Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
ФБР использует "антитеррористические" программы для слежки за гражданами США, заявил журналист Мэтт Тайбби в эфире подкаста на Youtube-канале Tucker Carlson. К этим выводам он пришел после анализа переписок бывших сотрудников Twitter. Также Тайбби рассказал о "свободе прессы", о своей жизни в России — и о Владимире Путине.
Мэтт Тайбби: Когда произошел переход власти от Ельцина к Путину, ни у кого из нас не было иллюзий относительно того, кто он такой. Речь шла о всем известной величине, заместителе мэра Санкт-Петербурга в мою бытность студентом там. Истории о нем ходили всякие. И когда он впервые пришел к власти в Москве, все прекрасно понимали его действия. Ельцин даже писал об этом в своей биографии. Ему нужна была помощь в том, чтобы выбраться из страны и избежать преследования. Были признаки того, что Путин сделал нечто подобное и для своего предыдущего начальника, мэра Петербурга Анатолия Собчака. Журналисты-расследователи относились к Путину с большим подозрением, когда он только стал большой фигурой. Но западное журналистское сообщество любило его.
Такер Карлсон: Любило Путина?
Да. Сам я задолго до этого разочаровался в американских журналистах, потому что они искажали многие факты о посткоммунистической России. Но это стало для меня своего рода последней каплей.
И что это были за факты?
Они посылались репортеров в провинциальные города вроде Самары с заданием найти представителей процветающего формирующегося среднего класса. Но когда приезжаешь в место, где экономика основана на бартере, а люди занимаются натуральным хозяйством, и спрашиваешь у них, где в округе можно найти человека, у которого есть видеомагнитофон или который хоть раз ездил в отпуск за границу, то в результате получается целая история о переходе к капитализму, процветании, появлении среднего класса, причем все по расписанию. В то же время при Ельцине дела в стране шли реально плохо по сравнению с сегодняшним днем. В России наблюдался рекордный уровень ранней смертности и другие жуткие вещи, о которых американцам не рассказывали. Я точно не знаю, как это работает, но там царила монокультура предоставления информации, и она сильно напоминала то, что происходит в Америке сейчас. А тогда это было своего рода карикатурой: небольшое сообщество, все друг друга знают, и что бы ни написали The Washington Post или New York Times, почти все остальные сделают то же самое. Среди журналистов даже редко встречались те, кто говорил по-русски — более чем странно.
Как можно освещать события в стране, языка которой не знаешь?
Такая была традиция. Репортеры приезжали туда, несколько лет катались по стране, работали с переводчиками, останавливались в небольшой жилой зоне на Кутузовском проспекте недалеко от центра города, которая в советские была огорожена стеной. Почему-то они жили именно там, я до сих пор не понимаю причину. За редкими исключениями — один репортер Boston Globe работал просто потрясающе, пока я там жил, — люди приезжали и относились к стране как какой-то заводи третьего мира. Если вы читали роман "Тихий американец", то понимаете, о чем я.
Да, но я все равно не понимаю: если не говоришь на языке... Я живу в США уже 55 лет и являюсь носителем английского языка, но все равно с трудом могу понять страну — слишком сложно. А если не говоришь на языке, то и подавно не поймешь! Даже и надеяться не стоит, так?
Конечно. И ведь помимо журналистов там были еще и дипломаты...
Они что, тоже не говорили по-русски?
Не говорили. Да и наш нынешний посол в России Майкл Макфол вряд ли сумеет составить предложение на русском.
Но почему так? По идее, это же должно быть одним из базовых требований.
Нам объясняли это какими-то пережитками прошлого дипломатического опыта Америки в Китае времен Первой революции, когда дипломатов считались чересчур близкими к местному населению, а американцев не предупреждали о том, что конкретно там происходило. Поэтому людям просто велели почаще перебираться с места на место, чтобы они не привыкали к культуре. Да, с точки зрения дипломатов смысл, может быть, и есть, но не для журналистов, которым важно понять культуру места, о котором пишешь.
Было очевидно, что Путин намного популярнее Ельцина. Последнего страна попросту стыдилась из-за постоянных появлений на публике в пьяном состоянии и неэффективности как президента. Полагаю, мы сейчас в США испытываем нечто похожее.
Да, точно. Стыд.
И им нужна была сильная рука, человек, который придет и все исправит, чтобы они смогли составить Америке конкуренцию, а не считаться ее вассалом. Давний конфликт между Россией и США восходит к временам Петра Великого. Славянофилы против прозападных групп. И пока я жил в России, маятник взял и качнулся в другую сторону, и за этим было интересно наблюдать, хотя и последствия также оказались серьезными.
Да уж, это точно. То есть как журналист вы начали разочаровываться в американских методах в 90-ых?
Да. Живя в России, я разочаровался в том числе в нашем традиционном формате, который представляет собой нейтральный репортаж от третьего лица, в ходе которого мы притворяемся, что не имеем собственной точки зрения на вещи. Будучи сотрудником Moscow Times**, которую я очень люблю, я ездил на мероприятия, где происходили всякие забавные вещи, а по возвращении писал о них с юмором, но меня просили убрать весь юмор и придерживаться более серьезного стиля. Но это ведь ложь, разве нет? Раз в реальности было смешно. Например, мне довелось делать репортаж о той нелепой пресс-конференции, когда принца Филиппа пригласили выступить для Всемирного фонда дикой природы или что-то в этом духе, а он стал вещать об отсталости русских в отношении окружающей среды. И вот в разгар речи персонал отеля приносит закуски с напитками, и репортеры все как один встают и уходят подкрепиться и выпить, оставив принца Филиппа в гордом одиночестве. Отличная история, подумал я, вернулся домой и написал об этом, но начальство однозначно намекнуло, что лучше бы я выбрал другую тему.
Или притворился, что ничего не было.
Точно. И тогда я подумал: ну, так ведь неправильно. Я был еще молод и многого не знал, но уже тогда мне показалось, что что-то здесь не так.
Многие наверняка слышали о Twitter Files, это довольно большая тема.
Объясните, что это, для тех, кто не в курсе.
В конце 2022 года, после покупки Илоном Маском соцсети Твиттер, пошли слухи, что он хочет обнародовать ее внутрикорпоративные коммуникации при старом руководстве и показать их всему миру. И это оказалось правдой. Однажды мне позвонили, а точнее прислали записку с просьбой приехать в Сан-Франциско...
От кого?
От сотрудника компании Twitter, скажем так. Меня одним из первых журналистов пригласили покопаться в старой внутрикорпоративной переписке. По словам Илона, он хотел восстановить доверие к платформе, рассказав людям о разного рода методах цензуры, которые она ранее применяла. Не было понятно, что именно он задумал, но тогда он казался настроенным серьезно. Он привел меня, Барри Вайса и других независимых журналистов вроде Майкла Шелленбергера и Ли Фонга, действительно хорошего молодого репортера-расследователя — а, может, и последнего.
Может.
И вот наша группа около трех месяцев изучала внутреннюю переписку одной из крупнейших в мире коммуникационных платформ. Главное, что мы обнаружили — это наличие связи между госорганами, спецслужбами и интернет-платформами. Ее отличала очень сложноорганизованная бюрократическая система, связанная с контролем за контентом самыми что ни на есть различными способами. Прежде всего, нас это шокировало. Мы увидели все эти документы с пометками ФБР...
Это же преступление. Такого рода действия незаконны. Есть же Билль о правах.
Да. Я хоть и не юрист, но мне это показалось неправильным. Выглядело все как фантастика, это точно. И нам предстояло выяснить причины, понять, c чего все началось. И когда мы стали задавать вопросы, выяснилось, что многие программы, которые сегодня отслеживают корректность звучащих внутри страны заявлений, изначально были созданы для сбора информации о террористах за рубежом. В госдепартаменте, например, есть такой Центр Глобального взаимодействия (Global Engagement Center, GEC), который на сегодняшний день очень интересуется разного рода выступлениями как внутри страны, так и за рубежом. Однажды все это задумывалось как платформы для борьбы с ИГИЛ* — правда, под другим названием, CSCC, но в 2016 году Обама переименовал их в Центр Глобального взаимодействия, и они стали анализировать внутреннюю ситуацию в США. Мне удалось поговорить с парой источников, работавших в этом агентстве, и одна фраза запомнилась мне больше остальных: противодействие терроризму для борьбы с популизмом. Смысл был в том, что зарубежная миссия по противодействию ИГИЛ* и Аль-Каиде*... Контрактов становилось все меньше, потому что эти угрозы были в определенной степени нейтрализованы. А вот популизм стал считаться весьма серьезной угрозой после появления таких протестных движений как "Захвати Уолл-стрит", "Чаепитие", "Арабская весна". В них, может, и не было ничего плохого, но они однозначно продемонстрировали преобразующую силу интернет-платформ. Думаю, власти это напугало.
Да, ведь вирусы заразны.
Именно. Тогда случился и Брексит. А Трамп, полагаю, был последним защитников этих ребят, и тогда пошли разговоры о том, что необходимо получить "более официальный" контроль над этими платформами. И вот тогда-то миссия по борьбе с терроризмом вывернулась внутрь страны. Просто сенсация.
Это знаменует конец той страны, в которой мы выросли.
Да, так и есть. Для меня и наверняка для вас тоже эта новая тема, этот прорыв либеральной тактики в политике... Даже если целью является некто, кого либералы ненавидят, тот же Дональд Трамп или Стив Бэннон, как можно не испугаться подобного? Мы не сажали в тюрьму за неуважение к Конгрессу со времен Комиссии по расследованию неамериканской деятельности в 1947 году! Такого рода шаги присущи скорее странам третьего мира. Обвинил бы кто главного кандидата в президенты по сотне различных уголовных статей, не участвуй он в гонке? Никто вам честно на этот вопрос не ответит. Сейчас об этом нельзя говорить. Упомянул — ты теперь изгой, и писать о тебе больше не будут. Меня это поражает.
Много вопросов — и вполне очевидно, почему, — возникает на следующую тему. В чем цель журналистики, если не в раскрытии злоупотреблений властью сильными мира сего, особенно со стороны правительства?
Ну, ты становишься подхалимом. Для меня ирония в том, что я видел весь этот цикличный процесс целиком. По прибытии в Россию первыми мне встретились репортеры "Комсомольской правды", некогда крупнейшей в мире газеты с тиражом 21 млн экземпляров или около того. А в составе редакции Moscow Times** я работал в старом здании "Правды", и тамошние сотрудники рассказывали мне об особенностях своей работы в 80х. Можно провести аналогию с писаниной под диктовку — они, по сути, были клерками, которые просто описывали события, а затем шли домой к женам, а по выходным ездили на рыбалку. Никаких интеллектуальных вложений, они были попросту чреваты последствиями для здоровья — и именно так выглядит сегодняшний журналистика в США. За примерами далеко ходить не нужно: достаточно проанализировать произошедшее с "Северными потоками". Взрывы были, а расследования хотя бы в одной из ведущих газет — нет. Как это возможно, учитывая характер инцидента и его последствия? Речь ведь шла о вероятной войне с ядерной державой.
А экономика западной Европы оказалась разрушена.
И случилась серьезная экологическая катастрофа, которая вроде как должна всех интересовать.
Это был крупнейший в истории техногенный выброс CO2. И те, кто считает его величайшей угрозой, экзистенциальной угрозой изменения климата, вроде как должны хотеть знать, в чем была причина. Так?
Так. Казалось бы.
Перед выборами 2020 года компания Twitter с ФБР, Министерство внутренней безопасности и канцелярией директора национальной разведки стали проводить сначала ежемесячные, а потом и еженедельные "отраслевые совещания", где присутствовали также представители дюжины других интернет-платформ. Целью было узнать все о царящих в информационном пространстве настроениях. Затем появилось приложение, через которое Twitter получал "контент-рекомендации" от федерального правительства через ФБР и от руководства штатов через Министерство внутренней безопасности. В общем, все шло по каналам различных разведывательных служб, и система меток носила максимально высокоорганизованный характер.
Можно увидеть, что ФБР присылало компании список аккаунтов (иногда по 400 штук разом) с пометкой о нарушении ими правил оказания услуг, причем происходило подобное на постоянной основе. Им удалось разработать и максимально отладить это процесс. Я нашел эту историю сенсационной: ФБР выделяет ресурсы для поиска в соцсетях аккаунтов простых людей и озадачивается правилами оказания услуг — что вообще происходит? Почему они не ищут похитителей детей и прочих преступников?
Так а что это в итоге было?
Некая запутанная деятельность с привлечением целого ряда госструктур, заинтересованных в том, что происходит в интернете, кто что читает и так далее. А также в разработке новых способов цензурирования контента и снижения влияния определенных событий как было в пандемию коронавируса. Правительственные учреждения прилагали серьезные усилия для создания правил видимости контента. На мой взгляд, одна из неприятнейших вещей состояла в том, что дезинформацией клеймили все, что могло вызвать у народа неуверенность относительно вакцинации. Даже если данные были в действительности правдой. То есть, если кто-то умирает после прививки....
...то такая информация может повлиять на решимость всех остальных, вакцинироваться им или нет.
Именно так. И подобные новости сразу относили в разряд фейков, даже правдивые.
То есть, по сути, дезинформация не есть ложь.
Конечно, хотя соответствующую коннотацию несет в себе само определение термина, ведь дезинформация — это преднамеренное распространение лжи. Министерство внутренней безопасности учредило специальный комитет по противодействию в том числе "злонамеренной информации", то есть той, которая на самом деле правдива, но чревата политическим вредом и неудобствами.
Первая поправка нужна именно для этого: мы не хотим, чтобы правительство решало за нас, где правда, а где — ложь. В противном случае оно получит монополию на дезинформацию, и единственным способом защититься от этого является абсолютно неограниченная свобода слова. Но нашим властям это невыгодно. Происходит постепенный уход от веры в эффективность Билля о правах. Это очень заметно, если проанализировать ситуацию с точки зрения цензуры.
Кажется, Илон в какой-то момент публично заявил о том, что в Twitter работали сотрудники спецслужб.
Да, и много.
Они работали там?
Да, и нам было трудно понять это, когда мы только начали просматривать переписку. Зачем здесь люди из ЦРУ, Совета по нацбезопасности? В чем их ценность для...
... технологической компании.
Технологической компании. Я никак не мог этого понять.
И они числились там как сотрудники?
Да. И принимали множество важных решений относительно контента. Одна из наиболее объемных переписок из тех, что мы нашли, включала обсуждение права Twitter ответить отказом на запрос из госдепартамента. И бывший сотрудник ЦРУ сказал: "Знаете, эта дверь у нас закрывается, поскольку партнеры правительства становятся все агрессивнее в своих атрибуциях".
Большинство людей получает информацию из поисковых систем и соцсетей, за которыми установлен тотальный контроль, поэтому все видят искаженную версию реальности — и это меняет их представление обо всем на свете. Я вижу здесь реально опасную тенденцию. Концепция хоть и не нова, и все мы читали о подобном у Оруэлла и Олдоса Хаксли, но что происходит с теми, кто получает в корне неверную информацию? Неплохо бы покопаться в этом вопросе, потому что на данный момент ничего кроме страха он не вызывает.
*организация признана террористической и запрещена в РФ
**организация внесена Минюстом в список иноагентов
