Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Контрреволюционер Борис Джонсон

© AFP 2016 / Niklas Hallen'nМэр Лондона Борис Джонсон общается с представителями СМИ
Мэр Лондона Борис Джонсон общается с представителями СМИ
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Джонсон является трибуной для людей, выросших с привилегиями; потомок иммигрантов, агитировавший за закрытие границ; консерватор, который хочет перевернуть политический строй; эрудированный человек, что насмехается над знаниями; и космополит, который случайно называет черных людей «негритятами». Его ультра-гибкость еще может оказаться ее спасением.

ЛОНДОН — Если история повторяется — сначала трагедия, а потом фарс, то дальше — Борис Джонсон, политик–оборотень, который воплощает в себе противоречия нашей эпохи. Джонсон является трибуной для 1% людей, выросших с привилегиями; потомок иммигрантов, агитировавший за закрытие границ; консерватор, который хочет перевернуть политический строй; эрудированный человек, что насмехается над знаниями; и космополит, который случайно называет черных людей «негритятами». Джонсон сделал больше, чем кто-либо другой, чтобы похоронить Европейское будущее Британии; но его ультра-гибкость еще может оказаться ее спасением.

В своем первом публичном выступлении после назначения Министром иностранных дел Джонсон сравнил Brexit голосование с Французской революцией. Провоцируя шефа Французского посольства на праздновании Дня взятия Бастилии, он приветствовал референдум как «великое народное восстание против удушающего бюрократического старого режима (sic!), чьи демократические ценности стали уже далеко не так очевидны».

Но Brexit голосование с его обещанием воссоздать вчерашнюю Британию — менее революция, чем контрреволюция. Борис и его группа брекситеров имеют больше общего с Луи Наполеоном Бонапартом, который свергнул Французскую республику, чтобы создать новую монархию, чем с Дантоном или Робеспьером.

Если кто-либо или что-либо имеет право требовать воплощения прогрессивных идеалов 1789 года, то это ЕС. Его политики и чиновники перевели неопределенное триединство свободы, равенства и братства в конкретную форму: 80 тысяч страниц законов, которые охватывают права и правила от спальни до заводских цехов. Применение этих правил помогло группе стран — от Греции и Испании до Эстонии и Польши — перейти от автократии к демократии.

Революция ЕС дала направление странам на то, как им жить вместе — продвигая индивидуальные права, международное право и объединение суверенитета. Ее источниками преобразующей силы являются обещанное потенциальное членство и «политика соседства», которая экспортирует Европейские ценности, а также ее содействие глобальному институциональному строительству и имитация региональной интеграции.

Сегодня, в результате контрреволюции, клуб ЕС скорее сокращается, чем растет. Вместо того, чтобы переделать мир по своему представлению, ЕС опасается соседей, которые вместо импорта ценностей экспортируют хаос. Взаимозависимость причин не заканчивается внутри европейского конфликта. А Европейская идея становится центром политической оппозиции на всем континенте.

Действительно, наиболее тревожным фактом сегодняшней Европы является не выход Соединенного Королевства, а хрупкость и разобщенность оставшихся 27 государств, в которых внутренний консенсус в отношении Европы практически полностью испарился. Британская кампания «Выхода» охватывает выраженное общее мнение восстановить прошлую определенность, а не установить новые права. Все государства-члены подвержены экономической нестабильности, обеспокоенностью по сохранению культурных ценностей и политическому отчуждению, которые новые политические силы эксплуатируют, используя референдумы по политическому преобразованию, как борьбу между людьми и эгоистичными элитами.

Экономические и политические мучения Британии после референдума заставят другие страны-члены ЕС дважды подумать, прежде чем проводить свои народные голосования о членстве. Но не сомневайтесь: ЕС действительно переживает эпоху распада. Медленное скольжение в «неуправляемость» может быть столь же разрушительным, как и распад.

Некоторые решения ЕС уже оспариваются национальными референдумами, подобным плебисциту, что планировал премьер-министр Венгрии Виктор Орбан о квотах на беженцев. Во Франции так называемая Директива об откомандированных работниках (которая позволяет работодателям платить откомандированным работникам не менее, чем предусмотрено минимальной ставкой в принимающей стране), не может быть реализована. И Европейская комиссия отказывается от любимых проектов, таких как договоренность о свободной торговле с Канадой.

Вместо того, чтобы объединить, каждый новый вызов делил ЕС на меньшие группы. Евро разделил Север и Юг; Украина и кризис беженцев разделили Восток и Запад.

Про-европейцы должны взаимодействовать с источниками недовольства и переосмыслить формы, используемые для выражения Европейского идеала. ЕС был основан на механической идее, что взаимозависимость позволит сократить конфликт. Связав вместе европейские средства производства — сначала в рамках Европейского объединения угля и стали, а затем посредством общего рынка и евро — ЕС надеялся настолько тесно связать между собой Европейские государства, что война между ними уже была бы невозможна.

Действительно, война в Европе в настоящее время в целом немыслима, с созданием большого благосостояния. Но ответная реакция против взаимозависимости — будь то через евро, свободное передвижение или терроризм — не вызывает сомнений.

Для сохранения ЕС, европейские лидеры должны сосредоточиться на том, чтобы, будучи взаимозависимыми, люди чувствовали себя в безопасности. Это означает перераспределение некоторых экономических преимуществ свободного передвижения в сообществах, несущих его бремя; усиление контроля внешних границ и сотрудничество в борьбе с терроризмом; обеспечение большей гибкости для интеграции зоны евро и миграции; а также возвращение к идее, что высшее предназначение институтов ЕС заключается в защите Европейских национальных государств, а не наращивания своей собственной силы.

Кризис Brexit дает оставшимся членам ЕС шанс переосмыслить Европейский проект. Если им это удастся, Великобритании, возможно, в конечном счете, захочется вернуться.

Безусловно, это не то, к чему стремятся брекситеры или их союзники в других странах. Они могут добиться успеха в разрушении ЕС, но вряд ли они выполнят свои обещания воссоздать вчерашний мир, а тем более лучшее будущее. На самом деле, они могли бы непреднамеренно разрушить преимущества Европейской интеграции, которая для людей имеет наибольшее значение.

Избиратели, поддержавшие Brexit, еще могут вторить тому, что говорил Маркс о контрреволюции Луи Наполеона: «Целый народ, полагавший, что он посредством революции ускорил свое поступательное движение, вдруг оказывается перенесенным назад, в умершую эпоху». Они открывают то, что они свергли не тиранию старого режима, а «уступки, которые были отжаты у нее за столетия борьбы».

Это тот случай, когда политическое переодевание Джонсона может вступить в свои права. Если Великобритания войдет в глубокую рецессию, и будет стараться выполнить обещания кампании Выхода, многие избиратели могут еще захотеть остаться на едином рынке, или даже в самом ЕС. Такого рода кульбит был бы невозможен для большинства из лагеря Brexit, для которых мечта о суверенитете важнее угрозы экономического коллапса. Но Джонсон понимает Европейские ценности и временами кажется противоречивым в отношении кампании Выхода, которой он руководил.

Способность Джонсона избегать оков своих предыдущих заявлений могла бы вдохновить Гудини. Если ЕС удастся реформироваться, а экономические проблемы Великобритании усугубятся, все, что кажется надежным, особенно Евроскептицизм Джонсона, может раствориться в воздухе.