Уходящий 2015-й год был богат на происшествия и новости, но что из этого является существенным, а что не оставит следа в российской жизни?

Русская служба BBC попросила экспертов и обозревателей выделить в произошедшем то, что следует, по их мнению, считать безусловно важным.

Мария Липман, политолог

Важнейшим событием этого года стало то, что Россия воюет. Воюет вдалеке от собственных границ, таких масштабных действий не происходило с советских времен. Это налагает серьезные обязательства на бюджет, это рост военных расходов. Это несомненно влияет на внутриполитическую ситуацию, потому что когда страна воюет, это иная форма легитимности для власти, легитимность чрезвычайности. Очень много можно оправдывать тем, что страна воюет, и необходимо, чтобы государство могло тратить на это столько, сколько считает нужным.

Это то восприятие, которое старательно властью создается. Тем самым, наличие войны оказывает воздействие и на экономику, и на социальную среду, и на дальнейшее развитие страны. Разумеется, это важнейший внешнеполитический фактор — президенту удалось восстановить статус России на мировой арене, в том смысле, что Россия стала полноправным участником решения самой важной проблемы, тяжелой и опасной, которая стоит перед всем человечеством.

Когда конец этой войны — никто не знает. Очень важно, что война — это всегда риск неожиданностей. Такой неожиданностью стало то, что турки сбили российский самолет и вполне вероятны и другие неожиданности. Когда страна воюет, самолеты летают, используются эти серьезные вооружения, момент неожиданности всегда есть, и риск увязания, о котором говорили, существует. Как и риск терактов, как на российской территории, так и против российских сил в этой военной операции.

В сфере культуры есть крайне неприятная тенденция. Государство в лице своих чиновников все сильней вторгается в сферу культуры. Что похоже на советский период, чего не было в течение более 20 лет постсоветского развития. Я имею в виду прежде всего фигуру министра культуры и те крайне жесткие нападки, попытки запретов и увольнения, которые происходят в сфере искусства.

Здесь и история с запретом оперы «Тангейзер» в Новосибирске и изгнание оттуда очень яркого деятеля культуры Бориса Мездрича. Здесь и рейды по московским театрам по постановкам Пушкина — какие-то чиновники от министерства культуры взяли на себя оценку того, что правильно, а что неправильно по части трактовки Пушкина. Такого тоже давно не было. Я имею в виду и жесткое высказывание министра культуры по части руководителя одного из российских архивов — мол, архивистам не надо там копаться, перекладывайте бумажки, а остальное будем делать мы. Это касалось спора о «героях-панфиловцах». Доказано, что это история в огромной степени выдумана, но это отверг министр культуры, чье министерство выделило грант на съемки фильма об этом.

Леонид Волков, оппозиционный активист

Мы вместе с экономикой, которая каждый месяц искала новое дно, и в политике тоже, может сами того не осознавая, провалились на несколько уровней. Несколько вещей, которые в 2014-м казались недопустимыми, стали возможными. Конечно, самая яркая из них — убийство статусного оппозиционера ведущей оппозиционной партии, бывшего вице-премьера Бориса Ефимовича Немцова. Показное, наглое, не расследованное и не раскрытое.

Убийство Немцова стало главным событием года, в какой-то степени предопределившим весь год. С чем его не свяжи — везде сходится. Почему не уходит в отставку генпрокурор Чайка? Потому что если уйдет в отставку Чайка, то надо и Бастрыкина отправить. Почему партия «Парнас» была допущена к выборам в Костроме? Во многом потому, что это партия покойного Немцова. Почему ей не дали выиграть — опять же потому, что тем идеям, которые он олицетворял, в нынешней машине не место.

Ни у кого не было никаких иллюзий, и этот год не стал годом крушения иллюзий именно потому, что после 2014-го никаких иллюзий нет. Но этот год стал годом, когда неписаные правила игры стали меняться. Про писаные все уже давно забыли, те правила, которые определены конституцией, не соблюдаются уже очень много лет, да и непонятно, соблюдались ли когда-то вообще.

Но были определенные неписанные правила. Не трогать семьи — этого больше нет, это началось за два дня до нового 2015 года приговором Олегу Навальному по делу «Ив Роше». Убийство Немцова — из той же сферы, обыски у отца Михаила Ходорковского и так далее. Было правило про суды. Власть говорила: «Если что-то не нравится — обращайтесь в суд». Это больше не работает. И раньше не было никаких сомнений, что суд выносит незаконное решение, но при этом строго соблюдались все формальности — гражданско-процессуальный кодекс в гражданских делах, УПК — в уголовных. Но это ушло. По генпрокурору Чайке иск в суд подать нельзя — просто потому что нельзя, человек исключен из правовой системы страны даже формально.

В уголовных процессах это и дело Сенцова, и Кольченко, это дело Савченко. Сенцов, как крепостной, насильственно обращен в российское гражданство по праву сильного, по беспределу. В «болотных» процессах, в деле Ильдара Дадина, в других политических делах этого года, которых было слишком много, мы видим, что даже формальные нормы перестали выполняться, суды перестали пытаться в приговорах нанизать канву событий на норму уголовного кодекса. Нет, посадить просто потому что посадить. Это для меня было реальным маркером 2015 года.

В корпусе общественных мыслей появилось много чего нового и замечательного, общественная мысль репрессивными методами остановлена быть не может. Мой коллега Владимир Ашурков анонсировал замечательный проект «Санация права», где он с коллегами, экспертами и общественными деятелями анализирует принятые Думой предыдущего созыва законы и объясняет, какие из них должны быть изменены. Это огромная работа и юридически, и правоведчески, и гуманитарно.

Я тоже работаю над большим общественным проектом в области прав и свобод человека в цифровую эпоху и буду этот проект скоро анонсировать. Фонд борьбы с коррупцией не прекращал своей работы и вышел на новый уровень, поставил новую планку своим расследованием по генпрокурору Чайке, показывая во всей чистоте и полноте, насколько неотделимо слилась современная власть с бандитскими группировками. Осознание этого является очень важным фактором современной российской общественной жизни.

Наталья Зубаревич, экономист

Денег стало меньше. Во всех видах. Первое — инвестиции в Россию сократились за три квартала на 6-7%. Они упали еще в конце весны и так и лежат на этом уровне. А инвестиции — это деньги для развития. Деньги населения, если берем доходы, сократились на 5% и лежат на этом уровне. Заработные платы — на 9%. Все это — в реальном выражении с учетом инфляции. Наше потребление, то есть то, что мы покупаем за деньги, оборот розничной торговли, к концу ноября сократилось на 13%. Поэтому денег стало меньше везде.

Розничная торговля медленно, но продолжает падать, население сжимается и покупает все меньше. Доходы легли и лежат, зарплата легла и лежит. Ну, прибавят пенсионерам в начале года денежки — чуть-чуть увеличится. Но самое главное — россияне вышли на новый, худший уровень доходов и потребления. На нем можно лежать долго и вспоминать прошлые, тучные годы.

Картина по Крыму очень интересная, он действительно только в 15-м году начал входить в состав России. Процедуры обеспечения Крыма перешли на рутинный уровень. Если в 14-м был аврал и денег навалили немерено, но в 15-м Крым введен в российскую бюджетную систему. Суммарно, то, что он получит в виде помощи за 2015-й год — это столько же, сколько он получил за девять месяцев 2014-го. То есть уже меньше.

Второе — введение Крыма в российские правила игры показало, что он не очень к этому готов, наши бюджетные процессы он воспринимает просто как «дайте денег, и побольше». А когда начинают возникать вопросы «а где ваша документация вот на эту субсидию, что вы собираетесь строить», ответы не всегда есть. Поэтому из 17 миллиардов субсидий капитального характера на развитие инфраструктуры Крым получил только 1,6 миллиардов. Он не готов получать деньги, которые расписаны по правилам, он хочет их просто получать.

Поэтому, боюсь, процесс вхождения Крыма в состав России закончится нескоро. В чем Крым пока точно не вошел в состав России, это в понимании правил политической игры. У нас губернаторы, когда им что-то недодают, ходят по кабинетам и просят. А их лидеры это обсуждают в публичном пространстве. Но этому, я думаю, их научат.

Екатерина Шульман, политолог

2015-й мне кажется интересным тем, что основные его события — это не те, которые произошли, а те, которых не случилось. Не столько иллюзии, сколько пустота. В 2015 году самые важные его события произошли либо в самом конце 2014-го, либо в самом начале года. Это было замораживание конфликта на Украине, Минские соглашения и убийство Немцова. После этого, если обобщать, не произошло никаких событий, именно событий, а не новостей. Можно сказать, что 2015-й был годом паузы, в ходе которой наш политический режим попытался выправить тот крен, в который он ушел в 2014-м.

Вот чем занималась власть в 2015 году — ребалансировкой, попыткой найти новое равновесие после шока крымско-украинских событий, шока санкций и девальвации рубля и убийства Немцова — потрясения, которое было сильней, чем кажется снаружи. Снаружи кажется, что это очередной, хотя более ужасный, шаг в репрессивном потоке, который обрушивается на оппозицию. Для системы изнутри Немцов, вне зависимости от того, какими были его политические взгляды, это тоже член системы.

Это событие повергло в некоторый шок саму систему, потому что это было нечто новое. Те группы интересов, скажем аккуратно, которые были вовлечены с той и с другой стороны, должны были потом заново договариваться каким-то образом, и функция верховной власти, это вообще ее главная функция — поддержание баланса между теми группами, кланами, из которых ни один не может победить другого.

Этот стол, конечно, покосился, но наша политическая система продемонстрировала достаточный запас адаптивности за этот год. И в экономической сфере, и в политической. Она сумела приспособиться к этому new normal, к новой плохой ситуации в экономике. Нам с гордостью об этом сейчас говорят, как о некоем достижении нашего экономического менеджмента. На самом деле это свойство самой системы, экономика наша все-таки частично рыночная отчасти, частично капиталистическая, она может приспосабливаться. Она приспособилась.

Это произошло за счет людей, за счет снижения потребительского спроса, это во многом отрезает нам пути к росту, но это пресловутое дно не выпало из нашей экономики. Политически система смогла не скатиться в изоляционизм, который для нее губителен, сохранить связи с внешним миром, через этот сирийский поход сделать себя необходимым участником ближневосточных переговоров. Из этой изоляции, в которую она сама себя загнала, она сумела выползти. Хоть в качестве международного трикстера, хоть в качестве спойлера и потенциальной угрозы.

Важный момент наблюдается в конце года, прямо сейчас. Почему-то к концу года с самых разных направлений усилились разговоры о том, что нужно писать планы и программы на будущее. Планировочная деятельность самая разная — от системной оппозиции до несистемной, правительство пишет программу «Стратегия-2030», Ашурков с компанией делают план «санации российского права», «Открытая Россия» хочет новый проект конституции. Самые разные люди — от уголовно преследуемых до работающих в правительстве задумались о том, что надо бы нам какой-то план иметь. Это объясняется, понятно, объективными причинами — экономическая ситуация такова, что управлять старыми средствами становится трудно.

Но важна сама мысль о будущем, которая была абсолютно табуирована в течении последних лет, пока мы молились на стабильность. Это было базовое свойство нашего режима, режимов нашего типа, они ненавидят будущее и хотят, чтобы все оставалось, как есть. То, что эти разговоры и какая-то планировочная деятельность появляются — это очень важный знак. В общественном пространстве важно само присутствие этой лексики и само направление этих мыслей.

Константин Костин, глава Фонда развития гражданского общества

Первый год Крыма в России, безусловно, был очень интересным, хотя хватало проблем, он был беспокойным — достаточно вспомнить отключение электроэнергии из-за теракта на территории Украины. Но тем не менее такого сезона, как в этот первый год, в Крыму не было уже давно, все санатории и весь частный сектор были заполнены. Несмотря на то, что Украина не проявила, скажем так, добрососедских намерений, сезон состоялся.

В Крыму впервые решаются самые тяжелые вопросы, которые не решались годами — строительство дорог, ремонт инфраструктуры, в том числе ремонт прибрежной инфраструктуры, которая не видела серьезных капиталовложений еще с советского периода. Жители Крыма регулярно получают зарплаты и пенсии, пользуются своими социальными правами, и их материальное положение выглядит выигрышным по сравнению с предыдущим периодом.

И это в Крыму очень ценят. Если посмотреть на уровень доверия президенту, доверия вообще власти на территории Крыма, Севастополя — это один из самых высоких уровней по России вообще. Я бы сказал, что этот «роман» продолжается, просто как всегда после «медового месяца» начинается жизнь, возникает большое количество бытовых вопросов, которые надо решать. Так что можно сказать, что этот год был годом уверенного позитива.

Посмотрим, каким будет следующий, поскольку мы понимаем, что переходный период завершился де-юре, а де-факто он будет происходить еще несколько лет. Пока для всех больших социальных групп эти реалии станут родными, то, что войдет в повседневную жизнь — это вопрос нескольких лет. Понятно, что Крым, как и вся Россия испытывает на себе последствия кризиса и вместе со всей Россией будет их преодолевать. Вместе пройти через трудности и реализовать какие-то важные проекты — мост в Крым, собственная электрогенерация — это серьезный залог на будущее.

Мне кажется, что в этом году впервые это сухое бюрократическое слово «импортозамещение» получило реальное вкусовое наполнение. Появились продукты очень хорошего качества, российские, например — много сыров, действительно очень хороших. Они появились у рядового россиянина, они появились в недорогих сетях супермаркетов, в ресторанах. Уже есть компании, которые борются друг с другом за то, чтобы занять как можно большую часть высвободившегося сектора.

Посмотрите, что происходит с мясом! Огромное количество качественного российского мяса оказалось на рынке, воронежские производители борются с липецкими не на жизнь, а на смерть, самый популярный ресторан, куда невозможно заказать столик даже за месяц, называется «Воронеж», делается он исключительно для того, чтобы продвигать воронежских производителей мяса. Конечно, тут мы говорим о премиальной продукции, но россияне и раньше не могли себе позволить новозеландскую говядину и европейские лимузины. Но в результате санкций мы лишились этого сегмента и этот сегмент был успешно замещен.

А простой россиянин от импортозамещения не сильно пострадал. В России только банан нельзя вырастить. Все остальное, что есть в обычной продуктовой корзине, давно производилось в России, россияне покупали российское и до этих масштабных продуктовых санкций, потому что это было дешевле. То, что мы называем «креативный класс», верхняя часть среднего класса — да, они лишились некоторого сегмента продуктов. Но он успешно замещен. Для больших социальных групп, менее обеспеченных групп, существенной разницы в том, как они питались в этом году и в прошлом, нет.

Алексей Воробьев, политолог

Одно из существенных явлений, обстоятельств, в том числе и одно из немногих положительных для России — это преодоление международной изоляции, в которой она оказалась по результатам 2014 года. Кремлю удалось не только преодолеть этот режим изоляции, но и вернуться в команду международных топ-игроков. С одной стороны, это отражается на харизме президента, его внутриполитическом рейтинге. Хотя ему бороться за этот рейтинг нет смысла, поскольку он и так, что называется, 146%.

Но ясно, что это возвращение на арену в форме военной операции в Сирии имеет свою цену, достаточно высокую. Понятно, что угроза терроризма внутри России возросла. Понятно, что испортились отношения с Турцией. Не по вине России, но все равно испортились. Понятно, что те санкции, которые Россия была вынуждена ввести против Турции, бьют и по той, и по другой стороне.

Как только мы прекращаем поставки сельхозпродукции, продукции легкой промышленности, наш потребительский рынок получает еще один удар. Он и без того сжимается, количество продаж и покупок снижается. А состояние потребительского рынка — один из серьезных драйверов экономики. Ударив Турцию санкциями, мы бумерангом ударим по собственному рынку. Расплачиваться будет население России, из своего кошелька. Так называемый внешнеполитический прорыв обернется для населения России новыми проблемами.

Одно из событий года в другом формате — это ощущение некоего тупика в экономической сфере. В начале года правительство пыталось предлагать некий антикризисный план, который был очень иллюзорным, нарисованным на бумаге. Ясно, что он был не только невыполнимым, но неэффективным и ненужным, поскольку это была демонстрация активности. В течение года каких-то конструктивных идей у правительства не оказалось. Там заявляют некие прогнозы, в частности это делают господа Улюкаев и Силуанов. Прогнозы делаются и по курсу валют, и по инфляции, и по ВВП. Они регулярно пересматриваются, и возникают другие прогнозы, непонятно на что опирающиеся. Это — год отсутствия идей, год отсутствия подходов к экономике, некий тупик.

Андрей Кураев, религиозный и общественный деятель

Я думаю, что главное — это не-событие года, то, что не состоялось. А не состоялась, например, передача Исаакиевского собора Патриархии. То, что вдруг руководство Петербурга, очень православное, отказало митрополиту в просьбе о возвращении этого собора, кажется мне очень значимым.

Аналогичный случай летом, но по более мелкому поводу, произошел в Херсонесе, когда местная власть попробовала назначить благочинного священника, старшего по Севастополю, директором государственного музея. Музейщики воспротивились, и в конце концов министерство культуры федеральное поддержало протест музейщиков. А во главе министерства стоит православнейший Мединский, который с радостью запрещал «Тангейзера» за пару месяцев до этого.

Я думаю, что эти два случая, два «нет», сказанные элитами российскими — это знаково. И отставка Чаплина это венчает. То есть, есть чувство пресыщения. «Ребята в рясах, вас стало слишком много, ваши аппетиты безмерны. Достали». Вот это чувствуется в воздухе, в том числе и в аппаратных кабинетах.

Должность Чаплина предполагала отсутствие человека по имени Чаплин. То есть это голая функция. Он — как вынесенный вовне динамик моего компьютера или, в данном случае, Патриаршего компьютера. Там ничего своего быть не должно. Когда он приходит и представляется «глава синодального отдела по взаимодействию церкви и общества» — ну, значит Патриарх через него что-то говорит этому обществу.

Теперь вместо него назначили другого человека. У Чаплина вообще никакого образования нет, Легойда человек хорошо образованный, интеллигентный, культурный, мягкий. Теперь посмотрим, какова будет его риторика на этом посту. Вот тогда и можно будет сравнить — что идет из генератора, от Патриарха, а где — привходящие факторы, связанные с личностью этих «динамиков». Пока рано об этом говорить.

Иван Давыдов, заместитель главного редактора еженедельника The New Times

Слово года, с моей точки зрения, это «война». С войны как главной новости года начинался год, войной он и заканчивается. Мне кажется, наше государство стало воспринимать войну как какую-то дверь, которая за собой скрывает выход из созданных проблем. Присоединили Крым. Неожиданно это оказалось не так безболезненно, как, возможно, воспринималось поначалу. Началась поддержка гражданской войны на Донбассе.

Можно спорить, на каком уровне ее поддерживали, но совершенно точно, что война на Донбассе стала главным информационным событием, россиян в информационном пространстве просто переселили жить на Украину, все наши герои, вся наша боль, все наши события — они были там. Неожиданно это стало не дверью, а такой дыркой, в которую утекали деньги наши, и из которой лилась кровь. Ну, кровь для России вроде не такая страшная вещь, кровь у нас традиционно считается дешевым материалом, даже сейчас дешевле нефти.

И вот — открыли другую дверь, телезритель перестал отличать Дамаск от Донбасса. Оттуда пока немного льется крови (если не считать итогом этой войны гибель пассажирского лайнера над Синаем), но туда активно льются наши деньги. Вопреки словам президента, мы живем все хуже. Опять же, это не выход и надо подозревать, что наверное они будут искать следующую дверь. Боюсь предположить, где начнется следующая война, но почти уверен, что начнется.

В этом году очень много говорилось о еде. Еда, которой мы лишились, которую мы сжигали, которую давили тракторами… Мне кажется, из этих дырок, пробитых войнами, которые кажутся выходом нашему руководству, течет не только кровь, но и пальмовое масло, которое становится каким-то ключевым продуктом и очень важным символом, важной частью российского внутреннего дискурса. Кстати, я вот тут читал, оно тоже сильно подорожало — дороже нефти стоит, если на баррель пересчитывать.