За три года, прошедшие с аннексии Крыма, в России сложился консенсус: все, что связано с украинским полуостровом — внутреннее дело России, причем, далеко не самое важное.

«Присоединение Крыма» вполне успешно произошло даже в головах оппонентов режима. В ноябре 2016 года Михаил Ходорковский в споре с крымскотатарским журналистом Айдером Муждабаевым сформулировал позицию, которую поддержали тогда многие публичные фигуры либеральных взглядов — и активисты, и интеллектуалы: российское общество хочет заниматься другими проблемами, для оппозиции самая главная задача — смена власти, а возвращение Крыма под юрисдикцию Украины демократическим путем невозможно, потому что общественное мнение будет против. В президентской программе Алексея Навального о Крыме не говорится ни слова.

Российские СМИ, которые принято считать либеральными (слово «оппозиционные» эти медиа обычно не любят), тоже без особых проблем приняли аннексию и большую часть связанной с ней риторики. И телеканал «Дождь», и РБК (в том числе, до смены редакции), и работающий из Латвии и неподконтрольный российской юстиции онлайн-ресурс «Медуза» уже давно и рутинно называют и изображают Крым частью России. Обычное объяснение, что этого требует российское законодательство, и что неподчинение чревато наказаниями, звучит как отговорка: закон не требует включать вопрос о Крыме в тест на знание городов России (был изменен после публичной критики) или называть аннексию «воссоединением» (текст тоже был изменен).

При этом российские журналисты обычно не видят никакой проблемы в том, чтобы демонстративно нарушать законы Украины (которая разрешает въезд на оккупированную территорию только через КПП на Перекопе) и летать в Крым самолетами из России (так поступил даже сотрудник Deutsche Welle Юрий Решето), потому что так дешевле, быстрее и проще, а украинские правила громоздкие, неудобные и необязательные к исполнению.

После этого можно написать сколько угодно критических репортажей о нарушении прав человека в Крыму — это не меняет главного: добровольное соблюдение неудобных украинских правил равнозначно символическому признанию суверенитета Украины над Крымом, а его в России мало кто хочет признавать.

Между тем, захват Крыма стал причиной многих актуальных проблем России, преодоление которых стоит на повестке российской оппозиции, и обнажил особенности российского общества, существовавшие задолго до нападения на Украину.

Захват Крыма стал причиной многих актуальных проблем России и обнажил особенности российского общества, существовавшие задолго до нападения на Украину

Например, стали понятны не только масштабы имперских настроений, но и место собственно Крыма в понимании россиянами себя как общества и народа. Имперский миф, который до сих пор живет в России, был создан во времена Екатерины Второй. Петровские реформы с самого момента их проведения вызывают смешанную реакцию: все-таки они «низкопоклонство», да и равняться на Голландию как-то мелковато. Екатерина же придумала великую европейскую державу, уходящую корнями в античность, прямую наследницу Византии, Третий Рим, Европу большую, чем сама Европа. Ее грандиозный «Южный проект», предполагавший разгром Турции, объединение всех православных стран в одну империю и водружение внука, великого князя Константина Павловича на Константинопольский престол, разбился о политическую реальность — из всех больших фантазий осуществился только захват Крымского ханства в 1783 году.

Эта формула прекрасно иллюстрирует особенности исторической памяти в России. Сегодняшняя «русскость» Крыма — результат двухсот с лишним лет беспрерывного геноцида и вытеснения «нерусского населения», кульминация которого наступила во время Второй Мировой войны: После двух советских депортаций 1941 и 1944 годов (были высланы немцы, греки, болгары, итальянцы, армяне, караимы, крымские татары), потерь в ходе боевых действий и истребления нацистами евреев и крымчаков в Крыму оставались около трети довоенных жителей, и его заселили выходцами из России и Украины, среди которых были особенно хорошо представлены военные и ветераны партии и спецслужб.

Естественно, сегодня мало кто в России воспринимает Крым как завоеванную и разоренную до основания страну, в которой еще относительно недавно существовало полноценное государство, долго сохранялся самобытный уклад, а русские не были этническим большинством даже при жизни нынешнего старшего поколения.

Традиция воспринимать Крым как территорию, а не как общество, а к крымчанам относиться как к досадному неудобству, сохраняется с екатерининских времен по сей день. Формальным поводом для российского вторжения стала «защита русскоязычного населения Крыма», но при всем «крымнаше» отношение россиян к жителям полуострова с самого начала было вполне скептическим: дескать, основное занятие крымчан — паразитировать на туристах, а в России их привлекают исключительно высокие зарплаты.

Причем, это мнение распространено по всему политическому спектру. Его очень характерным образом сформулировал либеральный журналист и общественный деятель Сергей Пархоменко: «… если сначала дней пять подряд объяснять населению Крыма, что в случае возвращения под юрисдикцию Украины им увеличат зарплаты и пенсии, а также разрешат строить еще больше курятников для отдыхающих в береговой полосе, а потом предложить им проголосовать на референдуме, — будет 95 процентов за возвращение назад. […] Эти люди доказали, что им все равно, кому принадлежать. И вот уж кому я сейчас и в самом деле не сочувствую ни секунды, читая, как их дурят, грабят, доят и сажают им бандюганов в начальники и хозяева, — это как раз этому крымскому населению».

Массовая поддержка россиянами аннексии имеет гораздо более серьезные и непосредственные последствия, чем демонстрация глубоко укорененного шовинизма

Массовая поддержка россиянами аннексии имеет гораздо более серьезные и непосредственные последствия, чем демонстрация глубоко укорененного шовинизма. Одобрив «крымнаш», россияне признали свою власть стоящей выше права и санкционировали нарушение ей любых законов и договоров ради каких-нибудь высших интересов или «справедливости». Российская власть поступала так и раньше, но теперь она получила от общества соответствующий мандат. Вполне закономерно, что последовавшее за захватом Крыма ужесточение сопровождается эффектными актами произвола.

Одним из таких актов был снос торговых павильонов в Москве — несмотря на оформленные права собственности и решения судов. Нет ничего случайного в том, что московские власти обосновывали свои действия именно ссылкой на закон, принятый для решения вопросов с недвижимостью в Крыму. А 20-летний срок Олегу Сенцову установил новую планку для приговоров по политическим делам: до Крыма «двушечку» давали за участие в активных формах протеста, после — стали давать за перепосты «ВКонтакте» и одиночные пикеты.

Собственно, любой власти, которая поставит своей задачей строительство в России правового государства, нужно будет в первую очередь аннулировать этот «мандат на произвол». Отношение российской оппозиции к Крыму показывает, что верховенство права вообще не входит в сферу ее приоритетов. Зафиксированная на личности Путина, она не рассматривает сменяемость власти как производную от верховенства права. То, что она не предлагает сколько-нибудь реалистического сценария смены власти, само по себе не проблема: нынешнее государственное устройство России мирную смену власти вообще не предполагает. Смена системы может произойти, как в СССР, по инициативе верхушки и под влиянием внешних обстоятельств: состояния экономики, общественных настроений, внешнеполитических факторов.

Гораздо более серьезная проблема оппозиции — что у нее нет содержательного проекта того, что будет потом.

Если считать альтернативой Путину не Навального, Ходорковского или кого-нибудь еще, а демократическое правовое государство, то путь к нему преграждают два препятствия: Крым и Чечня. Никакого видения, как установить контроль над Чечней и включить ее в единое правовое пространство России, у оппозиции нет — но это, по крайней мере, возможно в теории. С Крымом такая возможность отсутствует — на международное признание его частью России надеяться нельзя, а если продолжать считать Крым частью России, то он так и останется правовой аномалией. Более того, никакое верховенство права даже чисто формально невозможно без соблюдения международного права.

В обсуждении проблемы Крыма российская оппозиция демонстрирует понимание демократии, которое мало отличается от путинского (зато созвучно риторике Дональда Трампа и европейских популистов): что это власть, основанная на поддержке большинства и не обремененная соблюдением законов, процедур и международных обязательств. Михаил Ходорковский, например, считает «демократической процедурой» не восстановление законности, а принятие какого-то решения по Крыму на основе мнения большинства, которое предположительно против его возвращения Украине. Алексей Навальный предлагал провести какой-то новый, «нормальный» референдум.

Что при этом думает большинство, существует ли по какому-либо вопросу общественное мнение и как его учитывать, ни для Ходорковского, ни для Навального, ни для многих других представителей оппозиции, очевидно, вообще не имеет значения. По этой же логике, раз Путина поддерживает большинство населения России, то никакой оппозиционной деятельности нельзя вести в принципе. Все эти противоречия можно устранить, только безоговорочно признав как незаконность аннексии Крыма, так и абсолютную невозможность его удержания в составе России на каких угодно основаниях.

С Крымом у России нет никакой положительной альтернативы нынешнему режиму. И пока российская оппозиция озабочена исключительно сменой власти и уклоняется от обсуждения проблемы Крыма, единственное, что она может предложить — это путинская Россия без Путина. Но кто бы ни оказался на его месте, перемены будут не слишком заметны.