В какой-то момент в последние несколько лет то, что бывший президент России Борис Ельцин назвал «холодным миром», уступило место новой холодной войне. На первый взгляд она очень похожа на первую холодную войну 1946-1989 годов, поскольку по одну сторону оказались Россия и Китай, а по другую — США и их европейские, восточноазиатские и ближневосточные союзники. Однако вторая холодная война фундаментальным образом отличается от первой холодной войны в нескольких значимых аспектах. Если американские политики не примут во внимание эти отличия, США будут угрожать стратегический провал и национальное унижение.
Первая холодная война стала третьей мировой войной XX века. Из-за невероятной разрушительной силы ядерных и неядерных вооружений блоки, которые возглавляли США и СССР, не наносили бомбовые удары друг по другу и не отправляли свои армии для непосредственной борьбы друг с другом. В течение четырех с половиной десятилетий холодная война протекала в замедленном ритме и велась посредством гонки вооружений, экономических эмбарго, методов шпионажа и саботажа, напряженных противостояний вокруг таких очагов, как Куба, Берлин и Тайвань, а также опосредованных войн, самыми кровавыми их которых стали войны в Корее, Индокитае и Афганистане.
В своем описании естественного состояния в «Левиафане» Томас Гоббс очень хорошо охарактеризовал холодную войну:
«Война есть не только сражение, или военное действие, а промежуток времени, в течение которого явно сказывается воля к борьбе путем сражения… Подобно тому, как понятие сырой погоды заключается не в одном или двух дождях, а в ожидании этого в течение многих дней подряд, точно так же и понятие войны состоит не в происходящих боях, а в явной устремленности к ним в течение всего того времени, пока нет уверенности в противном. Все остальное время есть мир».
Если опираться на это определение Гоббса, США сейчас находятся в состоянии войны — пусть даже и холодной войны. США участвуют в набирающей обороты гонке вооружений с Китаем и Россией. На Украине и в Сирии США и Россия ведут опосредованные войны, хотя в Сирии они время от времени сотрудничают друг с другом, чтобы искоренить ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная на территории РФ — прим. ред.). Китайская «Великая песчаная стена», состоящая из увеличенных и укрепленных островов в Южно-Китайском море, а также вызов территориальным претензиям Китая в форме учений по обеспечению свободы мореплавания, которые США проводят вместе со своими региональными союзниками, вызывает в памяти образ железного занавеса, который разделял Европу в эпоху холодной войны и регулярно провоцировал кризисы вокруг разделенного Берлина.
Инструменты ведения электронной войны добавили новый компонент к хорошо знакомым по холодной войне инструментам шпионажа, саботажа и пропаганды. Сейчас значительная часть российской экономики находится под санкциями, введенными США и их союзниками. Администрация Трампа начала торговую войну против Китая, которую она мотивирует жалобами на принудительную передачу технологий и меркантилистские торговые практики, но в основе которой на самом деле лежит страх перед Китаем, превращающимся из развивающейся страны в высокотехнологичную сверхдержаву.
В геополитическом отношении первая холодная война состояла из трех взаимосвязанных конфликтов. Первый из них — это замороженный конфликт в Европе, длившийся с 1946 года до момента падения Берлинской стены в 1989 году, в ходе которого США и НАТО сдерживали советское вторжение и мешали СССР запугивать Западную Европу, но воздерживались от непосредственного вмешательства в те моменты, когда Красная армия подавляла бунты против Москвы в Восточной Германии в 1953 году, в Венгрии в 1956 году и в Чехословакии в 1968 году.
Второй конфликт можно условно назвать «войнами китайской периферии» — это была серия опосредованных войн в Корее, Индокитае и Афганистане в период, начавшийся после коммунистического захвата Китая в 1949 году и продлившийся до 1990-х годов. Третьим театром первой холодной войны — менее важным, нежели Центральная Европа и периферия Китая — был постколониальный третий мир, где США и СССР, а также время от времени Китай, боролись за военное влияние и международный авторитет в странах Азии, Ближнего Востока, Африки и Латинской Америки.
Пока вторая холодная война тоже состоит из трех взаимосвязанных конфликтов: соперничество между США и Китаем за господство в Восточной Азии, а также потенциально в Евразии и во всем мире; соперничество между США и Россией за господство в российском «ближнем зарубежье» (бывшие советские республики) и на Ближнем Востоке; соперничество между США и Ираном на Ближнем Востоке. В отличие от членов коммунистического блока в эпоху первой холодной войны, сегодня крупнейших противников Америки не объединяет общая идеология. Между режимами Китая, России и Ирана нет почти ничего общего, кроме стремления уменьшить степень влияния США на их собственных соседей.
В целом различия между первой холодной войной и второй перевешивают сходства между ними. В ходе первой холодной войны Китайская Народная Республика сначала была младшим партнером советской России, затем ее противником, а позже, в 1980-х годах, фактическим союзником США. Во второй холодной войне Китай является потенциально самым сильным противником США, а существенно ослабевшая Россия стала его оппортунистическим союзником.
Первая холодная война была одновременно борьбой сверхдержав и идеологическим противостоянием. Вторая холодная война, напротив, вероятнее всего, окажется традиционным противостояние между крупными державами, в котором у неоконфуцианского и неомаоистского авторитаризма Китая будет довольно мало сторонников за рубежом, но в ходе которого многие страны, возможно, захотят перенять некоторые аспекты китайского государственного капитализма и с радостью встретят китайские инвестиции и развитие торговли с этим гигантом.
Но главное различие между первой и второй холодными войнами заключается во взаимосвязях между военной мощью и торговой политикой. В период первой холодной войны, с 1940-х до 1980-х годов, эти два аспекта были по большей части отделены друг друга. Это вовсе не значит, что экономическая политика не имела большого значения в период первой холодной войны — напротив. Против СССР были введены жесткие экономические санкции. Но, поскольку Советский Союз был в экономическом смысле довольно самодостаточным, цена гонки вооружений была главным инструментом, при помощи которого США и их союзники могли оказывать влияние на экономику советского блока.
Между тем США поощряли интеграцию стран-союзников, принадлежавших к американскому блоку «свободного мира». Железный занавес в Европе отрезал Западную Германию от множества ее естественных рынков — то же самое произошло с Японией после захвата Китая коммунистами. В результате во время первой холодной войны США — в интересах единства антисоветского альянса — открыли свой внутренний рынок своим подопечным государствам и часто сквозь пальцы сотрели на меркантилистские торговые практики, которые наносили вред американской промышленности — практики, которые оказались вопиющими и одновременно чрезвычайно успешными в случае Японии, Южной Кореи и Тайваня.
После окончания первой холодной войны на протяжении почти трех десятилетий — вплоть до избрания Дональда Трампа — разделение военной и торговой политики сохранялось. При президентах от обеих партий Пентагон составлял планы на случай войны с Китаем, а Министерство торговли давало свое благословение на переезд американских международных компаний на территорию Китая. В результате сформировались внутренне противоречивые отношения «сдерживания-взаимодействия».
Но теперь противоречащие друг другу военная политика и экономическая политика в отношении Китая пришли в столкновение. Двум китайским производителям смартфонов, пользующимся поддержкой китайского государства — Huawei и ZTE — запретили продавать свою продукцию американскому правительству по соображениям безопасности. А в последние несколько лет на фоне роста напряженности в отношениях с Россией США, которые отправляют свои военные спутники в космос на российских ракетах, занимались восстановлением своего космического потенциала, который при республиканцах Буша и демократах Клинтона-Обамы пришел в упадок.
Возможно, в период первой холодной войны был определенный смысл в том, чтобы жертвовать некоторыми секторами американской промышленности ради сохранения более слабых и зависимых союзников внутри американского блока. Однако с учетом истории мы, вероятнее всего, будем довольно жестко судить администрации Клинтона, Буша и Обамы за их вялые реакции на агрессивную промышленную конкуренцию со стороны Китая — военного и дипломатического соперника США — не говоря уже о том, что Пентагон попал в зависимость от российских ракет.
Чем может объясняться такая недальновидность и безрассудство со стороны президентов от обеих партий? В общем и целом, господствующей идеологией внешнеполитического истеблишмента США после падения Берлинской стены был несколько видоизмененный марксистский детерминизм. Экономический рост в бывших социалистических странах, таких как Китай, толчком к которому должен послужить доступ к свободному рынку, неизбежным образом приведет к формированию многопартийной системы («теория демократического мира») и вытеснению военного соперничества коммерческой взаимозависимостью в мире свободной торговли («теория либерального мира»).
Считалось, что наступление золотого века свободной торговли можно ускорить стремительным превращением — «шоковой терапией» — из социалистических экономик в рыночные экономики, как в случае с Россией. Так называемую глобальную демократическую революцию можно также ускорить посредством поддерживаемых США протестов («оранжевые революции» на Украине и в других странах), военных вмешательств США или опосредованных войн с целью свергнуть автократические режимы (бывшие Югославия, Ирак, Сирия, Ливия).
Интересы тоже сыграли важную роль в провальной стратегии США, сформулированной после окончания первой холодной войны. Чтобы получить доступ к дешевой рабочей силе или, как в случае с Китаем, согласие китайского правительства предоставить доступ к стремительно растущему рынку, многие американские промышленные корпорации перенесли производство на территорию Китая или попали в зависимость от китайского импорта.
Как при демократах, так и при республиканцах торговая политика США служила интересам не американских производителей и поставщиков запчастей, а интересам Уолл-Стрит (стремившейся либерализировать иностранные финансовые системы), Кремниевой долины, Голливуда, фармацевтической отрасли (стремившейся защитить интеллектуальную собственность посредством торговых соглашений) и американского агропрома, который невозможно перенести на территорию другого государства и который может процветать даже в слабых, деиндустриализированных США.
***
Все эти обвинения можно оставить будущим историкам. Сейчас самый актуальный вопрос заключается в том, каков путь дальнейшего развития США.
В условиях текущей второй холодной войны — как и в период первой холодной войны — существует четыре базовых стратегических варианта: откат назад, сдерживание, политика разрядки и политика умиротворения. Американские лидеры эпохи первой холодной войны отвергали как политику умиротворения, так и любые опрометчивые попытки добиться «отката» влияния СССР в Восточной Европе, угрожавшие непосредственной войной, и делали выбор в пользу либо политики сдерживания — блокирования или существенного повышения цены попыток противника расширить его влияние — либо перемирия, принимавшего форму политики разрядки.
Тактическое умиротворение может быть иногда полезным, однако большая стратегия умиротворения — возвращение США на территорию Северной Америки и передача остального мира крупным евразийским державам — противоречит интересам США. США сумели одержать победу в мировых войнах и в холодной войне только благодаря альянсам с крупными державами Старого мира, альянсам, ставшим возможными только благодаря господству США в море, в воздухе и в космосе. США необходимо сохранить своих союзников в Евразии и других регионах за пределами Северной Америки, и, чем богаче, влиятельнее и населеннее будут эти союзники, тем лучше.
Вариант с «откатом назад» неприменим ко второй холодной войне. Китай вряд ли уступит те позиции, которые ему удалось захватить в Южно-Китайском море. Россия, возможно, согласится на нейтральную Украину, но вероятность того, что она вернет Украине Крым, примерно равна вероятности того, что США отдадут свою военную базу Гуантанамо Кубе или что Соединенное Королевство вернет Гибралтар Испании.
Остается всего два стратегических варианта: сдерживание и разрядка. Эти два варианта дополняют друг друга, поскольку цель сдерживания сегодня — сделать возможным вести переговоры о разрядке в отношениях с позиции силы завтра.
В период первой холодной войны политика сдерживания была наиболее эффективной, когда она принимала формы гонки вооружений и эмбарго, которые подрывали экономическую базу Советского Союза. Величайшими неудачами американской политики сдерживания стали войны в Корее и Вьетнаме. Огромные финансовые и человеческие потери США в ходе этих двух конфликтов привели к резкому падению уровня поддержки политики сдерживания, которую правые маккартисты резко критиковали в 1950-х и начале 1960-х годов, называя ее слишком миролюбивой, а выступавшие против войны левые в 1960-х и 1970-х годах называли ее слишком агрессивной.
Во второй холодной войне — даже в большей степени, чем в первой — США должны пользоваться своими преимуществами, в первую очередь технологиями и экономикой. Избегая риска оказаться втянутыми в длительные и дорогостоящие опосредованные войны, США также должны избегать расходования денежных средств из военных бюджетов на подготовку вооруженных сил к воображаемым традиционным войнам с Китаем на море или к сухопутным войнам с Россией, которых никогда не будет. В эпоху второй холодной войны экономические инструменты превзойдут по важности военные инструменты, хотя и не вытеснят их полностью.
В эпоху холодной войны СССР был военным, а не коммерческим противником, а Япония была коммерческим, а не военным противником. В эпоху второй холодной войны Китай стал и военным, и коммерческим противником. Именно поэтому США необходимо отказаться от своего сложившегося 70 лет назад принципа разделения геополитики и геоэкономики и принять на вооружение классическую практику великих держав, в рамках которой вооруженные силы, дипломатия и торговля рассматриваются как три слаженно работающих инструмента единой стратегии.
Вместо того чтобы позволять таким странам с государственным капитализмом, как Китай, или ищущим выгоду многонациональным корпорациям перестраивать экономику США так, чтобы она служила их собственным целям, американская республика должна разработать свою собственную промышленную стратегию. Коротко говоря, ей необходимо вернуться к проверенной временем и успешной гамильтоновской промышленной стратегии, заключающейся в использовании всех доступных средств — тарифов, субсидий, госзакупок, налоговых льгот, а также кредитов, выдаваемых тем странам, которые покупают произведенные в США товары, — чтобы гарантировать, что стратегические отрасли, необходимые для поддержания военной мощи США, были созданы в Америке или остались на ее территории.
В соответствии с этой логикой, федеральное правительство в XIX веке поддерживало развитие американской промышленности, а в XX веке оно развивало конкретные отрасли, включая телефонию, телевидение, радио, авиацию, электронику, атомную энергетику, полеты в космос и компьютеры.
В рамках своей инициативы «Сделано в Китае-2025» китайское правительство объявило о своем стремлении добиться лидерства Китая в десяти ключевых областях, включая передовые информационные технологии, авиацию, фармацевтику, железнодорожное сообщение и так далее. Это должно стать для США поворотным моментом, побудив американцев определить и начать продвигать не конкретные компании, а целые отрасли «двойного назначения», имеющие большое значение как для военной, так и для гражданской коммерции.
Для этого нужно обеспечить адекватное и постоянное производство на территории США, а не следовать принципу «инновации — в Америке, производство — где-то в другом месте». Если есть выбор между лидерством в области производства и лидерством в области инноваций, любая рациональная крупная держава должна выбирать производство. Гораздо проще украсть иностранную интеллектуальную собственность, чем построить завод и подготовить квалифицированных рабочих. Предприятия гражданского назначения можно перевести на военные рельсы в случае гонки вооружений или войны. Врагов не удастся запугать патентами и стартапами.
Кроме того, США не стоит слишком надеяться на своих крупных союзников в вопросе обеспечения американской военно-промышленной базы. Япония, Южная Корея и Германия находятся очень далеко от США, через океан, и рядом с крупными потенциальными противниками Америки. Переносить значимые элементы цепочки военных поставок на другие континенты — это просто неразумно.
Какую бы политику ни вели США, цель военно-промышленной стратегии Америки должна быть такой же, как и в 1791 году, когда Александр Гамильтон, первый министр финансов США, в своем «Докладе о промышленной продукции» призвал разработать всеобъемлющую стратегию, чтобы сделать США «независимыми от иностранных государства в вопросе военных и других важнейших поставок».
Помимо политики, направленной на сохранение военно-промышленного лидерства в стратегических секторах, США необходимо укреплять свою экономическую дипломатию вместо того, чтобы чрезмерно опираться на свои вооруженные силы в вопросе проецирования американского влияния. В период первой холодной войны США боролись за поддержку как развитых, так и развивающихся стран посредством таких программ, как план Маршалла, программы «Четвертый пункт», «Атом для мира», «Альянс за прогресс» и «Корпус мира», а также посредством таких агентств, как Экспортно-импортный банк и Корпорация зарубежных частных инвестиций.
Китай использует свои банки развития, чтобы находить союзников, финансируя инфраструктурные проекты и экономическое развитие в странах, которые имеют стратегическое военное и коммерческое значение, от Пакистана до Африки. Подобным же образом американские зарубежные банки развития, Экспортно-импортный банк и Корпорацию зарубежных частных инвестиций тоже стоит рассматривать как стратегические инструменты. Наступление альянса либертарианцев и леваков на Экспортно-импортный банк, по сути, является проявлением такой же некомпетентности, как и возникшая недавно зависимость американцев от российских ракет и китайской электроники.
Однако США не могут в одиночку сбалансировать рост влияния Китая. Промежуток времени с 1914 по 2014 год можно совершенно справедливо назвать «американским веком». В какой-то момент в период Первой мировой войны ВВП США превысил ВВП всей Британской империи. Примерно сто лет спустя, в 2014 году, по данным МВФ, ВВП Китая превысил ВВП США.
ВВП страны можно рассматривать как показатель — хотя и довольно приблизительный — потенциальной военной мощи. И хотя китайский ВВП на душу населения все еще существенно ниже этого показателя у развитых страны, по паритету покупательской силы Китай уже обогнал США, став крупнейшей в мире экономикой. Если судить по рыночному обменному курсу, Китай, вероятно, обгонит США уже к 2030 году. По прогнозам Еврокомиссии, в 2050 году на долю Китая будет приходиться 28% глобального ВВП, при этом на долю США будет приходиться около 16%, на долю Евросоюза — 15%, Индии — 8%, Японии — 5%. Сектор принадлежащих государству предприятий Китая по своим размерам уже сравнялся с экономикой Японии.
В конце 1940-х годов влиятельный дипломат Джордж Кеннан выделил пять центров глобальной военно-промышленной силы: США, Великобритания, Германия и Центральная Европа, Япония и Советский Союз. В течение следующих 50 лет американская стратегия холодной войны принимала различные формы, которые Кеннан критиковал, называя ошибочными. Однако основополагающая стратегия оставалась прежней: Советскому Союзу было отказано в доступе — посредством вторжений и запугиваний — к промышленным и экономическим ресурсам США, Западной Европы и Японии.
К середине XXI века будет либо три крупных региона, обладающих промышленной мощью и военным потенциалом, — Восточная Азия, Северная Америка и Европа — либо четыре (эти же регионы плюс Южная Азия, если оптимистичные прогнозы касательно роста Индии сбудутся). В трех из этих четырех регионов будет господствовать одно мощное государство — Китай, США и Индия. Четвертый регион, Европа, которую сегодня сотрясают националистические выступления против панъевропейских технократических институтов, вероятнее всего, останется довольно свободным блоком, поделенным между суверенными государствами. Кроме того, будут и влиятельные державы второго звена, некоторые из которых — Россия, Турция и Иран — станут ключевыми игроками в важных областях.
Если мы попробуем применить логику Кеннана к складывающемуся в настоящий момент многополярному миру, США могут попытаться сбалансировать Китай, способствуя росту военной мощи и процветанию Европы и Индии. Однако пока неясно, сможет ли атлантический альянс эпохи первой холодной войны пережить длительный китайско-американский конфликт второй холодной войны. Красная армия в Восточной Европе была для Западной Европы очевидной и постоянно присутствовавшей угрозой. Современный Китай такой угрозой не является.
Когда речь заходит о торговле с Китаем, европейцы, как и американцы, мечутся между желанием сопротивляться разрушительному китайскому меркантилизму и стремлением задобрить китайский режим, чтобы получить доступ к его рынкам, рабочей силе и экспорту капитала. Несмотря на возражения США, многие европейские союзники американцев присоединились к контролируемому Китаем Азиатскому банку инфраструктурных инвестиций, и первой из них оказалась Великобритания, которая не захотела жертвовать доходами финансистов лондонского Сити ради «особых отношений» с США.
В отличие от многих европейцев индийцы склонны рассматривать Китай как военную угрозу. Китай унизил Индию в ходе непродолжительного пограничного конфликта 1962 года, а теперь он, по всей видимости, пытается окружить Индию, превращая ее соседей — Пакистан и Шри-Ланка — в своих клиентов. Индия гораздо беднее Китая, и ей придется еще долго его догонять. Поэтому одной из геостратегических задач США должна стать помощь Индии в ее развитии.
***
Есть еще два региона, которые имеют для США особое стратегическое значение: это Африка и собственное «ближнее зарубежье» США, то есть Центральная Америка и Карибский бассейн.
По данным ООН, более половины из тех 2,4 миллиарда человек, которые добавятся к мировому населению к 2050 году, будут африканцами. В долгосрочной перспективе развитие некоторых районов или даже всей Африки может добавить к списку еще один или несколько центров промышленной и военной мощи. Однако до конца этого столетия Африку, скорее всего, будут одолевать конфликты между ее искусственно созданными многонациональными государствами, и огромное множество непрошеных мигрантов из Африки будут прибывать в Европу и в другие регионы мира. Африка может стать важным театром соперничества в эпоху второй холодной войны.
Переходим к ближнему зарубежью США. Геополитические соперники Америки всегда стремились настроить Мексику против США. В 1840-х годах Великобритания рассматривала Мексику и тогда еще независимую республику Техас как удобные препятствия для континентальной экспансии США. Людовик Бонапарт воспользовался тем, что США отвлеклись на гражданскую войну, чтобы попытаться присоединить Мексику к французской империи.
Еще до вмешательства США в Первую мировую войну германская империя финансировала отдельные группировки в мексиканской гражданской войне и посредством известной телеграммы Циммермана призвала Мексику атаковать США. Предотвращение превращения Мексики, Центральной Америки и островов Карибского бассейна в союзников враждебных держав должно всегда оставаться важнейшим приоритетом большой стратегии США.
У США есть право контролировать иммиграцию через их юго-западную границу и побережье Мексиканского залива, однако они должны делать это, стараясь не оскорбить и не оттолкнуть от себя наших самых важных соседей. Несмотря на политические беспорядки и насилие, Мексика стала страной среднего достатка, а к 2050 году она может оказаться пятой или шестой крупнейшей экономикой в мире. Ответом на китайскую инициативу «Один пояс — один путь», в рамках которой Пекин стремится создать стратегические инфраструктурные связи с другими регионами Евразии, должен стать амбициозный североамериканский инфраструктурный проект, который позволит увеличить достаток этого континента и укрепить единство, не принося в жертву суверенитеты США, Канады или Мексики.
Между тем Ближний Восток сейчас занимает слишком важное место в американской стратегии. В период первой холодной войны зависимость американских союзников в Европе и Восточной Азии от ближневосточной нефти (их зависимость была гораздо больше, чем зависимость США) сделала этот регион стратегически важным. Однако месторождений природного газа и легкой нефти — топливо будущего — есть во многих регионах мира, в том числе в Северной Америке. Джихадистский терроризм — это хроническая, но не экзистенциальная угроза.
При администрациях Буша и Обамы было катастрофической ошибкой со стороны США вести войны ради смены режима с Саддамом, Каддафи и Асадом, которые не представляли серьезную угрозу для США, и такой же грубой ошибкой являются нынешние попытки настоять на смене режима в Сирии. Роль США должна сводиться к тому, чтобы поддерживать баланс сил между враждующими государствами этого региона, а также такими периферийными державами, как Турция и Россия, вставая то на одну сторону, то на другую. США должны аккуратно и постепенно уменьшать свои чрезмерные обязательства на Ближнем Востоке, чтобы сосредоточить свои ресурсы и внимание на долгосрочном геоэкономическом и военном соперничестве с Китаем.
У США и Китая, которые долгое время будут оставаться крупнейшими державами в мире, не будет иного выбора, кроме как выработать принципы того, что в эпоху первой холодной войны назвалось «мирным сосуществованием». В истории примеров глубокого и теплого мира между независимыми крупными державами крайне мало. Но «холодный мир», как в 1990-е годы, или временная разрядка, как в 1970-е годы, — это вполне реалистичная цель.
Ничто не вечно. Вторая холодная война тоже когда-нибудь закончится. Вопрос только в том, какой ценой и на чьих условиях.
Майкл Линд — приглашенный профессор Школы Линдона Джонсона по связям с общественностью при Техасском университете в Остине и автор книги «Американская стратегия» (The American Way of Strategy).
