Пишущий редактор журнала The Nation Стивен Коэн и Джон Бэчелор (John Batchelor) продолжили свои еженедельные дискуссии на тему новой холодной войны между США и Россией. С материалами предыдущих дискуссий можно ознакомиться здесь.

Даже если некоторые гипотетические, но исторически важные вопросы и обсуждаются, то довольно редко. Коэн утверждает, что к таким вопросам относится вопрос о том, где в политическом плане окажется Россия, по-прежнему являющаяся самой большой по территории страной в мире, как только рухнет давно сложившийся «мировой порядок» и с трудом сложится новый. При любых обстоятельствах результат будет иметь решающее историческое значение.

Безусловно, Россия географически не может перестать быть частью Запада. Ее просторы охватывают огромные дальневосточные территории и народы и протяженную границу с Китаем, но помимо этого, они включают и крупные европейские города — такие, как Санкт-Петербург. Лишь по этой причине Россия была в разные времена в той или иной степени и европейской, и неевропейской страной. Как говорится, география — это судьба, но Коэн обращает особое внимание на следующие исторические моменты:

— Глубокие разногласия, существовавшие в рядах российской политической и интеллектуальной элиты между славянофилами, которые видели истинную судьбу России только отдельно от Запада, и западниками, которые видели ее с Западом, изначально вызывавшие жаркие споры в XIX веке, так и не исчезли. Можно утверждать, что в ходе последующих исторических событий в стране они лишь стали еще более острыми.

— Наглядно это проявилось в 1920-е годы в коммунистической партии Советского Союза, когда соперничающие фракции спорили и враждовали по причине разного понимания природы и будущего революции 1917 года.

— Долгая сталинская эпоха, продолжавшаяся с 1929 по 1953 годы, предполагала наличие таких признаков западной модернизации страны, как грамотность, индустриализация и урбанизация, а также элементов того, что некоторые наблюдатели называли «восточной деспотией». Эти противоречивые явления, свойственные Западу и Востоку, легли в основу борьбы, главным образом внутри коммунистической партии. Но не только — в последующие десятилетия они составили основу борьбы между антисталинистами-реформаторами и сталинистами-неоконсерваторами.

— Даже во время длившейся 40 лет холодной войны, когда существовал «железный занавес», СССР при всей его изоляции по-прежнему был связан с Западом. Например, официальная коммунистическая идеология, пусть даже формальная, по сути своей была западной и интернационалистической. Более того, в европейских странах, попавших в ловушку социалистического лагеря (ГДР, Чехословакии, Польше и других странах) сохранились их западные политические течения, которые из их собственных коммунистических партий проникали в умы представителей советского политического истеблишмента. Неудивительно, что многие из ближайших советников Михаила Горбачева, которые повлияли на его программу реформирования советской системы по западному образцу, называемой «перестройкой», сами находились под значительным влиянием идеологических тенденций, существовавших в европейских странах социалистического лагеря, и происходивших там событий.

Более того, когда в 1991 году произошел распад СССР (в значительной степени благодаря горбачевским демократическим реформам), многие в Вашингтоне, в Европе и в прозападных группировках в Москве считали, что Россия теперь или вскоре после короткого переходного периода станет неотъемлемой частью Запада, возглавляемого Соединенными Штатами. Однако сегодня, немногим более 25 лет спустя, в Вашингтоне и в некоторых странах Европы Россию гневно осуждают, называя ее «угрозой № 1 для Запада», врагом, который стремится подорвать, а то и вовсе уничтожить западную демократию — от Америки до Европы. И хотя Коэн утверждает, что это широко распространенное и практически общепринятое мнение не имеет под собой никакой фактологической основы, мы должны задаться вопросом — что пошло не так?

Коэн отмечает и обсуждает ряд факторов:

— Ошибочное мнение Запада заключается в том, что все русские антикоммунисты-реформаторы были прозападными. На самом же деле, если брать в расчет провинциальные политические и интеллектуальные элиты, то большинство из них были и остаются современными славянофилами (что Коэн к своему удивлению обнаружил, когда жил в России в 1970-1980-х годах). Теперь они проявляют себя в различных направлениях «евразийства» и национализма. С 1991 года их влияние (с учетом возрастающей роли Русской православной церкви, в «идеологии» которой отсутствуют западные элементы «коммунизма»), весьма заметно выросло.

— Более важными для России были два потрясения, которые она испытала вслед за распадом Советского Союза и предшествовавшей ему холодной войной. Сначала произошла социальная, экономическая и демографическая катастрофа 1990-х годов, связанная с появлением демократии и капитализма, которые распространял Запад. (Здесь Коэн подчеркивает, что периодически можно слышать, как неверно цитируют слова российского лидера Владимира Путина, который якобы сказал, что крушение Советского Союза было «крупнейшей… катастрофой XX века». На самом же деле он сказал: «одной из крупнейших катастроф» (так в тексте — прим. пер.). И для большинства россиян это было катастрофой). Вторым шоком стало начало новой холодной войны, в ходе которой Вашингтон и Брюссель обвиняют Россию во всех грехах — от украинского кризиса 2014 года до избрания Дональда Трампа президентом США. Многие россияне — пожалуй, большинство россиян из числа политиков и представителей интеллигенции — не верят ни одному из этих голословных обвинений. На самом деле они делают вывод, что Запад лишь стремится исключить, изолировать и ослабить Россию независимо от ее истинных намерений. (Здесь Коэн отмечает, что в советские времена он очень редко сталкивался в России с проявлениями настоящего антиамериканизма, сегодня же антиамериканские настроения широко распространены среди представителей старшего и младшего поколений).

— Кроме того, образованные россияне, имеющие гораздо более широкий доступ к информации, чем принято считать на Западе, видят конкретные политические меры и действия, предпринимаемые Западом (и в особенности Соединенными Штатами), которые в их понимании направлены на то, чтобы изолировать Россию. Коэн приводит следующие примеры: расширение НАТО к границам России; экономические санкции наряду с предупреждениями, подобные тому с которым выступила сенатор Джин Шахин (Jeanne Shaheen), заявив, что любой «бизнес» с Россией нежелателен; русофобская демонизация Путина, а значит — и самой России. А также нарушение дипломатических соглашений и норм наподобие недавних событий с российским консульством в Сан-Франциско, указывающее на то, что Вашингтон, наверное, больше не желает поддерживать с Россией официальных дипломатических отношений — или (учитывая постоянные попытки запретить работу в США российских новостных агентств RT и Sputnik) даже отношений в информационной сфере. В результате сегодня все чаще цитируют вывод, сделанный ныне покойным, но по-прежнему влиятельным российским философом Александром Зиновьевым. Ретроспективной мудростью оказались его слова о том, что западные враги «целились в коммунизм, а стреляли в Россию».

Неудивительно и то, что Россия оказывает противодействие Западу и даже отвергает его. Одним из умеренных проявлений этого противодействия является значительный рост популярности идеологических движений наподобие славянофильства. Более существенным и значительным примером является растущая экономическая независимость Москвы от Запада и ее переориентация на незападных партнеров — от Китая и Ирана до стран БРИКС в более широком смысле. Есть и другие примеры, среди которых, разумеется, и перемены в военной сфере.

Между тем, добавляет Коэн, самыми быстрорастущими сегментами населения России являются миллионы граждан-мусульман и выходцев из Центральной Азии. Рано или поздно демография будет влиять на политику — если уже не влияет.

Возможно, но не обязательно, что все эти перемены и развитие событий с ориентацией на Восток, со временем приведут к политическому отторжению России от Запада. Если это так, то ситуация прояснится после того, как Путин покинет пост президента России. Одним из признаков этого является то, что ни один из его потенциальных преемников, находящихся сегодня «в поле зрения», не является (в российском контексте) таким же «прозападным», каким был Путин в 2000 году, когда он пришел к власти.

И наконец, спрашивает Коэн, что будет означать, если со временем Россия в политическом плане «уйдет» от Запада (или ее оттуда вытеснят)? Скорее всего, Россия — с ее обширными территориями, колоссальными природными ресурсами, наукой мирового уровня, огромной армией и ядерным потенциалом, а также правом вето в Совете Безопасности ООН — объединится в прочный альянс со всеми другими стремительно развивающимися странами, которые не являются частью американо-натовского Запада и даже выступают против него. И, конечно же, это приведет к тому, что Россия будет все больше отдаляться от способствующих либерализации влияний Запада — назад к своим более авторитарным традициям.

Такой вероятный сценарий, хотя и по-прежнему гипотетический, является еще одним следствием новой холодной войны, которая началась и продолжается стараниями не Москвы, а Вашингтона и Брюсселя.