Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Жозеп Боррель в речи перед будущими дипломатами сравнил Европу с садом, а остальной мир с джунглями. Он пожелал участникам программы стать хорошими садовниками, но подчеркнул, что сферой их деятельности и обязанностей будет не столько сам сад, сколько "джунгли" снаружи.
Спасибо, Федерика [Могерини], за эти приятные слова. Спасибо, что организовали эту встречу.
Должен сказать, что вы помолодели. Три года назад вы ушли с поста Верховного представителя [по иностранным делам и политике безопасности] и теперь выглядите намного лучше. Уверен, что в этом сыграли свою роль здешняя атмосфера и потрясающая работа — лучше себе и представить нельзя.
Спасибо всем и поздравляю вас: вам выпала уникальная возможность учиться здесь, в Брюгге, в Европейской дипломатической академии. Уверен, вы понимаете, как вам повезло.
Брюгге — отличный пример европейского сада. Да, Европа — это сад. Мы разбили сад. В нем все благоустроено. Это лучшее сочетание политической свободы, экономического процветания и общественной сплоченности в истории человечества. И здесь, в Брюгге, можно составить себе отличное представление о прекрасном, об интеллектуальной жизни, о благополучии.
Остальной мир — и вы это прекрасно знаете, Федерика, — совсем не сад. Бóльшая часть остального мира — это джунгли, и они могут заполонить наш сад. Садовники должны об этом позаботиться, но они не могут защитить сад стенами. Красивый сад за высокой стеной, которая остановит натиск джунглей, — это не решение. Джунгли быстро растут, и против них не сработает никакая стена.
Садовникам самим предстоит отправиться в джунгли. Европейцы должны гораздо шире взаимодействовать с остальным миром. Иначе остальной мир будет вторгаться к нам разными путями и под разным видом.
Да, этой мой главнейший посыл: мы должны гораздо больше взаимодействовать с окружающим миром.
Мы — привилегированные люди. Мы добились сочетания трех вещей — политической свободы, экономического процветания и социальной сплоченности — и не можем рассчитывать, что выживем как исключение из общего правила. Мы обязаны поддержать других, кто столкнулся с серьезными вызовами нашего времени.
Поэтому, спасибо, Федерика, за организацию этой пилотной программы.
Один дипломат мне сказал: "В дипломатии надо говорить правду. Вы не имеете права лгать — по крайней мере, формально. Вы обязаны говорить правду. Только правду — но не обязательно всю правду". Но если мы хотим работать откровенно и честно, обсуждать настоящие проблемы и искать решения, то надо говорить всю правду — и мы сделаем это позже.
Но сегодня позвольте мне просто сказать вам, что я счастлив, так сказать, "присутствовать при сотворении". Это слова, сказанные много лет назад одним из самых известнейших дипломатов в истории — Джорджем Кеннаном. Его мемуары до сих пор считаются лучшим взглядом изнутри на формирование политики США в послевоенное время. Говоря "послевоенное время", я имею в виду Вторую мировую.
Сегодня холодная война давно закончилась. Нынешний послевоенный период закончился конфликтом на Украине, российской агрессией. И мы, безусловно, снова переживаем момент сотворения нового мира. Этот конфликт многое изменит — и, конечно же, уже меняет Европейский союз. Он станет иным во многих отношениях.
Одни говорят, что этот конфликт означает конец внешней политики Европейского союза, потому что мы слепо следуем за США. Есть такая риторика. Вчера в самолете я читал хорошие статьи, где объясняется этот подход.
Но я считаю, что всё как раз наоборот: эта война дала Европейскому союзу повод вести себя более напористо и настаивать на единой европейской позиции — не только во внешней политике, но и с военной точки зрения тоже.
Вы очень хорошо знаете, Федерика, ведь вы занимали мой пост до меня, что мы строим не только внешнюю политику, но и безопасность и оборону. Наша с вами должность — некое сочетание министра иностранных дел и министра обороны. И это очень хорошо, потому что внешняя политика и военная политика идут рука об руку как никогда прежде.
<...>
Cегодня сюда съезжаются дипломаты из разных государств-членов. И это хорошо, ведь все должны быть на борту нашего корабля. Ведь, в конце концов, это не одно и то же — быть национальным дипломатом и дипломатом Европейского союза. Потому что Европейский союз отличается от любого из его членов. Мы крепим союз, который еще только зарождается. Со мной работают дипломаты со всей Европы, и я рад, что здесь представлены не только страны-члены, но и Украина и другие страны-кандидаты. И я считаю, что участие украинцев и представителей других стран-кандидатов — это правильно. Мы должны привлекать людей, которые еще не в Союзе, но рано или поздно будут в нем. И рано или поздно сыграют в нашем будущем решающую роль. Наш союз не будет прежним — будь то с Украиной или без нее. Давайте же сотрудничать и вместе выстроим то сочетание идей, идентичностей и возможностей, от которого Европейский союз заработает оптимально.
<...>
Те, кто работают у нас, должен понимать, как устроен Европейский союз, а это непросто. Это даже для меня непросто. Они должны знать, что представляет собой наш клуб. Потому что мы объединили пусть и не все, но значительную часть своих возможностей, ресурсов и политического участия. Есть Европейский совет, есть Европейская комиссия. Кто из них за что отвечает?
Те, кто у нас работают, должны прежде всего понимать, как все устроено. У Европейского союза сложная структура. Это знание не упадет с неба, этому надо учиться. И здесь, в Брюгге, по этой части накоплен многолетний опыт.
Ваш курс набран во время исключительных перемен. Мы переживаем момент сотворения. Мы живем в мире силовой политики. Система, основанная на правилах, которую мы отстаиваем, оспаривается как никогда прежде, и наша взаимозависимость, прежде предотвращавшая войны, превратилась в оружие.
Да, у нас система, основанная на правилах, — а президент Путин решил переписать эти правила и бросил прямой вызов системе.
Слава богу, вчера наша система очень хорошо отреагировала, когда во время голосования в ООН более 140 стран отвергли незаконную и насильственную аннексию части Украины в состав Российской Федерации. И мы счастливы — я счастлив — этому результату. За ним стоит большая работа, пришлось пообщаться со многими людьми, чтобы удостовериться, что мы получим больше 140 голосов.
Но даже при таком решительном большинстве меня беспокоит количество воздержавшихся. Когда примерно 20% мирового сообщества решили не поддерживать и не отвергать российскую аннексию — для меня это слишком много. Слишком много. Мы рады, что бутылка почти полна — но все же в ней есть пустота. Мы должны продолжать работу, чтобы снизить долю тех, кто отворачивается и не хочет осуждать присоединение части Украины к России.
Мы должны продолжать нашу дипломатическую работу по убеждению. Я знаю, что дипломатия касается не только ценностей, но и интересов. И многие из воздержавшихся как раз ими и руководствуются: "Нет, я не могу голосовать против России, ведь я слишком от нее завишу". Так что дело не только в убеждении, но и в интересах — это и есть жизнь. Все так делают. Мы тоже. Но воздержавшихся оказалось слишком много.
Мы должны продолжать дипломатическую работу, чтобы мир еще четче отверг его войну против Украины, которая, как я уже сказал, изменила Европу, потрясла весь мир и создала проблемы, связанные с высокими ценами на энергоносители и дороговизной продуктов — здесь, в Европе, но еще сильнее в странах Африки и Азии.
А еще есть ядерная угроза, и Путин говорит, что он не блефует. Ну, блефовать он попросту не может себе позволить. И должно быть ясно, что те, кто поддерживают Украину, Европейский союз, США и НАТО, тоже не блефуют. И любая ядерная атака на Украину приведет к военному ответу, не ядерному, но такой мощности, что российская армия будет уничтожена. Так что блефовать Путину нечего.
Это решающий момент истории, и мы должны продемонстрировать наше единство, силу и решимость. Полную решимость.
Вчера я был на другом собрании, где мы обсуждали происходящее и наши действия. Для меня все ясно. Ясно, что мы должны поддерживать Украину и искать дипломатические решения, где это возможно. Пока их нет, но рано или поздно появятся.
И мы должны быть готовы сделать еще больше, чем мы делаем сегодня, поддержав Украину на мирных переговорах, потому что миру нужно, чтобы эта война прекратилась. Потому что она коснется не только украинцев, которые несут самые большие потери, не только нас с нашими заботами о счетах за электричество и о том, хватит ли у нас газа этой зимой, — а для миллионов людей по всему миру. Им намного сложнее, чем нам. Если вы отправитесь, например, в Сомали, вы увидите не только последствия войны, но и перемену климата — в результате создается острая ситуация.
Только представьте себе: сегодня в Черном море находится свыше 100 судов с двумя миллионами тонн зерна. Представляете? Сто судов. Не десять, а сто — они ждут таможенного контроля, чтобы пройти через Босфор и выйти на мировой рынок. Люди ждут их, но для некоторых этот груз прибудет слишком поздно. Люди умрут с голоду, потому что зерно стоит на таможне.
<...>
Я надеюсь, что, когда вы займете свои посты, эта война уже окончится. Я не рассчитываю, что она продлится столько, что заниматься ею придется вам. Но после нее наступит период нестабильности, и нам придется строить новый порядок безопасности. Как нам включить в него Россию — Россию после Путина — вот практический вопрос, который потребует немало дипломатического труда.
Я считаю, что сегодня хороший момент для создания академии. Я рассчитываю на вас, Федерика, и рассчитываю на интеллектуальный потенциал Брюгге, который не нужно доказывать, в обучении будущих дипломатов Европейского союза.
У вас рядом Брюссель. Там много специалистов, людей с большим опытом, но им нужна интеллектуальная поддержка. Им нужно больше понимания, им нужно сочетание академического подхода и профессионализма.
Сегодня нет четкой разницы между дипломатической деятельностью и отраслевой работой политиков. У всего есть внешнее и внутреннее измерение. Кто за это отвечает? Министры иностранных дел, потому что это внешняя политика, или отраслевые министры, потому что это связано с весьма конкретными вещами, которые происходят одновременно внутри страны и за рубежом. Например, миграция, перемена климата и борьба с дезинформацией — у всех них есть внутреннее и внешнее измерение. Кибербезопасность – это проблема внешняя или внутренняя? И то, и другое.
Я был министром иностранных дел. И я говорил, что мои коллеги, все до единого, каждый по-своему тоже министр иностранных дел. Они путешествуют, общаются с коллегами из других стран, обсуждают климат, миграцию, дезинформацию.
Должность министра иностранных дел нужно пересмотреть. Они должны работать по-новому, потому что сегодня каждый по-своему министр иностранных дел, ведь внешнее стало внутренним, а внутреннее — внешним. Четкой границы больше нет.
Некоторые вопросы, очевидно, внутренние, и министру внутренних дел приходится заниматься миграцией внутри страны и за ее рубежами, но источник миграции — это вопрос внешних отношений. Перемена климата — еще один хороший пример. Это глобальная проблема, поэтому она связана с внешним миром, но лежит в основе всякой внутренней политики.
Вот почему я сказал, что министрам иностранных дел придется найти себя в новом качестве, чтобы разобраться с новыми ситуациями и конкуренцией среди политиков.
Вам придется этому научиться. И чтобы улучшить нашу дипломатию и расширить наши возможности, нам надо создавать институты.
Вы, Федерика, до меня, и леди Кэтрин Эштон до вас, и даже Хавьер Солана в доисторические времена — я имею в виду до Договора, который создал этот двухглавый пост — мы крепили структуру, и я продолжаю эту работу. На ум неизбежно приходит цитата из Жана Монне: "Люди важны, но институты еще важнее". Люди уходят, институты остаются.
Большая разница между Европой и остальным миром — вы ведь понимаете, о чем я? — в том, что у нас сильные институты. Главнейшее для качества жизни людей – это институты. Большая разница между развитой и неразвитой страной заключается не в экономике, а в институтах. У нас есть судебная система — нейтральная и независимая. У нас есть система распределения доходов. У нас есть выборы, которые гарантируют гражданам свободу. Наше дорожное движение регулируют светофоры, а специальные службы выносят мусор. Эти вещи делают жизнь легче и безопаснее.
Институты — вот что важно. Возводить их очень трудно. Можно построить дорогу. Пригнать бульдозер, выделить деньги и нанять рабочих — и дорога готова. Я не могу ездить в развивающиеся страны и строить за них институты — они должны сделать это сами. Иначе это будет своего рода неоколониализм.
Большая разница между нами и важной частью остального мира заключается в том, что у нас есть институты. И мы должны работать над этим, строить их. Я очень хотел бы завершить свои полномочия, создав необходимые институты, упрочив дипломатический потенциал Европейского союза и укрепив его дипломатическую службу. Я убежден, что разница — в качестве человеческих ресурсов. Поэтому учреждение без людей — пустое здание. Все дело в системе и преданных делу людях. Независимой судебной власти нужны независимые судьи, иначе она не будет работать. Эффективной дипломатии нужны правила, нужны организации, нужны ресурсы, нужны процедуры — но в первую очередь нужны люди. Люди, не только верные своему делу, но и выполняющие свои обязательства.
<...>
Я вам завидую. Я бы очень хотел побыть на вашем месте. Я бы очень хотел снова иметь возможность сесть за парту и учиться и воспользоваться возможностями, которые вам представились. Вам выпала большая ответственность — не упустите ее. Это уникальная возможность. С такими привилегиями как у вас, вы должны работать изо всех сил.
<...>
Отправная точка для следующих поколений европейских дипломатов — в том, что они больше не думают в первую очередь о собственной стране. То есть в каком-то смысле они непременно о ней думают, однако идет процесс сублимации: мы поднимаемся и выходим за рамки нашей национальной идентичности, приобретая иное, европейское самосознание, которое не противоречит национальному.
Я всегда говорю одно и то же: я каталонец, я испанец, я европеец. Между этими тремя сущностями нет противоречия. Наоборот, они меня обогащают. Я лучше как человек, потому что могу говорить на разных языках и понимаю разные ситуации. Моя идентичность многослойна, и чем больше у меня слоев и чем больше между ними гармонии, тем лучше я как человек — неважно, мужчина я или женщина.
Это и значит быть европейцем — объединить в себе разные идентичности, чтобы жить в мире, без вражды.
История Европы была противостоянием разных идентичностей. Католики против протестантов, французы против немцев, немцы против французов. Мы смогли преодолеть эту битву идентичностей. Сегодня быть французом или немцем вовсе не означает какого-либо противостояния.
Но сегодня идентичность стала настоящим полем битвы. Она снова приобрела силу. Помните, кто-то сказал: "Все решает экономика, глупыш"? (Эту фразу, де-факто лозунг президентской кампании Билла Клинтона 1992 года, приписывают его стратегу Джеймсу Карвиллу, – Прим. перев.) Так вот, сегодня все решает идентичность. Ею можно манипулировать, ее можно представить как нечто закрытое: "Мое самосознание несовместимо с твоим. Либо ты, либо я". Это противопоставление "или я, или ты" приводит к войне. Красота современного европейства — это единое "ты и я". Это преодоление наследия прошлого и рецепт мирного сосуществования, сотрудничества, интеграции и развития.
Вы будете одним из двигателей этого многоуровневого строительства новой идентичности. Поверьте, Европа во многом — хороший пример. Миру нужна Европа. Я много езжу по миру и могу сказать, что для многих мы — путеводный маяк. Почему так много людей приезжает в Европу? Есть ли потоки нелегалов или неучтенных мигрантов в Россию? Незначительные. Нет, люди едут в Европу — и их можно понять.
Так что ухаживайте за садом, будьте хорошими садовниками. Но вашей обязанностью будет не столько сам сад, сколько джунгли снаружи.
Спасибо.
