалах. Многие приписывают вину и премьер-министру.
Подобные ответы привели нас к следующим решениям:
а) требовать отставки премьер-министра,
б) отвергнуть соглашение о прекращении огня от 10 ноября или попытаться найти способы изменить его,
в) прилагать более упорные усилия для международного признания независимости Арцаха,
г) исправить ошибки, связанные с ведением войны, чтобы готовиться к новому этапу войны и на этот раз надеяться на иной результат — восстановление прежнего статус-кво.
По всей вероятности, при подготовке к войне или при ведении войны многое можно было сделать по-разному, но вряд ли мы могли получить результат, отличный от сегодняшнего. Эксперты, комиссии и историки еще долго будут анализировать эти провалы и, вероятно, не достигнут консенсуса по поводу того, что было сделано неверно. Ни одного из этих ответов — по отдельности или всех вместе взятых — недостаточно для понимания нашей основной задачи.
4. Мы проиграли, так как вместо того, чтобы смотреть в глаза реальности, наши руководители более двух десятилетий основывали свои суждения на идеологических, политических, партийных и личных соображениях. Мы потерпели поражение, так как отказывались видеть сдвигающийся баланс сил и признать, что время не работает на нас. Мы спутали со стратегическим мышлением то, что чувствовали себя в своей тарелке.
Что касается премьер-министра Пашиняна, мы также должны учитывать два фактора:
а) Его искреннее, но в корне неуместное и опасное убеждение, что демократическая Армения обеспечит международную поддержку своей позиции в карабахском вопросе, что «Запад» больше ратует за демократию, чем за свои интересы, что призыв, направленный к народу Азербайджана и выходящий за рамки полномочий президента Алиева, может вывести на первый план иную азербайджанскую позицию, такую, которая будет ближе к максималистской позиции армян.
б) Отсутствие у него желания поступать и вести переговоры, как подобает государственному деятелю: вести переговоры о порядке возврата захваченных территорий и мире, эквивалентных гарантий безопасности для проживания нашего народа на своей земле.
Более 20 лет Запад, Восток, Север и Юг говорили нам, что (а) не признают независимость Карабаха и (б) считают оккупированными 7 прилегающих к Карабаху районов, находившихся под контролем армянской стороны, и какими бы ни были причины нашего контроля над ними, мы должны их вернуть. И все это время Азербайджан нам говорил, что будет воевать за них. Так долго пренебрегая их высказываниями, мы еще обращались к Западу с просьбой помочь нам сохранить эти 7 районов и признать независимость Карабаха. В случае, когда стали проигрывать в войне.
5. Наша основная проблема заключается в нашем образе мышления
(Говоря «наш», в этом случае я имею в виду руководителей нашего государства и большинство политических партий, вышедших сегодня на улицу). Наша проблема состоит в том, как мы воспринимали карабахский конфликт, и в том, как формулировали вопросы, затрагивающие его решение: мы начали с умозаключения, соответствующего нашим мечтам, затем озвучили лишь те вопросы, которые подтверждали наши умозаключения, и не оспаривали своих предположений и логики.
Наша проблема — в нашей политической культуре, уповающей на мечты, а не на неоспоримые факты: способ, которым мы разрабатываем стратегию, способ, которым мы с легкостью можем отставить в сторону слова и действия внешнего мира и наших противников, если они искажают наши предубеждения и предопределенные убеждения. Мы подстраиваем политическую стратегию под свои желания, под то, что нам приятнее, а не учитываем те простые факты, которые вкупе составляют окружающую нас реальность.
Наша проблема в том, что мы позволяем затуманить наш рассудок самыми высокими, возвышенными и совершенными решениями, нашими иллюзиями. Наша проблема в том, что мы упорно переоцениваем свои возможности, чтобы не ставить под сомнение свою стратегию и не разрушить свои мечты. Мы считали верной нашу стратегию «ни пяди земли», так как наше дело правое. И мы верили, что можем подчинить себе волю врага и международного сообщества, заставить их думать и чувствовать так, как мы. Мы считали, что наши мечты настолько возвышены, что они могли заменить стратегическое мышление, стоит лишь превратить их в политическую программу и заявить о них миру. Мы не хотели нарушать свое удобное положение ощущать себя патриотами.
Так как противник не желал дать нам то, о чем мы мечтаем, мы решили, что противник не гибок, что он не готов к переговорам. Тем самым мы сказали, что избежать войны невозможно, что это приемлемый вариант, продиктованный ситуацией, и в этом нет нашей вины.
В итоге эта логика пришла к неизбежному выводу: мы будем воевать и, конечно, победим и заставим врага принять нашу логику, наши условия, наше решение. И к черту любую реальную оценку баланса сил. Лучше испытать свое счастье в войне, а не в условиях мира. Мы утверждали, что выбор в пользу мира — решение пораженцев: не было нужды вкладывать в переговоры все, что имеем, не было нужды жертвовать чистотой наших грез.
Мы даже обладали необходимой основой для того, чтобы уместить в него неизбежную потерю молодых жизней. В конце концов, разве наша история не полна героев и страдальцев? Мы же благословлены памятью о битве Вардананц? Битве, в которой погибло более тысячи солдат… Разве наша история и церковь не говорили нам, что гибель молодых ребят приемлема, даже если самоотверженность тысяч не приносит победы?
Мир в лучшем случае рассматривался в качестве выбора, который не нужно было оценивать выше, чем войну: его можно было принимать или отвергать. И наша риторика соответствовала этой надменности и, могу добавить, этому опасно неблагоразумному суждению.
Оба решения — путем переговоров или войны — были рискованными. У каждого были свои риски. Но в результате проваленного мира, в худшем случае, мы оказались бы там, где мы сейчас, возможно, даже в лучшем положении. А в случае войны подписанное 10 ноября соглашение о прекращении огня — лучшее, на что мы могли надеяться.
6. То, что мы сегодня имеем на рынке стратегического мышления, касательно оппозиции, желающей сменить правительство и власть, крайне опасно.
Мы видим продолжение отказа принять реальные вопросы и простые ответы на них и повторяем одни и те же лозунги, цепляясь за те же иллюзии. Мы предлагаем неверное решение для неверного диагноза.
Настаивая на продолжении неудавшейся и затратной стратегии, правительство пытается убедить нас, — а может, и себя, — в том, что то, как он думал о вопросе, — единственный способ, и то, что было сделано, не имело альтернативы. Премьер-министр признал незначительные ошибки, скрывающие реальные провалы его мышления и стратегии.
Противодействующие ему на улице партии не сделали и того, что сделал Пашинян. Им еще предстоит осознать, что они совершили ошибку — незначительную или крупную. Эта оппозиция состоит из партий, представлявших собой хребет порочной стратегии и проблематичного мышления: группа, никогда не заявлявшая о пути, который неизбежно приведет к войне, оппозиция, которая аплодировала, когда Пашинян отвергал предложенный Лавровым вариант взаимных уступок — до войны и спустя несколько дней после ее начала. Вариант, который мог обеспечить нам лучшее положение, чем теперешнее, и без всех этих потерь. Мы должны поднять вопрос о том, какую задачу решали эти люди.
Кто-то даже предлагает признать соглашение недействительным, заставить другие подписавшие его стороны изменить его или даже возобновить войну, чтобы отомстить. Нужно было, чтобы президент Путин предупредил нас, что любой такой шаг равносилен самоубийству?
Возможным последствием продолжения мышления, которое привело нас к этой исторической потере, будет возобновление войны, в результате которой мы можем потерять то, что все еще остается за нами.
Настало время изменить направление движения, указывающее нам на наше недалекое прошлое, если мы хотим разработать программу на будущее, программу, которая выдержит испытания временем и здравым смыслом.
Жирайр Липаритян, бывший старший советник президента Армении, профессор Мичиганского университета, историк
