Уже не припомню даты этого разговора, но думаю, что это было году в 2003-м году. По крайней мере, книга «Украина — не Россия» уже вышла. Именно о ней мы тогда разговаривали с одним моим давним знакомым. Он еще не успел ее прочитать, но на него произвело впечатление уже само название. Мой приятель сказал: «Украина — не Россия. Казалось бы: всего три слова. Но ведь это фактически формула нашей независимости!» Услышать это было приятно. Но я не согласился. Я сказал: «Для формулы независимости это слишком просто. Поверь мне как конструктору: такая формула должна быть намного сложнее. Может, „Украина — не Россия" — это только ее начало».
А на самом деле: с чего начинается независимость? Единого ответа, пожалуй, нет. Есть нации, для которых независимость — как воздух. Они дышат ею на протяжении столетий и просто не способны представить, как может быть иначе. Есть нации, которые получали независимость почти бюрократическим путем, «по списку», когда очередная колониальная империя решала стать современным цивилизованным государством и уходила из своих заморских владений. А есть нации, чья независимость рождалась в крови и закалялась огнем. Как по мне, самый яркий пример — Израиль. Через считанные часы после провозглашения независимости он оказался под ударом соседей, чьи ресурсы, население и военная мощь были значительнее не просто в разы, а на порядок. Но, вопреки законам военного искусства и логики, Израиль выстоял. Его независимость после этого несокрушима уже почти три четверти столетия. А тогда это было настоящее чудо, и его сделали возможным немногочисленные, плохо вооруженные, истощенные Холокостом люди, которые просто осознавали, что защищают единственную землю, которая у них есть. Люди, которые почувствовали себя гражданами независимого государства еще до того, как оно появилась на карте мира.
Потому что независимость — это не то, что нарисовано на бумаге, а то, что ощущается умом и сердцем. Это когда целый народ понял, кто он есть и куда идет. Впрочем, родиться независимость может и раньше. Вспомним восстания в концлагерях ГУЛАГа, которые поднимали воины УПА и ОУН (обе — запрещенные в России организации, — прим. ред.). Вспомним украинских священников, которые подпольно проводили службы для своей паствы на протяжении десятилетий сибирской ссылки. Вспомним генерала Петра Григоренко. Вспомним Василия Стуса, Вячеслава Черновола, Левко Лукьяненко и их собратьев. За мордовской или пермской колючей проволокой оставались непокоренными свободные люди свободной Украины — когда этой Украины вроде еще и не было. И сначала сотни, потом тысячи, потом десятки тысяч уже почувствовали себя ее гражданами, и рождение страны теперь было лишь вопросом времени. Потому что настоящая независимость начинается с граждан, даже если путь к ней может быть еще очень долгим.
А он может [быть долгим]. Это я знаю по собственному опыту.
Большую часть своей жизни я прожил как советский человек. Учился в советской школе и в советском университете, читал советские газеты, строил ракеты для защиты Советского Союза. Все более или менее важное, серьезное, значимое вокруг должно было быть советским. Желательно — русскоязычным. А всему украинскому отводилось место на периферии, с краю. Быть украинским обычно разрешалось тому, к чему относились снисходительно или даже иронично. Сало и гопак. Может, я немножко упрощаю, но именно такова была суть советской стратегии по снижению культурной роли и общественного веса украинского элемента.
Я всегда симпатизировал украинскому, но сам оставался советским. «Красный директор»! Однако на конец восьмидесятых и начало девяностых годов прошлого столетия такое положение вещей изменилось. Тогда точно еще не сформировались мои теперешние взгляды на вопросы рыночной экономики, политической системы, демократических институтов, государственного языка, хозяйственных взаимоотношений с Россией. Но у меня уже не было сомнений относительно того, что Украина должна быть независимым государством. Еще в феврале 1990 года на пленуме ЦК КПУ я выступил с требованием добиваться для Украины полного экономического и политического суверенитета. Так что называть меня «красным директором» было уже неправильным. В крайнем случае — «сине-желтым». Те «доброжелатели», которые в письмах Михаилу Горбачеву обвиняли меня в украинском национализме, сильно преувеличивали, но тенденцию они почувствовали верно.
Я всегда был украинцем, и вот наконец действительно осознал себя им. Как со мной произошла такая трансформация? Впоследствии я много думал об этом. Считаю, началось все с моего интереса к истории, который через много лет материализуется в ту самую книгу «Украина — не Россия». Правда о прошлом помогали отчетливее почувствовать лицемерие и несправедливость, с которыми часто относилась к Украине уже новейшая советская империя. Очень горькой, в буквальном смысле токсичной каплей в эту чашу для меня был Чернобыль. А последней каплей стал ГКЧП.
Я вышел из рядов КПСС в первые часы августовского путча. Двадцать четвертого августа 1991 года я голосовал за Акт провозглашения независимости Украины — самый волнующий в моей жизни документ. Так были разорваны мои последние «персональные связи» с империей. После этого построение независимости уже не имело для меня альтернативы ни на мгновение. Но с чего начинать ее строить? Мои коллеги-депутаты из национал-демократического лагеря (тогда я больше всего сотрудничал в парламенте с Игорем Юхновским) считали, что в начале «формулы независимости» стоят такие высокие понятия, как язык, культура. И мой опыт инженера, конструктора, директора говорил, что даже в основе космических проектов лежит все сугубо земное. Без рабочей экономики не будет ничего.
Независимость — это когда ты не стоишь с протянутой рукой.
Само понимание этого руководило мной в политике — сначала депутатом, потом премьер-министром, потом президентом. В течение двух моих каденций на посту главы украинского государства оно превратилось из экономической развалины в «восточно-европейского тигра». Так называли нас в 2004 году, когда украинская экономика продемонстрировала чуть более двенадцати процентов годового роста ВВП, причем в некоторых кварталах эта цифра достигала пятнадцать с половиной процентов.
Все десять лет моего президентства я уделял экономике наибольшее внимание. Но чем дальше, тем больше я понимал важность других элементов «формулы независимости». Я могу проследить эту свою эволюцию по конкретным событиям украинской истории того периода.
1996 год — мы получаем собственную конституцию. Это происходит, несмотря на сопротивление и саботаж левого большинства Верховного Совета, который надеялся на возвращение некоего «Союзного государства» и не собирался отказываться от конституции УССР. Но я полтора года сражался за новый основной закон. Потому что с каждым днем во главе государства все четче видел: независимость — это когда ты живешь по собственным правилам сегодняшнего дня, а не по чужим предписаниям дня позавчерашнего.
2001 год — мы на Украине принимаем Папу Римского Иоанна Павла II. Это происходит несмотря на все попытки сорвать визит. Уговоры и угрозы поступают ко мне со всех сторон. Но Папа приезжает, и это еще и по сей день незабываемый визит. Мы не предали ожиданий нескольких миллионов украинских верующих. Потому что независимость — это когда интересы твоих сограждан являются для тебя высшей ценностью.
2002 год — Совет национальной безопасности и обороны Украины принимает решение о начале движения нашего государства в НАТО. В этом же году я озвучиваю как ключевой приоритет украинской внешней политики ассоциацию с Европейским союзом. Все это происходит, хотя палки в колеса вставляют и доморощенные и зарубежные строители «русского мира», курс на который уже был взят Россией. Но, вопреки этому, европейская и евроатлантическая интеграция была зафиксирована нами как стратегическая цель. Потому что независимость — это свобода идти тем путем, который ты определил сам.
2003 год — Россия предпринимает первую попытку аннексии украинской территории, пытаясь присоединить дамбой к кубанскому побережью украинский остров Тузла. Я предупредил, что мы будем стрелять на поражение при первой же попытке незаконного пересечения нашей границы. Потому что независимость — это готовность защищать каждую пядь Родины, как свой собственный дом.
2004 год — происходит Оранжевая революция. Я точно не был сторонником Майдана. Но с повышением напряжения противостояния я организовал «круглые столы» для переговоров Ющенко и Януковича при посредничестве европейских лидеров. Отверг уговоры разогнать протест, на что меня особенно толкал Янукович. И сделал все, чтобы состоялось повторное голосование. Потому что независимость — это право нации самой определять свое будущее. Право, которое у нее не может отобрать никто в целом государстве и тем более за его рубежом.
Мое осознание «формулы независимости» продолжалось и после того, как я покинул для преемника президентский кабинет. Я наблюдал за непрерывными политическими и общественными конфликтами во время президентства Ющенко и Януковича. Я чувствовал, как с нарастанием напряжения в обществе нарастает и моя тревога.
Независимость — это привилегия объединенного народа.
Но кто его объединит? Какой президент?
А потом пришла война. Настоящая война за независимость. Не такая, какую вел Израиль при рождении государства, а «отложенная» почти на четверть века. В истории так бывает, но от этого не меняется сама суть войны за независимость. Так — в самом начале, под болевым шоком от бойни на Майдане отдали России Крым, отдали фактически без единого выстрела. Но затем — сражались. На восточном фронте наши ребята воевали и воюют не только за Мариуполь и Краматорск, но и за Киев и Одессу, за галицкие замки и надднепрянские села. И линия фронта проходит не только в Донбассе — могу подтвердить это, отдав несколько лет дипломатической войне за Украину на полях Трехсторонней контактной группы по мирному урегулированию.
Война продолжается, и неизвестно, сколько продлится еще. Но некоторые необратимые результаты уже есть. На одной чаше весов — тысячи и тысячи жертв. Но на другой — единый народ, который именно во время войны осознал себя таковым. Я и в страшном сне представить не мог, что тем президентом, который, наконец, объединит украинский народ, окажется Путин.
Кстати, еще несколько слов относительно Путина. Недавно он сказал, что Украина превращается в анти-Россию. И что это представляет угрозу для россиян. Кто-то из наших «патриотов» воспринял это как комплимент — мол, правильно, так и надо. Но здесь я с Путиным соглашусь. Это действительно угроза — стать только анти-Россией. Но угроза для нас, а не для них. Невозможно строить, продвигаться, успешно развиваться лишь на негативе, только чтобы «не как у них». Отражение не живет самостоятельной жизнью.
И тут я снова возвращаюсь к давнему разговору с моим приятелем о названии той книги, на которую, очевидно, и намекал Путин. Да, Украина — не Россия. Было очень важно раз и навсегда осознать это, для понимания своей идентичности, «отдельности», для ответа на вопрос: «Кто мы?». Но этого недостаточно для полноценной «формулы независимости». Мало оттолкнуться от чужого берега — надо выбрать направление. Надо четко ответить: «Куда мы?» Украина — это Европа? Прекрасно. Да не слишком конкретно. Я однозначно — за евроинтеграцию. Но, интеграцию в какую именно из «европ», на которые политически и ментально сегодня делится Евросоюз? А если Европа и дальше будет меняться разнонаправлено — вслед за какой из тенденций должны двигаться мы?
Украина — это Украина. И всегда должна оставаться собой. Единственной, самостоятельной, независимой. Независимость — это наши ценности, наша свобода, тысячелетняя цивилизация наших предков и новые культурные коды нашего молодого поколения. Независимость — это человек в центре всего. Вера в свой народ, надежда на достойное будущее, любовь к родине — все это и есть независимость.
Вот сколько получается формул. Какая же из них правильная? Думаю, все и каждая. Потому что у каждого из нас — своя такая формула. И все они правильные, если дают ответ на вопрос, почему эта страна — моя. Почему я хочу жить в ней, для нее и с ней.
Независимость — это то, ради чего точно стоит жить.
Леонид Кучма, президент Украины (1994-2005)
